1. Осколки старого мира

За свою недолгую жизнь Килиан выработал ряд непреложных правил выживания, которые, по его мнению, следовало соблюдать любому, кто хочет дожить до старости. Не знаешь точно, что делает кнопка — не трогай её. Нужно лезть туда, откуда легко свалиться — потрать пять минут на страховочный трос. Не знаешь, что говорить, — наступи на горло своей гордости и попробуй помолчать и послушать.

А если кто-то наставил на тебя пистолет... Не жди, пока он выстрелит.

Машина открыла огонь, выпуская одну пулю за другой. К счастью, Килиан ранее читал, что Дозакатные владели технологией огнестрельного оружия, которое не требуется перезаряжать после каждого выстрела, поэтому длинная очередь не стала для него сюрпризом. Метнувшись влево и вниз, студиозус пустил в ход то, что было у него в руках: кирку.

Удар пришелся в "блюдце". Кирка пробила дыру в ржавом железе, пройдя в полудюжине сантиметров от "глаза", и застряла там. Охранник попытался развернуть в сторону Килиана то, что можно было условно назвать его головой, но не смог: кирка блокировала ему возможность поворота. Это, однако, не помешало ему начать разворачивать весь корпус.

Отпустив кирку, Килиан отпрыгнул в сторону. Корпус вращался медленнее, чем "голова", поэтому пока что ему удавалось вовремя уходить из простреливаемой области. Но студиозус знал, что у машины есть серьезное преимущество перед человеком.

Машина не устает.

Попытавшись поразить противника шпагой, юноша с огорчением понял, что это бесполезно. Металл есть металл. Шпага предназначена для ударов в уязвимые места, не закрытые броней, но откуда таким взяться у того, кто сам броня? Даже "глаз" был достаточно крепок, чтобы без труда выдержать удар.

А охранник тем временем решил сменить тактику. В его корпусе открылись две бреши, из которых наружу полезли два длинных и тонких манипулятора. От одного из них Килиан сумел увернуться, но второй все-таки задел его голень. Ногу юноши пронзил удар тока, и он почувствовал, что падает.

Это было поражение. Лишившись преимущества в подвижности, Килиан уже не мог противостоять машине Дозакатных. Жить ему оставалось лишь пару секунд, пока противник наводит на него свое оружие.

— Вы здесь?! Меня кто-нибудь слышит?! Пожалуйста, ответьте мне!

Почему-то даже в такой ситуации отчаянный женский голос резанул по его сердцу. Студиозус мысленно укорил себя за то, что так и не смог добиться практического результата в своих исследованиях. Если бы сейчас он мог выпустить молнию в охранную машину Дозакатных, то смог бы помочь и себе, и той загадочной женщине, что надеялась на его помощь.

И повинуясь внезапному порыву, Килиан сформировал заклятье ударной ионизации. Ну, точнее, заклятьем оно звалось скорее по инерции: эта конкретная магия не требовала слов. Только мыслеобраз, только движение воли, направлявшее энергию и придававшее ей форму.

Яркая серебристая молния ударила прямо в нацеленный на него ствол орудия. В нос ударил отвратительный запах: из чего бы ни были сделаны внутренности машины, при сгорании оно выделяло вонючий дым. А сам Килиан вдруг ощутил резкую слабость. Его рука, через которую он выпустил разряд энергии, онемела, будто кровь разом отлила от мышц. Куда-то исчезли все эмоции. Весь страх неизбежной смерти. Весь гнев на тех, кто смеялся над его идеями. Все любопытство, ведшее его к руинам Дозакатных. Весь стыд за то, что он не мог помочь женщине, ждавшей помощи.

Все это исчезло. Тупо, безучастно он смотрел, как робот-охранник разваливается под его заклятьем. Даже радости от того, что ему наконец удалось, впервые в своей жизни, сотворить настоящее заклинание, и той почему-то не было.

Мелькнула мысль, что надо встать. Зачем? Он не помнил. Просто лежал, ощущая себя ментально высушенным и опустошенным.

И тем сильнее был контраст, когда к нему подошел сияющий полупрозрачный образ.

Это была самая прекрасная женщина, которую Килиан видел когда-либо в жизни! У нее была аристократически-бледная кожа, чувственные полные губы, а глаза синие, как безоблачное небо. Казалось, что в них можно утонуть, — но при этом в них хотелось утонуть. Ее лицо было до того идеальным, что казалось творением искуснейшего из скульпторов, — и против воли прокрадывалась в сознание мысль о том, как жесток был этот скульптор, что создал такую красоту, заставляя мужчин мучиться осознанием ее нереальности.

Черные волнистые волосы незнакомки были очень длинными, — настолько, что прикрывали грудь. Это было единственным, что прикрывало ее: женщина была обнажена. И насколько мог увидеть Килиан, тело ее было столь же совершенно, как и лицо.

На то, что она светится в темноте, и сквозь нее можно увидеть противоположную стену, он в первые секунды даже не обратил внимание.

— Наконец-то! — воскликнула она, — Человек! Живой! Ты представить не можешь, как я счастлива!

О, он мог. Будто по волшебству ее счастье передавалось ему. Несмотря на боль в поврежденной ноге, Килиан искренне улыбнулся.

— Я услышал ваш голос снаружи, — откликнулся он, — И не мог не попытаться пробиться к вам.

— Спасибо. Мало кто рискнул бы сразиться с роботом-стражем ради спасения незнакомой женщины.

— Ну, справедливости ради, я не знал, что мне придется сражаться с ним...

Несмотря на эти слова, Килиан был искренне польщен такой оценкой своих действий. Это было главным, чего ему недоставало в жизни: чтобы его ценили не за то, кто он есть, а за то, что он делает. Каждый раз, когда он помогал другому человеку, а тот не удосуживался даже сказать "спасибо", Килиан чувствовал себя...

Бастардом он себя чувствовал. Бастардом и ничем более. Потому что "бастард" — это клеймо, которое не смыть никакими делами и никакими подвигами.

— Все равно я ценю это, — упрямо повторила женщина, — Кроме того... Я ценю уже то, что говорю с вами. Вы первый, с кем я говорю так, за долгое, очень долгое время. Я так по этому соскучилась, вы даже не представляете.

Слова про "очень долгое время" (почему-то Килиан догадывался, что "очень долгое" — это не неделя и не месяц) побудили юношу задать вопрос, который интересовал его с того момента, как он обратил внимание на особенности ее внешности:

— Вы призрак? В смысле...

Юноша сперва указал на нее пальцем, затем вдруг сообразил, что указание прямо на грудь может быть истолковано весьма превратно. Покраснел и на всякий случай спрятал руки за спину.

— Призрак? О Боже, нет! Я живая... Хоть порой и жалею об этом...

В голосе незнакомки слышалось столько печали, что против своей воли Килиан ощутил острое желание помочь ей в ее беде. Если бы он еще знал, как...

— Просто меня здесь нет.

Это весьма неожиданное завершение заставило студиозуса удивленно моргнуть.

— Нет? То есть как...

— Это всего лишь проекция моего сознания, проявленная через голограмму. На самом деле я очень далеко отсюда.

— Где именно? — тут же уточнил Килиан.

— Точно не знаю. Много лет как меня бросили в темницу, где я отрезана от любых источников энергии. Мне приходится сжигать собственные жизненные силы, чтобы сделать хоть что-то... И даже так мои возможности ограничены. Я могу послать проекцию своего сознания лишь в те места, которые в точности представляю себе. А за прошедшие годы мир изменился слишком сильно, и большинство мест уже не похожи на то, какими помню их я. Здесь, в горе Стефани, когда-то была моя лаборатория; со временем мне удалось представить, как она могла измениться без меня. Но это стало возможным лишь потому что здесь не было людей. Видишь иронию?

Килиан иронию видел. То, что она делала, чтобы встретить людей... было возможно лишь потому что людей она встретить не могла. У Судьбы жестокое чувство юмора.

Но видел он и кое-что еще.

— Много лет? Или веков?

Впервые за их разговор незнакомка слабо улыбнулась.

— Ты не только храбр, но и умен. Лет. Веков. Возможно, даже тысячелетий. Честно, я сбилась со счету.

Килиан уже начинал догадываться, кто перед ним. В общем-то, предпосылки для этой догадки у него были уже давно. Но слишком уж невероятна она была. Ужасна. Чудовищна. Чудесна.

Поэтому он ее так и не озвучил.

— Прости, что так много говорю, — повинилась женщина, — Но когда столько времени проведешь в одиночестве, сложно остановиться. Можешь сказать мне свое имя? Пожалуйста.

— Килиан Реммен из Иллирии.

Если студиозус и допускал мысль, что незнакомка может использовать его имя, чтобы как-то навредить ему, заколдовать или подчинить, то она исчезла от одного взгляда на выражение отчаянной мольбы на прекрасном лице. Не мог он отказать ей в столь маленькой просьбе. Это нужно иметь совсем уж каменное сердце.

— А я Ильмадика, — представилась она в ответ, — Очень рада нашему знакомству. Надеюсь, ты не против, если когда-нибудь я приду к тебе?

— Конечно, — о том, чтобы быть против, он и не задумался, хотя задался вопросом, каким же образом она к нему "придет".

— Спасибо! Спасибо, спасибо, спасибо! Я больше не одинока! Сейчас мне надо будет исчезнуть: действие проекции подходит к концу, да и я чувствую, что кто-то приближается. Они могут не понять. Знаешь... лучше не говори им обо мне.

— Хорошо, — кивнул юноша, догадываясь, кто может приближаться.

Разумеется, это должны были быть Элиас и Валлис. И они действительно могли не понять, особенно если он был прав.

— Еще одна просьба, — сказала Ильмадика, — Твой нательный крестик. Он ведь медный, правда?

— Да, — с легким удивлением ответил студиозус.

— Дай его мне, пожалуйста.

С легким недоумением Килиан протянул крестик. Он не знал, как Ильмадика собирается взять его через иллюзорный образ. Но стоило металлу коснуться прозрачных пальцев, как крест рассыпался серебристо-белой пылью.

Наверное, ему следовало ужаснуться дьявольскому колдовству. Но почему-то Килиан вместо этого почувствовал, что теперь все будет правильно. В Бога он не слишком-то верил. Свою религиозную принадлежность описывал как "аутотеист", то есть, "верящий в себя как в бога". Мысленно, конечно. А то у Инквизиции могли возникнуть определенные вопросы.

Так что креста ему было не жаль.

Ильмадика улыбнулась невероятно светлой и обаятельной улыбкой, а потом растаяла в воздухе. А еще секундой позже коридор озарил свет факелов.

Заслышав голоса Элиаса и Валлиса, Килиан торопливо выбежал обратно к тому месту, где сражался с роботом-охранником.

— Смотрите, что я нашел! — крикнул он.

— Килиан? — удивленно переспросил Валлис, первым подбежав к нему, — Вы что тут делаете?

— Ровно то, что вы приказали, учитель, — студиозус не удержался от самодовольной улыбки, — Я спустился в Пролом Стефани и нашел там другой вход в эти катакомбы. Нашел вот перегоревшую машину, похожую на те, что описывались в некоторых книгах. "Робот", думаю, охранник.

— Интересно...

Кажется, расчет оправдался. Все внимание Валлиса оказалось сосредоточено на этой машине. Эх, знал бы он, что когда Килиан сюда спустился, она была еще в рабочем состоянии... Но тогда пришлось бы объяснять про заклятье, которое ему удалось сотворить, а к этому юноша был пока не готов.

По крайней мере, пока он не поймет, как именно ему это удалось.

Поймав недобрый взгляд Элиаса, Килиан лучезарно улыбнулся. В этот момент отношение дворянского сынка не задевало его.

Он знал, чего он стоит.

Восемью годами ранее...

Килиан устало потер переносицу. Шел двадцать седьмой час его бодрствования, и на самочувствии это сказывалось не лучшим образом. Голова раскалывалась, и изображение перед глазами слегка плыло. Горький бодрящий состав из семи трав постепенно начинал вызывать тошноту; верный признак того, что с ним надо завязывать.

И все же он так и не продвинулся к своей цели. Исследовав со всех сторон события двухлетней давности, он так и не понял, каким образом ему тогда удалось создать молнию. А времени оставалось мало. Завтра ему должно исполниться восемнадцать. После этого содержание от Герцога Идаволльского перестанет выплачиваться. Если он не получит гранта на исследования, его дела... несколько усложнятся. При этом гоняясь за химерой, ученый пренебрегал не столь громкими, но способными финансово обеспечить его исследованиями, за счет которых жило большинство таких, как он, выпускников Университета.

Поэтому теперь ему нужно было убедить совет, что его исследования — не шарлатанство или какая-то мистика, а настоящий научный прорыв. А для этого нужно было показать магию. Завтра же.

Как жаль, что устройство записи в тушке робота-охранника оказалось сожжено электрическим разрядом. Может быть, Дозакатные и могли бы его починить, но не нынешние люди, отстававшие от них в технологическом развитии на полтысячи лет. Все открытия, связанные с катакомбами под проломом Стефани, записал на свой счет мэтр Валлис, но с тем, что сделал тогда Килиан, он не смог бы этого сделать... Будь у Килиана хоть какие-то доказательства.

"Килиан", — услышал он вдруг.

Этот голос звучал как будто внутри его головы. Ученый огляделся, но в комнате никого не было.

"Надо больше спать", — сделал вывод он.

Однако голос повторился. И если он не доработался до шизофрении, то это не могло быть всего лишь наваждение.

"Килиан. Пригласи меня войти"

Килиан не очень понял, куда обладательница голоса хочет войти. Но в сказки о вампирах он не верил, так что счел за благо, — из чистого любопытства, — ответить:

— Заходите.

И в следующее мгновение мир изменился. Исчез заваленный бумагами стол, исчезли бесценные книги и бесполезные расчеты, исчезла едва разгонявшая мрак чадящая свеча, исчезла маленькая келья, звавшаяся его комнатой. Исчез приятный вид на город из узкого окна, напоминающего бойницу.

Килиан стоял посреди обширного грота, стены которого состояли из полупрозрачных синих кристаллов. Кристаллы эти источали удивительно мягкий лазурный свет, — достаточно яркий, чтобы при нем можно было даже читать, но при этом недостаточно, чтобы раздражать глаза. Даже если смотреть на него прямо.

— Здесь красиво.

Теперь, слыша этот голос ушами, Килиан узнал его. Да и то, что его обладательницу он видел перед собой, тоже способствовало.

— Да, — подтвердил юноша, — Здесь красиво. Здравствуй, Ильмадика.

— Привет, — улыбнулась в ответ женщина.

Прошедшие два года изменили ее только к лучшему: она казалась как-то... здоровее, что ли. Не такой бледной, не такой изможденной. Кроме того, сейчас Ильмадика была одета в изумительное платье из фиолетового шелка, — по-прежнему прекрасно подчеркивающее совершенную фигуру, но уже не вынуждающее юношу отводить глаза, прогоняя неподобающие мысли.

— Где мы? — спросил Килиан.

— В субреальности твоего подсознания. Мастера магических искусств умеют делать ее такой, как сами пожелают. Но для большинства она остается отражением их души. Прости, что не предупредила сразу. Но я все еще не могу направить свой образ в какое-то место, кроме своей лаборатории. Связаться с конкретным человеком — это проще... если знаешь его.