Более златой.
Мне свобода ближе.
Шорох за спиной заставил его повернуть голову. Из глубокой тени ближайшего к воротам столба вынырнула закутанная в плащ фигура и попыталась улизнуть. Кориниус прыгнул на ноги и через мгновение уже стоял в воротах, раскинув руки и закрывая проход. — Ага, — крикнул он, — синичка устроилась тут на насесте, а? И какой выкуп я получу от тебя, ибо зря посидел на этой скамье всю прошлую ночь? Эй, ты бы опять сбежала, чтобы выставить меня дураком и на эту ночь тоже, если бы я не схватил тебя.
Дама засмеялась. — Прошлой ночью отец не отпустил меня от себя, а сегодня, милорд, разве ты уже не развлек меня своей бесстыдной песенкой? Неужели эта сладкая серенада подходит для ушей дамы? Спой ее еще раз, особенно куплет про свободу, и покажи себя полным дураком.
— Ты такая храбрая, мадам, что позволяешь себе провоцировать меня, а ведь даже звезды ничего не увидят, если я сейчас возьму тебя силой. Эти светильники — старые гуляки, поседевшие под разговоры заговорщиков. Они не разболтают.
— Милорд, в тебе говорит вино, я пошла; — и когда он шагнул к ней — и я не вернусь, сюда или в другое место, но улечу от тебя навеки. Я не люблю, когда со мной обращаются как со служанкой. Я и так слишком долго терпела твои солдафонские манеры.
Кориниус схватил ее руками, прижал к своей широкой груди и приподнял в воздух, так что ее ноги едва касались земли. — О Срива, — хрипло сказал он, наклонив лицо к ней, — неужели ты думаешь, что можно зажечь пожар и не обжечься самой?
И он так сильно сдавил ее, что ее руки оказались прижаты к бокам. Она, казалось, замерла, как замирает лилия в пылающий полдень. Кориниус яростно поцеловал ее и сказал: — Клянусь всеми любовниками, когда либо пробовавшими вкус темноты! Сегодня ночью ты будешь моей.
— Завтра, — задохнувшись ответила она.
Но сказал Кориниус: — Мое счастье, сегодня.
— Мой дорогой лорд, — тихо сказала Срива, — с того времени, как ты завоевал мою любовь, ты еще никогда не был настолько грубым и жестоким завоевателем. Клянусь тебе всеми смертоносными силами, которые властвуют на этой земле, эту ночь я должна провести с отцом, и не более того. Только на эту ночь расстанусь я с тобой, и тебе нечего злиться на меня.
— Он мог бы подождать, пока мы не кончим наслаждаться друг другом, — сказал Кориниус. — Он — старый человек, часто засиживается допоздна с книгой.
— И ты оставишь его бражничать? — сказала она. — Есть кое-что, что я должна сообщить ему прежде, чем вино затуманит его мозги. Даже маленькая задержка, как бы сладостна она не была для нас, очень опасна.
Но сказал Кориниус: — Я не дам тебе уйти.
— Хорошо, — сказала она, — становись зверем. Но знай, что я закричу изо всех сил, сюда сбежится все Карсё, и стражники, и мои братья, так что Лаксус, если он мужчина, заставит тебя заплатить за насилие надо мной. Но если ты останешься благородным лордом и будешь уважать мою любовь и дружбу, то ты дашь мне уйти. А потом, около часа ночи, придешь к двери моей спальни. Я думаю, она будет не заперта.
— А, ты клянешься? — спросил он.
— Иначе пусть меня поглотит самая глубокая пропасть мира, — ответила она.
— Час ночи. И до него был еще год моих желаний, — ответил он.
— Вот это слова моего благородного возлюбленного, — сказала Срива, опять подставляя ему свои губы. А потом быстро проскользнула сквозь темную арку, пересекла двор и исчезла в темной северной галерее, где находились покои ее отца, Корсуса.
А Лорд Кориниус вернулся на свою скамью, лениво растянулся на ней и опять стал напевать старинную кабацкую песенку:
Моя любовница — волан
Из пробки и из сетки.
Ее бросает на диван
Удар моей ракетки.
Когда ж она мне надоест,
Подброшу в воздух, и привет!
Фа, ла, ла, ла, ла, ла.
Он потянулся и зевнул. — Ну, Лаксус, рыбообразный трус, это лекарство в два счета вылечит мою досаду. И это будет честный обмен: я упустил свою корону, зато прибрел твою любовницу. И, откровенного говоря, кому она нужна, эта Пиксиландия — маленькая, презренная, без малейшей изюминки; и что за восхитительно-прелестная трясогузка эта Срива, по которой я два года пускал слюни; так что мы в расчете, пока я от нее не устану.
О ней мои сны.
Волнуется кровь,
Ищу я любовь,
Но не у жены.
— В час ночи, ха! Какое вино лучше всего для влюбленных? Пойду-ка я, выпью чашу и брошу кости с друзьями, так время и промчится.
XVI
ПОСОЛЬСТВО ЛЕДИ СРИВА
КАК ГЕРЦОГ КОРСУС ДУМАЛ, СТОИТ ЛИ ДОВЕРИТЬ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДЕЛО СВОЕЙ ДОЧЕРИ, И КАК ОНА С НИМ СПРАВИЛАСЬ.
СРИВА отправилась прямо в покои отца и там нашла свою леди мать, которая шила, сидя на стуле. Две свечи стояли слева и справа от нее, и она кивала при каждом стежке. — О леди мать, — сказала Срива, — есть королевская корона, которая ждет, когда кто-нибудь ее схватит. Если вы и мой лорд отец не вмешаетесь, она упадет на колени иностранки. Где он? Все еще в пиршественном зале? Вы или я должны немедленно извлечь его оттуда.
— Ой! — крикнула Зенамбрия. — Как ты напугала меня! Говори помедленнее, моя маленькая девочка. Я ничего не поняла из твоих безумных слов. Что ты хочешь сказать и о чем?
Но Срива ответила: — Государственные дела. Ты не пойдешь? Хорошо, тогда я. Он должен услышать все немедленно, мама, — и повернулась к двери. Мать попыталась убедить ее, что разразится жуткий скандал, если она вернется в пиршественный зал через час после того, как женщины покинули его, но безуспешно. Так что Леди Зенамбрия, видя ее решимость, подумала, что будет меньшим из зол, если она сама сходит за супругом; и она пошла и вскоре вернулась вместе с Корсусом.
Корсус сел на большой стул рядом напротив своей леди жены, и дочка рассказала ему то, что слышала и видела.
— Дважды и трижды, — сказала она, — прошли они мимо меня, так же близко, как я стою против тебя, о отец, и она совершенно фамильярно опиралась на руку этого напудренного философа. Было ясно, что они никак не могли подумать, что кто-то подслушивает их. И вот что она сказала, — и Леди Срива пересказала отцу все слова Леди Презмиры об экспедиции в Демонландию, и о ее предполагаемой встрече с Королем, и о ее планах сделать Корунда генералом в этом походе, и о запечатанном письме, которое завтра должно отправиться в Орпиш.
Герцог слушал не двигаясь, тяжело дыша, наклонившись вперед и опираясь локтем о колени; второй жирной рукой он крутил редкие серые усы. Его сердитый взгляд бродил по комнате, а отвислые щеки, раскрасневшиеся на пиру, постепенно становились все краснее и краснее.
— Милорд, — сказала Зенамбрия, — разве не об этом я говорила тебе много лет назад, когда Корунд женился на этой юной женщине? И вот пришел тот позор, который я и ожидала. Она играет в опасные игры, и как жаль, что такой хороший человек в рассвете сил вскоре должен потерять свою честь, находясь за тридевять земель от Карсё. И я действительно надеюсь, что он отомстит ей, когда вернется домой. Ибо я уверена, что Корунд слишком благороден, чтобы купить успех такой позорной ценой.
— Твои слова, жена, — сказал Корсус, — говорят о длинных волосах и коротком уме. Короче, ты дура.
Какое-то время он молчал, потом поднял взгляд на Сриву, которая, облокотившись спиной о массивный стол, наполовину стояла, наполовину сидела, вцепившись обеими руками, изящными и украшенными драгоценными камнями, в край стола. Ее руки казались стройными белыми колоннами, поддерживавшими ее красивое тело. Мутный взгляд Корсуса просветлел. — Иди ко мне, малышка, — сказал он, указав на колено.
И когда она уселась: — Моя маленькая фея, — сказал он, — для ночной прогулки ты слишком храбро оделась. Красное, для сангвинического гумора. — Его большая рука обняла ее за спину, а огромная, похожая на тарелку ладонь щитом закрыла грудь. — И от тебя очень сладко пахнет.
— Всего-навсего листья малабарской корицы, — ответила она.
— Я рада, что тебе нравится этот запах, милорд, — вмешалась Зенамбрия. — Служанки уверяли меня, что если эти листья вскипятить в вине, получится аромат, который превосходит по тонкости все остальные.
Корсус помолчал, по-прежнему глядя на Сриву, и наконец спросил: — Что ты там делала на террасе, в темноте, а?
Срива опустила глаза. — Лаксус просил меня увидеться с ним там.
— Хмм! — буркнул Корсус. — Очень странно, ведь в этот час он ждал тебя на аллее внутреннего двора.
— Он обманул меня, — сказала Срива, — и заслужил того, чтобы я пренебрегла встречей с ним.
— Пусть так. И ты порешила этой ночью стать политиком, моя кошечка? — спросил Корсус. — И вынюхивать новости об экспедиции в Демонландию? Это возможно. Но мне кажется, что Король пошлет Кориниуса.
— Кориниуса? — спросила Срива. — Не думаю. Корунд получит командование и весь почет, если ты, о отец, не заставишь Короля принять решение сегодня ночью, прежде чем миледи лиса поговорит с ним завтра.
— Ба! — воскликнул Корсус. — Ты еще маленькая девочка и ничего не знаешь. Она не уроженка Ведьмландии, и у нее нет ни энергии, ни решительности, чтобы убедить его в этом. Нет, не Корунд окажется на свету, а Кориниус. Именно для этого Король вызвал его из Пиксиландии, которая была его, и отдал эту игрушку Лаксусу.
— Но, — сказала Зенамбрия, — будет чудовищно несправедливо, если Кориниус завладеет короной Демонландии, которая, конечно, намного превосходит корону Пиксиландии. Неужели этот молокосос получит все мясо, а ты, поскольку ты не очень молод, кости и очистки?
— Попридержи свой язычок, госпожа, — сказал Корсус, глядя на нее как на кислую микстуру. — У тебя даже не хватило ума, чтобы заполучить его для твоей дочки.
— Да, ты прав, о муж мой, — сказала Зенамбрия. — Прошу прощения.
Леди Срива засмеялась, обвила руками бычью шею отца и стала играть его усами. — Я согласна с вами, миледи мать, — сказала она. — Я должна выбрать себе одного мужчину из всех, находящихся в Карсё. И мне кажется, что Лорд Кориниус вполне подходящий кандидат: во всяком случае любой скажет, что его бритая губа намного лучше, чем твои жидкие усы.
— Хорошо, — сказал Корсус, целуя ее, — пусть будет по-твоему. Сегодня ночью я увижусь с Королем и поговорю с ним об этом деле. Кстати, мадам, — сказал он Зенамбрии. — Я сейчас провожу тебя в твои покои. Закрой покрепче дверь изнутри, а я, на всякий случай, закрою ее снаружи. Этой ночью народ будет веселиться до упаду, и я не хочу, чтобы какая-нибудь пьяная рожа оскорбила тебя, пока я занимаюсь государственными делами.
Зенамбрия пожелала ему спокойной ночи и предложила забрать с собой дочку, но Корсус отказал ей, сказав: — Я сам позабочусь о ее безопасности.
Когда они остались одни и Леди Зенамбрия заперлась в своей комнате, Лорд Корсус открыл дубовый шкаф и достал из него серебряный графин и два украшенных драгоценными камнями кубка. Наполнив их сверкающим желтым вином из графина, он заставил Леди Сриву выпить с ним, и не один раз, а дважды, и каждый раз она опустошала кубок до дна. Потом он придвинул свой стул к столу и тяжело облокотился на него, и положил голову на руки.
Срива шагала взад и вперед, обеспокоенная странной позой отца и его молчанием. Вино играло в ее венах; комната молчала, и она вспомнила поцелуи Кориниуса, его горячее дыхание, железное объятие его сильных рук... Часы пробили полночь, медленно и торжественно. Она подумала о своем обещании и почувствовала, как ее кости тают.
— Отец, — наконец сказала она, — только что пробило полночь. Если ты не пойдешь сейчас, будет слишком поздно. Ты идешь?
Герцог поднял лицо и посмотрел на нее. — Нет, — ответил он и опять повторил. — Нет. Где выгода? Я старик, дочка, и уже отцвел. Но мир, мир юн. Для Кориниуса, для Лаксуса, для тебя. Но больше всего для Корунда, который тоже не молод, но вокруг него куча сыновей и, самое главное, жена, которая, как лестница, поднимает его к трону.
— Но ты только что сказал —
— Да, но твоя мать была здесь. Она впала во второе детство раньше времени, и я говорю с ней как с ребенком. Корунд был не прав, женившись на молодой женщине? Чушь! Разве она не оплот и не бастион его счастья? Ты когда-нибудь видела парня, так быстро взлетевшего на самый верх? Мой секретарь, когда я сражался против Вурдалаков, и вот он намного обогнал меня, а ведь я на девять лет старше. Его уже называют королем, истинным королем, и, похоже, скоро он станет Dominus fac totum(* 8) под нашим Королем, властелином всех мелких земель, если эта женщина удачно сыграет в свою игру. Разве Король уже не отдал ему Чертландию, и, если она преуспеет, он получит и Демонландию, и весь остальной мир. Клянусь адом, меня это оскорбляет, но что я могу поделать?
Он встал и, покачиваясь, потянулся к кубку с вином. И украдкой посмотрел на дочку, отведя глаза прежде, чем встретиться с ней взглядом.
— Корунд, — сказал он, выпив еще вина, — лопнул бы от смеха, услышав чопорную болтовню твоей матери; он наслаждается молодой женой, ему нечего сомневаться в ней, когда он уезжает по государственным дела, а когда возвращается домой, они опять живут вместе, в любви и согласии, и она всегда поддерживает его в наших спорах. Верь мне, не всякая дама сможет снискать благосклонность Короля.
Окно было открыто, и пока они молча стояли, снизу донеслись звуки лютни, и мужской голос, мягкий и глубокий, запел песню:
Бык гордится рогами,
И копытами конь.
Малый зайчик ногами
Что летят как огонь.
Ну а льву даровала природа
Страшну пасть и великие годы.
Рыба плавает в море,
Птица в небе летит.
Муж сражается в поле
И в совете сидит.
Только женам природа не дала
Ничего, даже самую малость.
Нет у жен острых копий,
Нет у жен и копыт.
Лишь краса неземная,
Их единственный щит.
Но огонь и копье отступают
Перед женщиной — ангелом рая.
Леди Срива знала, что это Лаксус поет перед окном ее комнаты. Кровь забилась в ней, воображение расправило крылья и, странными опасными путями, понесло ее, но не к Лаксусу, к Кориниусу, на которого она раньше и не глядела.
Герцог подошел к ней, отшвырнув стул в сторону, и сказал: — Корунд и его куча сыновей! Корунд и его юная королева! И если его очаровала белая роза, почему бы тебе не стать алой, для меня? Дьявол меня забери, если ты менее красива чем она, и ты пахнешь как целый розовый куст.
Щеки Сривы вспыхнули, глаза расширились и она уставилась на него. Герцог взял ее руки в свои.
— Значит ты не хочешь, чтобы эта иностранка и ее желтощекий ухажер взяли над нами верх? — сказал он. — Я считаю, что длинная борода, белая или черная, только вредит человеку. Да, эта драгоценная мадам со своими заморскими нарядами кажется непобедимой, но... Ты рискнешь сразиться с ней в честном бою?
Срива положила подбородок на его плечо и едва слышно прошептала: — Если дело дойдет до этого, ты увидишь.
