Третья, военный заговор внутри страны, который, как мне кажется, не мог обойтись без западных спецслужб. Однако, трое моих коллег, подозревали в этом моего дядю. В принципе, одно другому не мешает и вообще, наше дело сообщить об этом семье. Такое дело, сидя в месяце пути от столицы, не решить.

Помимо посланий, Степанович стал засыпать нас всякими цифрами и списками оружия, амуниции, одежды, провизии, разного инвентаря и много еще чем.

Признаюсь, первые минуты я пытался вникнуть в это 'болото', но как же я был от всего этого далек. Короче, я вежливо его послал и пошел мыться вслед за своим дурным отрядом.

Перед тем как покинуть побережье залива, Степанович снова к нам пристал, но не с цифрами, а с вопросом названия для крепости и посерения вокруг нее, которое обязательно образуется.

Маэстро, с гордым видом, предложил назвать ее Мохов-2. Мол, он внес самую большую лепту в захват залива.

Глядя на краснеющего от злости Николая, и ржущего во всю глотку Кузьму, я отверг это предложение. А дабы уравновесить положение 'слона и моськи', я предложил назвать это место Николаевском. Противников такому решению не нашлось, за исключением того, что таких городов по России, уже было несколько. Тогда Николай сам предложил назвать его Курохтин, на том мы и двинулись в путь.

Путь до Мохова, хоть и налегке, оказался очень тяжелым. Ближе к вечеру первого дня, с моря подул ветер и принес с собой пургу, и она продолжалась целых два дня. Первый день и половину второго, нас хоть как то спасали облепиховые заросли. О том, что бы поставить палатку на ночь, не могло быть и речи. Пришлось резать ее на части и укрывать лошадей, а самим притуляться к ним.

— Ура, добрались — сказал я, когда Николай, исполняя роль компаса, вывел нас к городу, в первой половине дня.

Когда перед нами открыли ворота, мы без задержки пустили лошадей в галоп, в направлении Мишиной резиденции. Мы боялись, что полу медведь, узнав о нашем прибытии, без Вадика, может что-то заподозрить и дать деру через другие ворота или недостроенный участок стены. Бегать и искать его, после тяжелой дороги, желания не было. Нам повезло, Миша никуда не убежал, а мирно проводил совещание с полу-сотниками в своем кабинете.

Ворвавшись в кабинет, рассусоливать не стали. Под недоуменные взгляды полу сотников, Маэстро прямо с порога, вместо 'здрасте', заехал медведю в ухо, своей огромной пятерней. Тот, вместе со стулом, улетел в угол комнаты и сшиб тумбочку с графином воды.

'БАБАХ' — Кузьма опустил свой молот плашмя на стол, упреждая реакцию подчиненных Миши.

— Только дернитесь 'б...', все здесь останетесь — грубо сказал он.

— У кого руки будут не на столе, а где то еще, пойдет общаться с предками — добавил Николай.

Подействовало, полу сотники сели как первоклашки, а я, обойдя стол, приблизился к, с трудом поднимающемуся, медведю с мокрой головой.

— Вы рехнулись, — рычал он — да зна..

'БУМ' — каблук сапога Маэстро, после моего кивка, оборвал речь Миши.

— У тебя есть два пути, — сказал я, лежащему на лопатках начальнику гарнизона — первый, ты собираешь всех предателей в городе и отправляешься завтра с нами, искупать кровью свой косяк. — Хоть Вадик и рассказал нам, что в городе только он и Миша в курсе всего, но мало ли, вдруг у медведя есть тайный связной. — Второй, завтра поутру, ты с нами не едешь, но тогда я объявляю за твою голову награду в пятьдесят золотых и угадай, куда отправятся сорвиголовы в первую очередь?

Хотя тут и гадать нечего, к семье Миши, которая проживает в столице.

— Чего глазами лупаете, — сказал я полу-сотникам — а вы разве не знали, что ваш начальник предатель и состоит в сговоре по свержению действующей власти?

Первым отреагировал гок (полу-козел).

— Что-о — медленно вставая, сказал он, но тут же сел, после 'легкого' удара молота Кузьмы по столу.

— Этого не трогать — я кивнул на подымающегося Мишу — захочет свалить из города, не препятствовать, посмотрим, насколько сильно он любит свою семью. То, что сей час здесь было, не должно выйти за пределы этого кабинета.

— И что же нам теперь, спасибо ему сказать? — не выдержал тот же гок.

Разговорного настроения, у меня не было, и я лишь велел тому, кто по рангу идет за Мишей, явиться в дом Маэстро к полудню, для решения безотлагательной проблемы, связанной с нападением на город евро-американцев. Чем, собственно, и ошарашил офицерский состав. Еще раз, взглянув на Мишу, который уже стоял и старался держаться подальше от Маэстро, мы отправились заниматься другими делами.

В эти дела входила вербовка — на время — выздоровевших и дожидающихся отправки в свое подразделения, ратников в госпитале. В принципе, тут проблем не возникло, никто из них не отказался от шабашки, за долю в добыче и все что будет на теле убитого. Пришлось даже 'завернуть' некоторых, врач, — тот самый бор, что осматривал мой зад — из-за серьезности ранений, не дал добро, и я с ним согласился. Раненый, в корабельном строю, потенциальная опасность всему строю.

Абордажный бой, это не суша, здесь побеждает те, кто прикрывает друг друга. Здесь не помашешь оружием в обеих руках, щит обязателен для всех без исключения. И неважно, насколько богатыри круче остальных на суше, в море все равны, как перед братом по оружию, так и перед врагом.

После мы разделились, Кузьма и Николай, пошли искать Пашу Примакова и Серегу Кобзаря, Степанович берет их, и Серегин десяток, на работу. Они же организуют небольшой караван, состоящий из кибитки Кузьмы, 'конно-телега-поезда' Маэстро и всех трофейных лошадей с повозками и всем содержимым, кроме доспехов и оружия. Оказалось, что ящики, накрытые брезентом, битком набиты разнообразным оружием, броней, новоделами, на основе пружин, и метательными механизмами в разборе. Так что мы решили подарить, взятые в Медовухе брони и оружие, городу Мохову, в обмен на повозку и лошадей, которых нам выделили для похода. Еще Маэстро пригласил жить в Курохтин, 'ковбоев'. Земля — если не лезть в плавни — вокруг него хорошая, в смысле не надо расчищать от деревьев и корневищ, а братья и их семьи всю жизнь были фермерами, так что для них там самое то.

Мы с Маэстро, отправились к его знакомым, за стену к берегу реки, где 'сушились' вытащенные на берег полдюжины ладей и большой деревянный амбар. В нем то и работали знакомые здоровяка, верстая корабли, способные преодолевать пороги. Нет, это не драккары викингов, а старые добрые ладьи.

Вопреки распространенному мнению, корабли викингов, не могли это делать, их струганный киль, ломался на порогах как тростинка. В старые времена, на это были способны лишь суда одного типа. А именно, русская ладья с долбленным, из цельного ствола, килем и нашитыми к нему бортами.

Как рассказал Маэстро, ладьи нужны Мохову для того, чтобы добираться до Кубинского моря, по рекам, через волоки и не обходить вокруг Турцию. Так как турки, одичавшие без российских туристов, стали на кривую дорожку и нападают, на своих 'лоханях', на всех, кто приближается к их берегам.

В амбар, к знакомым Маэстро, мы пришли, потому-что у них был опыт обращения с таким типом кораблей, как захваченный нами катер. Ходить, не ходили, но они их строили для Киевской Руси.

— Э-ге-гей — крикнул Маэстро в приоткрытые створки больших ворот, в ответ тишина.

— Может, нет там никого? — предложил я.

— Как же, — усмехнулся здоровяк — Романыч отродясь выходных не делал.

— Кого там '...' принесло '...' — донеслось из глубины амбара.

— Ты чего ругаешься? — крикнул в ответ Маэстро и вошел внутрь.

Я направился за ним. Внутри амбара, на стапелях, стояло три посудины, разной степени готовности. Первое, находилось в степени долбления ствола-киля, второе, в стадии установки шпангоута и обшивки бортов, а вот третье считай готово, не хватало только мачты и такелажа.

— Я '...' не ругаюсь '...', а разговариваю '...', начну ругаться '...' уши отпадут '...'.

Из-за третьего судна вышел Кобс, с седой щетиной на загривке, большими — в отличие от других кобсов, которых я видел — клыками и неизменным клеймом раба на щеке. На нем были простенькие широкие штаны, по виду льняные, обмотки на голенях, теплый шерстяной свитер и фартук из плотной ткани.

— О-о, — взмахнул он руками — '...' кто к нам пожаловал '...', а я уж думал '...', забыл старика '...' — и полез обниматься к Маэстро.

Маэстро предупреждал, что глава артели, мужик матершинный, но чтобы настолько?

— Как же, забудешь такого 'сапожника' — отвечал здоровяк, хлопая по плечу старого кобса, после чего указал на меня — вот, знакомься Олег Серов, богатырь...

— Да уж '...' наслышан, как прибыл караван, так весь город зашумел про ваши похождения в Медовухе — перебил кобс Маэстро и протянул мне руку с тремя пальцами — Павел Романович '...' Синельников глава артели моховских корабелов и начальник тех '...', которые сейчас сидят в кандейке, чтоб им '...' приснился, и чай '...'.

'Ого, елки-моталки, детей к такому подпускать нельзя, за минуту превратятся в такого же и ремень не поможет'.

— Ну что же, '...' пойдемте и вас чайком попотчую '...', заодно и расскажете, с чем пожаловали — он посмотрел поочередно на каждого из нас — или вам '...' заняться больше нечем '...', как проведывать старых кляч, вроде меня?

— Конечно по делу, к тебе просто так ходить нельзя — сказал Маэстро.

— Те, кто просто так ходит, лентяи — констатировал кобс, махнул рукой и мы последовали за ним вглубь ангара, маневрируя между стапелей и различного строительного материала.

В кандейке, куда нас завел Синельников, стояла буржуйка с выведенным в стену дымоходом. В углу стоял небольшой столик, с двумя стульями, а напротив самодельный диван, обтянутый серой льняной тканью. В помещении находилось пять человек, не считая нас и Синельникова. Двое чехванов, сидели на стульях, бор, игун и гип, сидели на диване, все примерно в таких же одеждах, как и Синельников.

Как оказалось при знакомстве, последний был сыном Примакова.

Увидев Петра, все ринулись с ним обниматься. Познакомились со мной, поговорили, — минут пять, не больше — пока Синельников наливал нам с Маэстро чай из стоящего на буржуйке чайника, в котором, помимо заварки, были молодые вишневые веточки, что придавало чаю вишневый аромат.

За те пять минут, что мы говорили с корабелами, мы смогли только узнать, куда подевался народ из города. Поскольку пока мы 'блукали' по городу, кроме ребятни, — и то, совсем маленькой — нескольких женщин и тех, кто прибыл с караваном, никого не встретили. Оказалось, Моисеевич отослал всех вверх по реке, валить лес, из которого будут строить посад. Хотели и корабелов отправить, да Синельников, словестно, 'обгадил' главу города так, что тот посчитал за лучшее оставить их в покое.

После того как чай, без дефицитного сахара, был готов, Павел Романович, изредка вставляя в свой лексикон не матерные слова, перешел к делу. И после того, как мы изложили ему свою просьбу, я услышал.

— '...' '...' порвем их '...' и '...' '...', а еще '...' заклеймим их '...' чтоб живого места не осталось. Я их '...' '...' даже иметь не собираюсь, '...' '...'.

Минут пять я пытался уловить в этой тираде, согласился главный корабел на наше предложение или нет и только после слов Маэстро, 'расшифровавшего' язык Синельникова, мне стало понятно, что согласие корабелов мы получили. При этом, никто даже не подумал спрашивать мнения подчиненных Синельникова. Позже, когда мы покинули ангар, Маэстро сообщил, что Синельников сам поговорит со своими подручными, без свидетелей, и спросит их мнение. Еще он рассказал, что Павел Романович, сам мог стать главой города, когда голосовали, но на результат повлияла его манера общения, и он набрал на семь процентов голосов меньше, чем Моисеевич.

Войдя в ворота, Мы с Маэстро разделились, он пошел на почту, где должен передать письма Степановича и отправить в столицу все, что мы узнали от Джерри. Так же к этому прилагалось записка о заговоре среди военных и предложение по спасению Армении от израильского флота и недопущенью арабского флота в Кубинское море. Всего-то нужно сообщить кубинцам, что на них готовится нападение и изоляция от южных морей, остальное, как сказали смеющиеся здоровяки, кубинцы сами сделают. И дай бог, чтобы после этого, арабы и евреи вообще могли выйти в море.

Я же направился к главе города, где с ним предстоял непростой разговор. С одной стороны Моисеевич хороший человек, много сделал для города и его жителей, к тому же за него радели Степанович и Маэстро. С другой, он еврей, а в преддверии войны с Израилем, даже и не знаю, как оно может обернуться.

'Тук-тук' — постучался я в дверь его кабинета и после приглашения вошел.

— Здравствуй Герман Моисеевич — с порога сказал я, плотно закрывая за собой дверь.

— И тебе здравствовать богатырь русский — вставая из-за стола и протягивая мне руку — знал что зайдете..., а где остальные?

Тут до него доходит, что я не собираюсь жать его руку. Ведь руки жмут только тем, кому доверяют, а я пока не знаю, могу я ему доверять или нет.

— Грех за мной или натворил чего, что ты не принимаешь моей руки? — опуская пятерню, спросил старый игун.

— Пока не знаю.

Моисеевич вскинул бровь, а я предложил сесть и поговорить.

— Мы тут кой чего узнали, после взятия лагеря интервентов на берегу залива...

— Вы сами взяли залив? — удивился игун.

— Да, мы взяли залив и наместником там теперь Алексей Степанович Миронов.

Моисеевич провел рукой по чешуйчатой бороде, без единой волосинки, и откинулся на спинку стула.

— Я так понимаю, он больше не будет водить караваны, на благо Мохова?

— И он и Примаков и Кобзарь со своим десятком, — я показал мэру открытую ладонь, чтобы не перебивал — но вот вопрос, останешься ли ты на своем месте?

Мэр оперся руками на стол.

— Поясни?

— А чего тут пояснять, война с Израилем на носу, а ты, каким бы не был начальником, все же еврей.

Моисеевич некоторое время молчал и сверлил меня взглядом, а я не спешил спрашивать, давая ему время подумать.

— И что с того — после пятиминутного молчания сказал он — израильская разведка, в этом мире, уже не та, что была, да и я после рабства уже далеко не еврей.

Услышав за дверью шум шагов, я повернулся, аккурат в тот момент как она открылась, и открыл ее Миша.

— Так ты про него, — Миша кивнул в сторону мэра, мне за спину — тоже знаешь?

Что? — не понял я.

— Ну, что он то же в заговорщиках?

Переварить эту информацию, как и повернуться к Моисеевичу, я не успел.

Я почувствовал удар, чуть выше поясницы, в место прикрытое поясом из толстой кожи. Дальнейшее происходило без вмешательства мозга, на одних рефлексах.

Крутанувшись на месте вместе со стулом, я перехватил кисть игуна, которая собиралась нанести повторный удар, правой рукой и открытой ладонью левой руки, приложился в локоть. Да так приложился, что рука мэра, с хрустом, сложилась в обратную сторону.