6. Вольная Русь (Азовская альтернатива-6)

Хм... а таки и, правда, внешние угрозы для Малой Руси и её жителей сейчас несравненно менее опасны, чем потенциальные внутренние беспорядки. Москва ещё долго будет переваривать пустовавшие ранее чернозёмные земли. Да и обречена она бодаться со шведами за Балтику, а если удастся задуманный Хмелем обмен территориями — царю, все земли севернее Припяти, нам — Черниговщина и Слобожанщина южнее Белгородской засечной черты, так совсем хорошо будет. Царь с полным правом припишет к титулу всея Белая Русь и, попытается приписать Литву, Курляндию, Лифляндию с Эстляндией, а Хмель объединит под своей булавой Малую Русь. Сильно сомневаюсь, что царю удастся подмять под себя всю Прибалтику, но разделение интересов Вольной и Великой Руси станет свершимся фактом. При сохранении права на свободную торговлю, получится огромное экономическое пространство. Пока с бедным населением, но при увеличении благосостояния граждан Вольной Руси, придётся чесать по этому поводу репу и царю. Иначе начнётся воистину массовое бегство людей из Великой Руси в Вольную, пока-то беглецов не так уж много и то там выражают недовольство".

Концерт тем временем сменился джигитировкой под барабаны и бубны. Всадники — каждый второй с кавказкой или ногайской физиономией — лихо совершали головоломные кульбиты под одобрительные вопли распалённых представлением зрителей.

"Зрелищ-то здесь катастрофически не хватает, стоило бы всерьёз заняться театральными делами, цирком, детскими студиями... для той же пропаганды санитарии и гигиены очень полезны были бы самые примитивные представления. Только где взять на это время и силы? С имеющимися нагрузками не справляюсь, зашиваюсь по важнейшим делам. Разве что кого припрячь? Но кого? Чёрт, надо бы не забыть джур попросить, они местную жизнь, несмотря на молодость, лучше меня знают. А о пертурбациях будущих времён голову ломать нет смысла. И мозгов, и знаний не хватает, да и угадать, что случится, можно лишь случайно. Ту же войну со Швецией только пророк мог предсказать — ведь реально невыгодна она обеим сторонам была. "Делай, что должно, и пусть случится, чему суждено". Лучше Марка Аврелия об этом не скажешь. Буду и дальше заботиться о развитии страны и увеличении благосостояния семьи, об укреплении безопасности и для государства и для родных. Если не доставать Богдана предупреждениями об опасности для его потомков его коронования, то мне от власти одни плюшки и дальше будут сыпаться. А лучше, эффективнее работать на государство я физически не способен.

Эх, как жаль, что Иван смывается на Нил!.. Хорошо, что хоть Юхима его жена удержит. Тяжело всё-таки расставаться с друзьями".

О вреде мечтательности.

Чёрное море и его окрестности, август 1644 года от Р.Х.

Всю первую часть пути на юг Юхим провёл в совершенно не свойственных ему задумчивости и молчаливости. Внимательный взгляд, а наблюдательных людей вокруг хватало, отметил бы при этом, что настроение признанного общественным мнением святым казака регулярно меняется. Он то задумчиво хмурился от каких-то воспоминаний, то счастливо улыбался своим мыслям.

И для грусти, и для радости причины у него имелись. Впрочем, грусть не слишком подходит для характеристики глубокой обиды, им испытываемой.

"Вот уж сволочи, так сволочи! А ведь друзьями, гады подколодные, прикидывались, да не один год! Нет, правду люди говорят, что хороших колдунов не бывает. Эх, недаром Пророк запретил винопитие, недаром..."

Юхим, со свойственной некоторым непоследовательностью, уже забыл, что сам попросил друзей-характерников помочь избавиться от непреодолимой тяги к горилке. Скажем прямо — беседа с гетманом перед рейдом на Гданьск произвела на него сильное впечатление. Умел Богдан внушить страх божий даже отморозкам, не боявшимся ни пули, ни сабли, ни чёрта лысого. Сбегать с Малой Руси или помирать — пусть самой что ни на есть героической смертью — ему не хотелось. Вот он и обратился уже после набега к Москалю-чародею и Васюринскому за помощью.

Те и постарались. Сначала долго что-то обговаривали, спорили, а потом Иван среди белого дня Срачкороба усыпил и заколдовал. Да так, что теперь от малейшего запаха спиртного знаменитого шутника тошнило немилосердно, просто выворачивало. Ни в гости сходить, ни у себя уважаемых людей нормально принять будущий святой — народная молва его к лику святых уже причислила — не мог. Что же это за угощение — без наливки, горилки, пива и вина?

"Не о таком я просил! Не такое лечение мне было нужно! Это ж теперь я в изгоя превращусь — ни к людям выйти, ни у себя их принять".

Последний случай получился совсем вопиющим. Приглашённый быть крёстным отцом, Юхим с обряда крещения в церкви сбежал. Очень уж от батюшки разило перегаром, всё содержимое желудка будущего крёстного неожиданно двинулось в путь обратно. С огромным, просто неимоверным напряжением сил, удалось не облевать батюшку и малыша, выскочить на улицу, вывалив съеденный завтрак на траву там. Скандал.

Рассказывать всем о том, что его заколдовали от тяги к горилке, Юхим постеснялся. Точнее, постыдился — настоящий казак должен своей волей от соблазнов уклоняться. Пришлось врать. Первое, что на ум пришло — душа не выдержала дуновения греховности от попа. О том, что это может тому аукнуться крупными неприятностями, не сообразил, уж очень плохо сам себя чувствовал.

Батюшка, также вышедший на крыльцо церкви, услышав такое обвинение, пошатнулся, побледнел и на нетвёрдых ногах вернулся в храм. Где пал на колени перед иконой Божьей матери и начал истово молиться, то и дело, совершая поясные поклоны. Видимо, имелись у него тяжёлые не замоленные грехи, упрёк попал не в бровь, а в глаз. Кончилось всё уходом попа в монастырь, благо был он вдовцом. Опеку же за его детьми поручили одной из сестёр новоявленного монаха. Впрочем, может, под влиянием поступка отца, может, по какой другой причине, в женский монастырь вскоре удалилась и его старшая дочь. Естественно — кто бы сомневался — этот случай людская молва причислила к числу подвигов святости Юхима Срачкороба.

Крёстным отцом Юхим таки стал, на следующей неделе, уже при помощи другого батюшки, приехавшего из соседнего села. Трезвого, на вид — немного испуганного, очень старательно проводившего службу.

Кстати, находясь среди толпы пиратов и убийц (не было на фронтире других, не унизительных способов выжить, иначе как добывая пропитание саблей), Срачкороб никаких дуновений греховности от них не почуял. Может быть, оттого, что считали они себя истовыми защитниками православия. А возможно, и потому, что даже символическая выпивка в походе у казаков исключалась их законами. Здесь и от откровенных алкоголиков спиртным не пахло.

Но куда чаще выражения обиды лицо знаменитого шутника посещала улыбка счастья. Бог его знает почему, но со стороны он начинал в эти моменты выглядеть глуповатым и неопасным. В волчьей стае, вышедшей на охоту, реакция у окружающих на такое инстинктивная. А некоторая заторможенность в ответах на подколки, посыпавшиеся со всех сторон, только обострила для него ситуацию. Многочисленные жертвы его шуток и розыгрышей почуяли возможность отыграться.

Между тем, Юхим не сошёл с ума, не сдурел даже временно. Скорее наоборот, долгое воздержание от употребления спиртного и приём многочисленных укрепляющих лекарств сказались на его здоровье — в том числе духовном и умственном — самым положительным образом. Правда, сказать, что чувствует себя как в молодости, не мог. Нередко побаливали пострадавшие от спиртного, побоев и простуд внутренности, куда медленнее, с несравненно более сильными болевыми ощущениями восстанавливался мышечный тонус — и за полгода не удалось вернуть свои прежние силу и скорость движения. При всем том, мозги шутника работали уже с прежней эффективностью, выставить недоброжелателей дураками он сумел бы легко. Сумел, если бы имел такое желание, на данный момент отсутствующее. Не до того ему было.

"Святой человек" ушёл в свои переживания и воспоминания.

"От же баба — дура! Нет чтоб сказать заранее, я б... я б..."

Однако длительный, тщательный перебор возможных собственных действий оказался неудачным. Ничего путного Юхим измыслить не смог, уклонение от похода на юг — при малейшей возможности в нём поучаствовать — им отметалось с ходу, а других вариантов, иного развития событий, не имелось. Да и не могло иметься — либо идёшь в поход, либо остаёшься дома, возле жениной юбки. И хоть, впервые в жизни, ему не просто хотелось, жаждалось с невероятной силой именно остаться, уклониться от нынешней военной кампании он не мог. Сам себе такого не простил бы. Помимо запланированного взятия Истамбула, не налёта-грабежа, а полного овладения великим городом, намечалось ещё одно историческое действо, о котором-то даже из его будущих участников почти никто не знал. Не проводить одного из двух друзей, Васюринского, да почти всех боевых товарищей-сечевиков в дальний путь, скорее всего навсегда, было совершенно невозможно. Можно сказать — невообразимо.

"Правильно люди говорят, що всё зло — от баб! Ведь уже был с Аркашей уговор, що меня отпустят с Иваном. Он хоть и кривился, будто уксуса хлебнул, но согласился замолвить словечко перед Хмелем, щоб не препятствовали мне поучаствовать в этом деле. Только собрался сказать, при расставании — щоб поменьше слёз было — об этом жене, а она как брякнет: Я непраздна".

Странное дело, хотя неожиданно возникшее препятствие для присоединения к войску Сирка огорчало, расстраивало казака донельзя, на лице его опять расплылась улыбка погружения в нирвану, таки и правда придававшая ему вид глупый и безобидный.

Вообще-то, женщины в жизни будущего святого всегда были на втором, в последние годы так на двадцать втором месте. Известно, что они плохо понимают шутки, склонны к истерикам и требуют подарков... Юхим с детства был солидарен с пословицей: "Курица — не птица, баба — не человек". Жизнь в сугубо мужском обществе Сечи, практически в монастыре, немалая часть членов коего с прекрасным полом отношений принципиально не имела*, только укрепила его в этом мнении. И если бы не насильственная женитьба, в таком убеждении он бы и умер. Да влез в его жизнь гетман, потоптался по ней подкованными сапогами, и всё, пропал казак.

То, что он попал, причём сильно, Юхим понял почти сразу. Ну, как только осознал себя женатым человеком. Но насколько сильно, выяснилось как раз перед отправлением в этот долгожданный поход, в котором он надеялся вернуться к прежней, горячо любимой им жизни сечевика. Сообщение, что у него будет ребёнок (сын, конечно!), поломало все планы и намерения. Смело их, как веник сметает пыль с пола.

"Сын**. У меня будет сын!"

Раньше Юхима совершенно не волновало, есть ли у него потомки от его не таких уж частых тесных контактов с женским полом. К жене он успел привязаться, но, всё же, не так сильно, как к Сечи и товариществу казаков. Да и не ожидал Срачкороб такого сообщения, ведь в первом браке детей у Ганны не было. Казалось бы, чего планы менять? Только они сами поменялись.

В тот момент, когда сечевик понял, наконец (через добрую минуту после произнесения женой), ЧТО она сказала, именно в этот момент казак пропал окончательно и бесповоротно. Гнездюком

* * *

стал не только формально, но и в душе.

Прямо скажем, не все казаки были выдающимися интеллектуалами, хотя и полные дураки там долго не жили. Но уж чутьё-то у них имелось у всех, во всех смыслах чутьё. Ненормальность поведения Срачкороба многих спровоцировала на попытки вышутить того, кто не раз, иной раз очень болезненно, вышучивал их. На него посыпались подколки и обидные вопросы, с каждой минутой всё больше.

Пока казакам приходилось грести и то и дело переставлять паруса, не до облаивания расслабившегося юмориста им было. Сидел Юхим на верхней палубе — здоровье не позволило ему долго сидеть за веслом — остальные занимались своими делами. Но вот когда каторга вышла в море, поймала почти попутный для движения на юг северо-восточный ветер, раздался приказ убрать вёсла внутрь. Многие не остались на гребной палубе, вылезли на верхнюю, где быстро обнаружили совершенно идиотски улыбающегося Срачкороба. Вот тогда и началось.

Счастье счастьем, а предаваться ему в момент, когда тебя окружили недружественно настроенные личности, мог бы разве что Будда. Пришлось Юхиму выныривать из нирваны и отвечать разухарившимся товарищам, им до этого неоднократно обиженным. Злость, что его выбили из состояния счастья и покоя помогла ему быстро поставить обнаглевших на место.

— А ты...

— Ну не ты же!

— Да мы с кумом!..

— А я с кумой.

Вокруг послышались смешки. Кто-то тут же подхватил: — А он баб не любит!

— Да-да... — уже мысленно торжествовавший посрамление многократно унижавшего его человека Степан Лобода завис, как комп с экспериментальной виндой. Хотя такое сравнение здесь прийти в голову могло только одному человеку, на корабле отсутствующему, но привычные термины тех лет — был ошеломлён, оглушён, обескуражен хуже отражают сложившуюся ситуацию. Мосластый блондин — порядочно отросшая щетина на лице и голове почти не была у него заметна — Степан открывал и закрывал рот, пучил глаза, громко испортил воздух, но выйти из ступора не мог.

— Чего "да"? Не надо мне этого, другого согласного ищи, а я не содомит.

— Юхиме, а может он тебя полюбил?!

— Так у Юхима жена есть! Говорят — бой-баба, мигом эту любовь скалкой выбьет!

Один из мигом перешедших на сторону Срачкороба казаков сопроводил свою шутку дружеским тычком в спину незадачливого Лободы и попал по почкам. От боли к неудачливому противнику Срачкороба вернулась способность говорить, и он возопил:

— Да чего ты квакаешь?!!

— Смотри лучше, щоб самому в чужой пасти не квакнуть, с миром прощаясь.

Прав был ещё ненаписанный Штирлиц. Последняя фраза запоминается, а этот ответ Юхима в споре стал последним — опять сменился ветер, и капитаны кораблей разогнали экипажи по гребным палубам и к парусам. А вспомнили эту фразу как очередной пример пророчества или умения насылать проклятия. Последнее святым вроде бы несвойственно, только Срачкороба ведь и колдуном числили. Больше попыток перешутить святого человека никто не делал.

* — Многие казаки-ветераны считали, что секс может лишить удачи, из-за чего старались его избегать. Однако уподобление монахам у них было очень уж условным.

** — Инсайдерская информация. Вопреки ожиданиям, первой в семье Срачкороба родилась дочка, что не помешало ей стать его любимицей, вертящей знаменитым папашей как захочет. Он бы быстро её избаловал, но в семье имелась мама, не допустившая уродования девочки потачками её капризам. Так что бывало, что приходилось им вдвоём от Срачкоробихи прятаться, а потом полотенцем получать. Когда же девочка превратилась в девушку, ох и много казацких сердец разбила... "Ех, хороша у Юхима дівка — в мамку красуня, та характером, бісова, вся в батька", — сетовали молодцы и летели к ней, как ночные бабочки на огонь. Куда при этом девалась знаменитая мужская логика?