— Зарята! — мысленно позвал Хейдин. — Зарята, ответь, что с тобой?
Гриф. Черные крылья закрыли на миг солнце, потом птица исчезла. Хейдин явственно услышал топот копыт. Кто-то едет сюда. Друг или враг?
— Зарята, ты меня слышишь?
Ему вдруг показалось, что из-под век мальчика сверкнула ослепительная зеленая искра, совсем такая же, как свечение каролитового перстня.
Мальчик не отвечал. Неестественный сон был слишком глубок.
— Это не просто испуг, — прошептал Хейдин.
— Что ты говоришь, душа моя? — спросила Липка.
— С ним что-то происходит.
— Он умирает? — Липка испуганно посмотрела на Хейдина. — Ты думаешь, он умирает? Да?
— Я не знаю.
— Ты должен знать. Он ведь из твоего мира, я знаю. И ты пришел сюда за ним.
— Я не знаю, что с ним творится. И я вижу грифа. Большую черную птицу. Этот гриф видит нас.
— Ты пугаешь меня?
— Ничего не бойся, — Хейдин обнял Липку, поцеловал в губы. — Пока я жив, я смогу защитить и тебя, и его.
— Ты сейчас пытаешься вернуть ему сознание?
— Я пытаюсь понять, что происходит.
В сознании Хейдина опять ярко промелькнул образ грифа. А потом Хейдину стало страшно. Во рту пересохло, ноги вдруг ослабели. Потому что гриф опять посмотрел прямо на него. И этот взгляд не был взглядом птицы.
— Зарята! — позвал Хейдин. — Что это все значит?
Ночь. Ветер. Обрывки облаков несет над землей вместе с клубами снега. И ужас, который летит на черных крыльях вместе с тучами. Белое и черное. Белый снег и черные тучи. Белый конь и черный гриф в небе. Черный всадник с белым лицом.
— Нет! Нееееет!!!
— Хейдин! Что ты, Хейдин? Что с тобой? Ты увидел что-то?
Ортландец очнулся. Кошмар исчез. Зарята мирно спал, и каролит в перстне больше не светился.
— Я понял, Липка. Это не сон. Мальчик пытается спрятаться.
— Я не понимаю, любый мой. От кого он прячется? Почему?
— Ему угрожает опасность. Нам надо немедленно бежать отсюда.
— Бежать? — Липка провела рукой по щеке Хейдина. — А на кого я хозяйство оставлю? Может, тебе померещилось просто?
— Нет. Тебе можно остаться тут. Опасность грозит Заряте, может быть, мне. Я увезу его в безопасное место.
— А где оно, такое место?
— Проклятье, ты права! — Хейдин стиснул кулаки так, что хрустнули суставы пальцев. — Почему Медж мне ничего не сказал? Я не знаю, как ему помочь.
— Не волнуйся. Ты слишком много вчера пережил. Это просто болезнь. Я вылечу Заряту.
— Хотел бы я тебе верить.
— Я женщина, — Липка сверкнула глазами, — а женщины обладают великой властью.
— Ты самая лучшая женщина из всех, — Хейдин подкрепил свои слова долгим поцелуем.
— Ты защитил меня, сокол мой. Защитишь и его!
— Защищу, моя соколица.
Липка вернулась к своим травам. Хейдин посмотрел на Заряту, еще раз попробовал мысленно поговорить с ним.
— Хотя бы скажи мне, что это за всадник! — вопрошал Хейдин. — Кто он, откуда, кто его послал? Почему ты так боишься его? Я вижу опасность, я чувствую ее, но не знаю, что мне делать. Ты молчишь, принц. Не молчи, ответь мне. Сейчас наши жизни зависят от того, что ты скажешь.
Ничего. Молчание. Потом — пустота. И странный образ; будто взгляд ребенка, смотрящего из укрытия.
— Принц, ты спрятался, так?
Я никогда не смогу больше с ним поговорить, подумал Хейдин. Я напрасно теряю время. Осталось только надеяться на то, что произойдет нечто, о чем я пока даже не подозреваю. А пока я буду делать то, для чего был послан в этот мир. Я буду защищать принца. Даже если бедняжка никогда больше не проснется. Даже если гриф уже распростер над ним свои крылья. Ведь он назвал меня своим отцом. И это уже не игра.
Глава седьмая
Aemtrig Hea Vahr
Здесь побывало Зло ( лаэданск. )
М
етель на мгновение стихла, потом замела вновь. Руменика терпеливо ждала, когда старик даст ей знак ехать за ним, а пока куталась в шубу, пытаясь согреться. Здесь, на открытом месте, ледяной ветер был настоящей пыткой.
Из Торжка они выехали на рассвете и до полудня ехали все время на север, расспрашивая встречных про Чудов Бор. Никто не мог толком объяснить им, как и куда ехать. Солнце уже было над верхушками деревьев, когда им, наконец, повезло. Они обогнали на дороге крестьянина, правившего санями. Крестьянин оказался жителем выселка по соседству с Чудовым Бором.
— Чудов Бор? А как же, знаем! — сказал мужик. — В другой раз проводил бы, а вот нынче не в ту сторону еду. Это к Игнач-кресту надобно ехать. Аккурат верст пятнадцать по тракту.
— Тут одна деревня с таким названием?
— Одна, мил человек, одна-единственная. Поезжайте на закат по тракту, так и доберетесь еще до сумерек. Только с тракта не съезжайте, потому как можете в полынье оказаться. Топей здесь шибко много. Сейчас еще можно проехать, а как ледоплав* начнется, одна дорога — на лодке или по тракту...
Они сделали так, как сказал крестьянин. Тракт вел их через лес, но и тут они встречали людей. Несколько раз Руменика и Акун обгоняли группы сбегов с санями и волокушами, груженными спасенной рухлядью. Люди настороженно косились на чужеземцев. Прямо среди леса неожиданно возникали перед глазами крошечные деревушки — пять-шесть домов, окруженных плетнями или бревенчатым тыном, до самых окон засыпанных снегом. Стаи ворон, облюбовавших высокие сосны по обочинам дороги, встревожено каркали при приближении всадников.
— Акун! Ты вправду так сделаешь?
— Что?
— Вернешься в Торжок? — Руменика от самого города намеревалась задать этот вопрос, но решилась только теперь.
— Никто не может знать своего будущего, — уклончиво ответил Акун.
— Это не ответ!
— Я дал воеводе слово. Но, может быть, священная Триада избавит меня от необходимости его сдержать.
— С каких пор ты стал таким скрытным, Акун?
— Я всегда был таким.
Они проехали лес и теперь пересекали обширную плоскую равнину, насквозь продуваемую ветром, от которого не защищали ни шубы, ни толстая кожа туник. Тракт совершенно замело, и лошади шли с трудом. Акун выругался; вчера, казалось, зима уже собралась уходить, уступая место весне, сегодня же разразилась нешуточная метель. Однако поворачивать обратно не имело смысла.
— Пока холод не усилился, надо ехать, — сказал старый милд Руменике. — Я поеду вперед. Иди за мной след в след. Не сворачивай в сторону. Если провалишься в топь, я не успею тебя вытащить. Даже если вытащу, в мокрой одежде ты замерзнешь насмерть за пять минут.
— Ободрил, старый хрен! — шепнула Руменика, когда Акун пустил коня вперед.
Только у настоящего скроллинга может быть такой конь, подумала Руменика,
* Ледоплав — вскрытие рек ото льда
восхищенно глядя на Габара. Жеребец непонятно как находил верный путь в этих сугробах. Акун проехал локтей пятьдесят-шестьдесят, потом махнул девушке рукой. Руменика пустила Куколку вперед, всматриваясь в следы. Нужно было ехать быстро, ветер заметал следы в считанные минуты.
Так они проехали с лигу, когда Акун издал какое-то восклицание, которого Руменика не поняла, и показал рукой на запад. Девушка присмотрелась, но увидела только прижавшиеся к равнине тяжелые серые тучи и чернеющие вдали рощицы голых замерзших деревьев.
— Там что-то блестит, — пояснил Акун. — Вроде, как крыша храма. Наверное, это и есть Чудов Бор.
— Я совсем продрогла. Дай хоть глоток вина.
Фляга у Акуна была объемистая, но напитка в ней оказалось совсем немного. Впрочем, этого хватило Руменике, чтобы согреться, хоть и ненадолго. Они снова поехали гуськом, полагаясь на чутье вороного и с надеждой поскорее попасть в тепло и поесть горячего.
— Как люди вообще могут жить в этой стране! — ворчала Руменика. — Интересно, тут бывает лето, или нет? Просто какая-то ледяная преисподняя, мать ее!
— Село! — воскликнул Акун. — Мы добрались.
— Благодарение Единому! У меня, похоже, даже желудок замерз.
Теперь и Руменика могла видеть на горизонте маленькое блестящее пятнышко над равниной. Даже лошади, казалось, взбодрились, почуяв близость жилья, пошли быстрым шагом. Очень скоро вдали уже различалась россыпь бревенчатых изб, вытянувшихся в длинную полосу и с трех сторон окруженных лесом.
Именно в это мгновение Руменика ощутила прилив тепла к левой руке. Взглянув на свои пальцы, она увидела, что каролит в перстне Гармена ди Браста светится мягким зеленым огоньком. Она невольно залюбовалась этим красивым зеленым свечением, а потом сообразила, что это наверняка неспроста, что тут замешано какое-то очередное волшебство, и Акун обязательно должен знать, почему это камень вдруг начал светиться.
— Акун, у меня камушек в кольце светится! — крикнула она.
— Это хорошо, — донеслось до нее вместе с порывом ветра. — Мы у цели.
Метель, казалось, начала стихать. Ближе к селу тракт, который они потеряли на равнине, вновь стал хорошо различим. Лошади с шага перешли на рысь, благо плотный снег позволял им идти быстрее. Акун больше не требовал ехать за ним строго след в след. Руменика уже различала фигурки людей, работавших у своих домов; уже был заметен белый дым из печных труб, который порывы ветра разрывали в клочья и рассеивали в воздухе. Камень в перстне разгорался все ярче и ярче, чувство тепла в руке становилось все сильнее. Руменика собралась было снять перстень и спрятать его и уже начала стягивать кольцо с пальца, как вдруг Акун резко натянул поводья, и его Габар встал, как вкопанный. Руменика подъехала к нему, но Акун даже не взглянул на нее. Он смотрел в небо, и лицо его стало почему-то почти таким же серым, как нависшие над их головами тяжелые тучи.
— О, Эш-Леш, только не это! — прошептал Акун, не сводя взгляда с черного пятнышка, парящего в небе у нижней границы туч.
— Акун, почему мы остановились?
— Я надеялся, что с нами этого не случится, — сказал Акун, и Руменика уловила в его голосе странное, неожиданное для старого воина смирение. — Но, видно, милость богов не бесконечна. Теперь поздно бежать. Он нас заметил.
— Кто заметил? Что происходит, Акун?
— Видишь? — Акун указал на темное пятнышко в небе.
— Это какая-то птица. Ну и что?
— Это гриф. В этой стране грифы не водятся. Он такой же пришелец здесь, как и мы.
— Подумаешь, какая-то птица!
— Гриф не просто птица. Это вестник смерти.
— Я не понимаю тебя, — Руменика ощутила давящий страх.
— Этот гриф появился здесь совсем не случайно. Сама по себе птица не страшна. Но этот гриф — не простой. Это глаза. Всевидящее Око.
— Акун, почему ты всегда хочешь меня напугать? Или объясни все толком, или перестань говорить загадками.
— Я не пугаю. Риман ди Ривард предупреждал меня о том, что мы можем встретиться с Легатом. Наши враги знают, что мы здесь. И мы совершили оплошность — мы, сами того не желая, привели Легата к мальчику.
— Кто такой этот Легат?
— Это зло. Едем вперед. У нас нет выбора; если твой брат находится в этом селе, мы еще можем попытаться его спасти.
— Акун!
— Не время разговаривать. Вперед!
Вороной рванулся с места, прямо в поднятую ветром снежную мглу. Руменика была испугана, и страх ее рос с каждой секундой. Ее испугали не столько слова Акуна, сколько его лицо. С того момента, как она бежала из Гесперополиса и до этого дня она ни разу не видела старого милда растерянным или озадаченным. Как ни пытался Акун скрыть охватившее его волнение, лицо его выдавало. Нервозность старого воина была пугающей, и Руменика никак не могла взять в толк, чем же так напугала неустрашимого воина мерзкая черная птица, собирающая падаль, и как она может быть чьими-то глазами.
На самой окраине деревни, когда до ближайших усадьб осталось футов пятьдесят, Акун вновь остановился и поднял руку, привлекая ее внимание. Руменика придержала свою лошадку, подъехала к старому воину. Милд снова ее удивил; он что-то бормотал, закрыв глаза и держа перед собой правую руку ладонью от себя. Руменика подумала о молитве, но Акун не молился.
— Надо ехать туда, — Акун показал прямо перед собой, — Оттуда идет магический поток. Но я не могу понять, в чем дело. Поток очень слабый, я едва его уловил. Кто-то пытается вольно или невольно поставить экран, чтобы скрыть каролитовую эманацию. Либо сам кристалл очень мал.
— Ни черта в этом не понимаю. Едем прямо?
— Прямо, — Акун пришпорил коня.
Руменика нисколько не сомневалась в удивительных способностях Акуна. Путеводный шар убедил девушку в могуществе магии скроллингов. Поэтому она полностью доверилась Акуну. Они поехали по узкой, зажатой между двумя рядами плетней и заборов улице, сопровождаемые лаем собак и любопытными взглядами местных жителей. Они проехали всю деревню до конца, прежде чем Акун снова остановился.
— Туда! — сказал он после недолго колебания, показывая в сторону дальних домов, расположенных почти у самого леса. — Поток идет оттуда.
Последний отрезок пути занял не более минуты. Сердце Руменики бешено колотилось от волнения. Теперь не оставалось сомнений, что Акун наконец-то привел ее к брату. Она взглянула на небо. Гриф исчез.
— Он здесь, — сказал Акун.
— Мой брат в этом доме? — поморщилась Руменика. — А ты не мог ошибиться?
— Твой брат здесь, — повторил Акун и добавил; — И Легат тоже очень близко.
Метель над Чудовым Бором, заметавшая с утра, стихла в один миг, будто по волшебному слову. И стало вдруг так тихо, что любой звук казался неестественно громким. Приближался вечер, начало смеркаться. И в час, когда закат окрасил небо в розовый цвет, над селом завыли собаки.
Это могло бы напугать любого человека. Все чудовоборские собаки — огромные волкодавы и маленькие шавки, старые матерые псы и совсем еще щенки, — вдруг начали завывать единым хором, и в их тоскливом вое слышался необоримый животный страх. Забившись в свои конуры, под крыльцо домов, спрятавшись за заборами, псы выли так дружно и зловеще, что у смердов волосы на головах вставали дыбом. Потом начала беспокоиться прочая домашняя живность; коровы метались по хлевам, беспокойно мыча. Лошади ржали, овцы — блеяли.
У носатого Додоля коровы забеспокоились в тот момент, когда хозяйка уже приготовила все к вечерней дойке. Четыре буренки начали так волноваться, что весь хлев заходил ходуном. Додоль, накинув сермягу, выскочил во двор, пытаясь сообразить, что происходит. Первая мысль была о забравшихся во двор волке или лисе. Две собаки, живущие при доме — огромный Клык и маленький мохнатый Волчок, — выглядели так, будто поблизости действительно появился какой-то дикий зверь. Они залаяли, а потом вдруг начали выть, поджав хвосты. От этого воя Додолю стало страшно.
— Что за пакость такая! — закричал он на собак. — А ну тихо, сучьи дети! Фу, я сказал! Тихо!
Собаки продолжали выть. Глаза у них остекленели, шерсть поднялась дыбом, они начали пятиться задом, отходя от забора. Коровы в хлеву мычали непрерывно, будто сам хлев загорелся. Додоль, как завороженный следил за собаками. У него появилась мысль, что собаки взбесились. Несмотря на чувствительный мороз, ему вдруг стало очень жарко.
