Маги без времени

Привратник бросил мимолётный взгляд на мою культю. Сказал:

— Восточные провинции — суровый край.

— О да, — вздохнул я. — Даже для мага и даже для старика. Три года назад, банда Исанха В-Меру-Рьяного... не в добрый час они решили грабить караваны.

— Но для них этот час оказался последним, милый, — поддержала меня Мира.

— Восток, — вздохнул привратник. — Но вы из Империи?

— О да, — сказал я. — Сорок лет как покинули Школу. Решили повидать мир, отправились на восток.

Так и впрямь бывало. Маги невеликой силы часто уезжали из Тёмной Империи поработать в странах, где с рунами были знакомы хуже.

— Отдыхайте, — сказал привратник. — Если захотите, то душевые открыты всю ночь, ресторан будет работать до трёх утра.

Он вышел, и мы остались вдвоём.

Вдвоём с нашей общей бедой.

Мы, конечно же, помылись и поели. Мира предложила помочь мне вымыться, я обиделся, объяснил, что одной руки мне хватает и вымыться, и задницу подтереть. Мира даже не возмутилась, ушла в женскую душевую, а я стоял под струями тёплой воды, неуклюже мылил своё тощее дряблое тело и думал, что же это на меня нашло, с чего я нагрубил жене.

Неужели это всегда так бывает? Неужели это и есть старость?

Когда мы пошли в ресторан, я взял Миру за руку, взглядом попросил прощения. Она махнула головой — "пустое", и мы вошли в зал.

Тут было людно. Тут сидели компании молодых и старых магов, но даже старые выглядели куда бодрее и благороднее нас. Стучали бильярдные шары, шлёпали о стол карты, в углу бард негромко пел под гитару для компании девиц слащавую балладу о любви и разлуке.

Нам стало не по себе.

Мы всё-таки сели в самом тихом месте, попросили еды — повторив про "право приюта", поели. Было вкусно. Нам даже налили по бокалу вина, хотя, мне кажется, раньше такого для дармоедов не практиковалось. Видимо, наш вид и пустой рукав моей рубашки вызывали сочувствие.

И мы торопливо, едва не заплутав в коридорах, удалились в свою комнату. Мира легла и сразу же, едва смежив веки, заснула. А я сидел на краю кровати, глядя на дрожащее пламя свечи и думал о том, какой же я беспомощный самоуверенный идиот.

На что я рассчитываю?

За пару дней понять то, в чём не разобрался за десять лет?

Стать круче, чем человек, сотню лет изучавший магию, придумавший, пусть и не в одиночку, эту руну?

Почему я думаю, что смогу?

Снова тяжело заныло в груди. В маленькое окошко колотил мелкий противный дождь.

Я просто старый маг. Скверный маг, да к тому же ещё и без времени.

И единственное, что заставляет меня двигаться и бодриться — то, что моя дочь неизвестно где, что её единственная надежда — мы с Мирой.

Я вызвал Уруз, руну тура, дикого быка, руну силы и бодрости. Влил в неё час, вздрогнув от холода, прошедшего по телу.

Но сонливость с меня сняло, и сил прибавилось.

Из саквояжа я достал блокнот и карандаш. Быстрыми взмахами нарисовал рунную фразу Акса Танри. Хорошо, что волколак зажевал мне именно левую руку, но в общем-то мне и рисовать было не обязательно, я слишком хорошо знал эти знаки.

Эта руна — не просто средство смертельного удара, отдачей бьющая в заклинателя. И не только способ вытянуть чужое здоровье, обменять своё время на исцеление.

Именно эта руна — ключ к времени. Она поворачивает поток, который всегда течёт лишь в одну сторону, она позволяет вернуть утраченное. Иначе не преследовал бы нас Тёмный Властелин, не рассвирепела бы Мирарек — которая всё же не была беспросветно злобной, как бы я себя в этом ни убеждал.

Вот она. Источник силы Тёмного Властелина.

Я читал её от центра — и убил четверых магов, во много раз превосходящих меня по силе.

Я читал её от края — и выжал жизнь из изменённых, которые не очень-то магии подвержены.

Что ещё можно сделать?

Бустрофедоном её прочитать, слева-направо, а потом справа-налево? Самым нелюбимым дочкой способом?

Да не такая уж большая эта рунная надпись, чтобы подражать пахарю с плугом, идущему по полю...

Я задумчиво посмотрел на руну.

Порядок рун.

Дело именно в нём.

В заклинании руны читают одну за другой, если надпись прямая. Если заклинание свёрнуто в общий узор, как в руне Акса Танри, то его читают из центра или от периферии.

Никто никогда не читает руны абы как.

Но что мне говорила когда-то горская девочка по имени Сеннера?

"Ошибись дважды, стоя в центре и идя по краю, чтобы не ошибиться в третий раз".

Я начинал от центра.

Я начинал от края.

Настала пора прочитать руну так, как никому и в голову бы не пришло.

Что тут у нас?

Жизнь (она же Смерть), Человек (он же не-Человек), Удар, Радость (она же Горе), Нужда и Дар.

Шесть рун.

Или даже девять.

Я сглотнул вставший в горле комок.

Чтобы активировать руну, мне придётся отдать время. Много времени.

Если оно не вернётся — я умру.

Я посмотрел на Миру. Осторожно погладил её по седым волосам.

Потом перевернул лист бумаги и написал:

"Не от центра. Не от края. Люблю тебя".

Положил листок на подушку, задул свечу и в темноте тихонько вышел из комнаты.

Я не мог сделать то, что хотел, в комнате. Там была только Мира и оставшееся ей маленькое время жизни.

Я не хотел идти в ресторанный зал и красть время невинного человека... ну или просто испугать его и поднять тревогу, если я не прав.

Поэтому я пошёл в вестибюль.

Там никого сейчас не было. Добрый важный привратник ушёл и сейчас, наверное, мирно спит в своей кровати.

Зато на стене вестибюля была отполированная ониксовая плита.

Рунный камень, хранилище времени, в которую вливал свои секунды и минуты каждый входящий в клуб маг. Резерв для активации защитных рун и создания рунных амулетов, возможность нерадивому магу поменять время на деньги.

Я глубоко вдохнул, глядя на плиту.

Возможно, этот слоистый оранжевый камень — последнее, что я вижу в жизни.

— Я попробую, Сен, — сказал я и поднял руку. Обрубок левой тоже дёрнулся, но я прижал его к телу.

Гебо. Дар, который нам дан.

Альгиз. Жизнь, полученная нами.

Манназ. Человек, вступивший в мир.

Вуньо. Радость, идущая с нами.

Перевёрнутая Вуньо. Горе, вечный спутник радости.

Наудиз. Нужда, что неизбежно ждёт нас в пути.

Перевёрнутый Альгиз. Смерть, приходящая ко всем.

Перевёрнутый Манназ. Пустота и забвение.

Турс. Действие, вопреки смерти и пустоте, удар из могилы, из тьмы, из бесконечной пустоты.

Руны взвыли, полыхнули белым огнём, раскинулись передо мной — и я стал лить своё время в них, в жадно полыхающую топку вечности, где руны загорались одна за другой, ломая мироздание и выворачивая его наизнанку. Мне показалось, что здание затряслось, но, может быть, это подкашивались мои ноги, а руны всё наливались и наливались светом, пока одна за другой не застывали, насытившись...

Гебо...

Альгиз...

Манназ...

Вуньо...

Я потянулся за временем, чтобы насытить перевёрнутую Вуньо — и вдруг ощутил дно.

Времени больше не было.

Я выбрал себя досуха.

Я понял слишком поздно, мне не хватит жизни, чтобы стать бессмертным.

Я не смогу, не смогу закончить эту руну!

Жалкие стариковские слёзы потекли по моим щекам, пока я балансировал на последних секундах, страшась и желая влить их в бездну.

А потом Мира обняла меня, и её время потекло в руну Акса Танри.

Перевёрнутая Вуньо...

Наудиз...

Перевёрнутый Альгиз...

Перевёрнутый Манназ...

Её время тоже кончалось — вместе с моим.

И мы напоили Турс последними секундами.

Мир наполнился ослепительным светом, и я увидел его — время. Бескрайнее море, раскинувшееся вокруг. Насмешливо смотрящее на нас: где вы были раньше? Чего вам не хватало, из-за чего вы страдаете, плачете, убиваете? Вот же я, нескончаемое и вечное.

Время.

Я втянул в себя сразу десяток лет. Рядом вдохнула и вскрикнула Мира.

Это было как любовь, только ещё сильнее.

Океан света качался вокруг, и мы замерли посередине.

Я вдруг понял, что могу захлебнуться в нём. Могу впитать столько, что растворюсь, унесусь в никуда.

И я оторвался от руны, погасил её. Придержал Миру, но понял, что она не нуждается в этом.

Её волосы были белые, но уже не от старости, а глаза яркие и живые.

— Сразу много не надо, — прошептал я. — Привратник удивится.

Кажется, нам было примерно по тридцать.

— Да пусть хоть удавится, — сказала Мира.

Руна шестнадцатая, Соулу

Привратнику не пришлось ни удивляться, ни накладывать на себя руки: утром в вестибюле дежурил другой человек, совсем молодой парень. На нас он взглянул без удивления, видимо, мы прекрасно подошли под описание "волшебник и волшебница, старые, с восточных провинций, у старика нет левой руки".

А вот официант в ресторане был тот же, что и вчера, и он выглядел удивлённым. Одно дело — маг, постаревший за ночь. Совсем другое — омолодившийся.

— Важная встреча, — сказала ему Мира, не очень удачно имитируя старческий голос. — Времени жалко, но надо выглядеть моложе, перспективнее. Да... принесите хороший завтрак? Мы заплатим.

Официант успокоился. Безрассудных магов, создающих себе иллюзию молодости, он повидал немало.

Мы съели яичницу с травами и сыром, сосиски из перепёлок, выпили по чашке крепкого кофе. Молча. Только иногда смотрели друг на друга и начинали улыбаться.

Будь официант поумнее и понаблюдательнее, он бы при виде этих улыбок отправился к шеф-повару, взял расчёт и уехал в другой город. А может, и в другую страну.

— Всё-таки без руки неудобно, — сказал я.

— Ты очень ловко обходишься одной вилкой, — заметила Мира.

— Да я не про еду. Мне на тебя рук не хватает, — объяснил я.

— Ну... мне показалось, что ты неплохо справлялся, — лукаво сказала Мира.

Впитав время из рунного камня, мы уснули не сразу.

— Старался, — согласился я. — Мира, нам надо будет уходить. Такой выброс времени, как случился ночью, мог насторожить кого угодно.

— Кого не нужно, — уточнила Мира.

— Да.

— Подумаешь, выброс, — сказала Мира. — Я видела такой в Академии, когда спятившая волшебница спалила всё дотла.

— А если повелитель чувствует, куда течёт время?

— Хорошо, — согласилась Мира. — Теперь нам и впрямь нечего тут делать.

Мы взяли ещё по чашке кофе. Я изучал портрет над дверью ресторана. Как и в нашем клубе, здесь был изображён местный Герой — Уинвард. Художник трижды отошёл от канона, изобразил юношу совсем мальчишкой, не впереди, а позади других магов и не умирающим с героической улыбкой на лице, а выпрямившимся во весь рост и торжествующим. Уинвард был стройным, чернокожим, как уроженцы самых южных провинций, хотя ни рост, ни цвет его кожи никто точно не помнил.

— Уинвард, — сказал я. — Мне не даёт покоя это имя в предсказании. Лунная Дева всё сказала верно, но найти связь между Танри, Мирарек и Уинвардом я не могу.

— Да неважно это, — ответила Мира. — Он — их сын. Или был не столь юн и крутил роман с моей тёзкой.

— Что-то тут важное, — повторил я упрямо. — Мира... а что Лунная Дева сказала тебе?

— Я же говорила, — Мира сразу помрачнела. — Велела верить. "Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры".

— Мира... — я покрутил в руке чашку. — Пророчица не говорила так просто.

— Грис, отстань!

— Мира, мы собираемся сейчас взять за глотку самого сильного мага на Земле. А ты о чём-то умалчиваешь.

Жена подняла на меня взгляд.

— Хорошо. Пророчица сказала: "Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры. И останови его, когда будешь верить всей душой".

Я подумал немного. Спросил:

— И всё?

— Да...

— Именно это ты не хотела мне говорить? Семь лет в себе таила?

— Да! — возмутилась Мира. — Но это же... это свинство, предательство!

— Почему? Жена должна верить мужу. И должна вовремя остановить, если тот ошибается. Вот и весь смысл того, что тебе сказали. Так и поступай!

Мира возмущённо смотрела на меня. Потом покачала головой:

— Грисар! В тебе нет никакой романтики, никакого трепета перед пророчествами!

— Конечно же нет, — ответил я. — Пророчество — это картинки будущего, выхваченные волшебником, когда вокруг кипит время. Та бедная девочка потому и старела так быстро, что ей потребовалось заглянуть на семь лет вперёд и увидеть то, что ещё не случилось.

— Почему тогда было не сказать всё прямо? Как использовать руну, что задумали враги?

— Потому что тогда бы этого не случилось, — пояснил я. — Я над этим думал. Главная проблема пророчества не в том, чтобы заглянуть в будущее. Когда маг теряет слишком много времени, это даже случайно происходит. Главное — предсказать так осторожно, чтобы человек вспомнил нужные слова в нужный момент, а не раньше. Чтобы человек не ломал пророчество, а исполнял. Никакого трепета и мистики, сплошная логика.

— Ты говоришь как натурфилософ, — пробормотала Мира. — Кошмар! Я живу с человеком, начисто лишённым благоговения перед тайнами природы.

— Кстати, о натурфилософах, — кивнул я. — Может быть мы начнём с нашего старого друга?

Мира пожала плечами.

— Почему бы и нет? Надеюсь, он не сменил место жительства.

Мы встали из-за стола, я щедро расплатился — деньги теперь не значили ровным счётом ничего. Мира заглянула за саквояжем с вещами, оставлять одежду Сен она не хотела ни в коем случае.

И мы отправились в тупик Семи Радостей.

Это было так необычно — снова идти по улицам родного города и снова быть молодым. Город изменился за десять лет, накануне он показался чужим, словно знакомый актёр, накрашенный к представлению. Но утро смыло с улиц вечерний грим, исчезли нелепые фигуры изменённых, новомодные фонари, странные фасоны одежды, маршрутные экипажи. Город стал почти прежним, почти нашим.

И мы были почти прежними.

Дороги было больше чем на полчаса, но мы не стали брать экипаж. Мы не спешили. Мы наслаждались движением.

В какой-то момент навстречу нам прошёл регулятор — молодой мужчина, судя по выправке, бывший военный. Его взгляд скользнул по нам, но на лице ничего не отразилось. Если нас и искали, то не таких нас.

Мы с Мирой переглянулись и рассмеялись.

Тупик Семи Радостей теперь выглядел поприличнее. Грязноватая узкая улица, когда-то ведущая мимо него, была расчищена, ухожена и превратилась в широкий проспект, ведущий в сторону гор и замка Тёмного Властелина.

Неужели для того, чтобы профессору было удобнее добираться к повелителю? Похоже на то. Старые казармы так и стояли пустыми и заброшенными, но забор вокруг них починили, покрасили и даже подняли немного, скрывая от глаз прохожих. Мостовую переложили, никаких рытвин и ухабов не осталось. Все остальные дома, помимо особняка доктора Секта, тоже выглядели отремонтированными и жилыми. Да и жуткие мёртвые деревья отовсюду исчезли, вместо них росли живые, некоторые так даже с уцелевшей несмотря на наступающую зиму листвой.

— Доктор Сект остался верен родовому гнезду, — сказала Мира.

— А городские власти сочли полезным обустроить окрестности, — кивнул я.