Дем Михайлов Низший-4

— Обид не будет — не оборачиваясь, бросил я — Хоть что-то там точно обнаружится. Откуда то ведь ты выполз.

— Выполз — согласился Хван, наблюдая, как его тело сползает с решетки.

— Из задницы — пробурчал Баск, вставая рядом со мной — Разомнусь.

— Разомнись — кивнул я.

Йорка утопала вперед, попутно отбросив небольшого жавла к Хвану. Рэк остался позади.

— Может мне сзади лучше? Послушать? — задумался зомби.

— Труба как резонатор — выдохнул я — Тут даже глухой не услышит, так почувствует что-то — вибрацию или волну воздуха. Чтобы оставаться в таких условиях бесшумным — надо либо неспешно лететь, либо очень медленно шагать. Не говоря уже о видимости — мощный фонарь высветит все на пару десятков метров. Хрен спрячешься. Ненавижу трубы...

— И поэтому лезешь в них все глубже и глубже? — не скрывая насмешки, спросила Йорка.

— Должны же мы узнать откуда нам на голову стекают гниды и прочее дерьмо — парировал я, сказав чистую правду.

— Сверху! — буркнула Йорка — Что тут непонятного? Всегда и везде дерьмо стекает на наши головы сверху! Веришь, что где-то иначе?

— Хотя бы поглядеть тогда на лучезарные лики небожителей — пожал я плечами — Вам самим не интересно докопаться до сути?

— Есть немного — признался Баск — Чем больше нового, чем сильнее занята голова перевариванием информации — тем меньше тоски от этих стальных стен. Хотя у Копулы или в том паучьем трактире Небесные Сиськи я бы пожил с удовольствием.

— Как? — удивленно переспросил я — Трактир Небесные Сиськи? Не столовая Скайбубс?

— Ну... это ведь Небесные Сиськи? Такое ведь значение? Нет?

— Возможно — согласился я — Хм... А Лихткастил тогда что?

— Вроде как тоже что-то с небом — пропыхтел зомби.

Осмотрев его — обманчиво массивного в защитном снаряжении — я сокрушенно вздохнул:

— Ты когда мышцу наращивать начнешь?

— Так я жру! А она не растет! Хотя чуток мышц добавилось. Может такие как я просто не могут вес набрать?

— Болотники свинопасы с тобой бы поспорили — хмыкнул я — Может у них диета какая секретная?

— Бр-р-р! Ну нахрен такую диету! Фу!

— Фу! — поддержала и Йорка, которую так сильно передернуло, что мне на миг почудилось, что гоблинша наступила на оголенный электропровод.

— Я лучше сам — помотал головой зомби — Представляю, чем они кормили бедолаг. И что с ними вытворяли... Суки! Знаешь, командир — ты великое дело сделал. И нас к нему примазал. Даже если мы прямо сейчас все разом сдохнем — нас не забудут. Ведь уничтожили Зловонку.

— И Клоаку — добавила Йорка.

— Клоака — так — отмахнулся Баск — Пугало туманное. Клоака сама уже медленно умирала — сколько бы Тролс протянул? Я тогда еще не видел, но судя по рассказам.

— Он жил на болеутоляющих и наркоте — согласился я — Внутри него давным-давно все разладилось.

— А вот Зловонка — продолжил Баск — Скольких она сгубила? Скольких перемолотила в фарш? Мы сделали великое дело.

— Нихрена! — буркнул я.

Глянул на удивленные глаза зомби и со вздохом спросил:

— Кто виноват в смерти свиньи? Свинопас что заколол, освежевал и нарубил несчастную свинью или покупатели, что пришли пораньше, чтобы выбрать себе самые лакомые и нежные кусочки?

— Ну...

— Кто виноват? — повторил я — Свинарь, что зарезал всего одну свинью и не собирался трогать других или же внезапно нагрянувший покупатель, что потребовал для себя не одну, а целых три пары нежных сисек и, скажем, семь синих глаз.

— Да понял я... спрос...

— Да — кивнул я — Гребаный спрос. Гребаный бизнес стремящийся удовлетворить все потребности — даже самые мерзкие. Вот вы так хвалите старую нимфу Копулу. Вы сами верите, что в ее борделе особо именитым клиентам откажут в подаче на ужин свиной отбивной? Верите, что в трактире Небесные Сиськи никогда не жарили эти самые гребаные сиськи и не подавали обрамленные грибочками?

— Короче — не виноват никто?

— Виноваты все. Дай время — и появится новая Зловонка. Нельзя решить проблему уничтожая свинофермы. Нужен более кардинальный метод. Но до тех пор, пока система поощряет страсть к пожиранию себе подобных, страсть к людоедству... оно никуда не денется. Пока мы здесь шагаем — где-то на темной улочке Дренажтауна новоявленный мясной дилер кутается в дождевик и наблюдает за тем, как его подручные разделывают над сточной решеткой пойманную дуру-девчонку или беспомощного старика. Мы пройдем еще пару километров — и мясо уже будет шкворчать в сковороде, а сидящий за столом ублюдок будет с нетерпением поглаживать вилки и облизывать сальные губы. А завтра мясной дилер — что успел стать богаче и найти еще пару подручных — уже получит заказ на вдвое большее количество мяса.

— Дерьмо — подытожила Йорка — Вот ты и обосрал все наши достижения, да, гоблин?

— Дерьмо — повторил Баск и, вздрогнув, торопливо заговорил — Постой! Постой! Что значит "система поощряет страсть к людоедству?". Ты о чем вообще? Да система убивает гребаных мясников! При нас же было. И задания на их головы выдает. Система ненавидит свинарей и людоедов!

— Ты слышал что-нибудь про серию громких арестов и системных расчленений после того как мы поймали и доставили на допрос того ублюдка вагоновожатого? — спросил я — А ты Йорка? Слышала?

— Да вроде нет — чуть замедлила шаг девушка — Нет. Точно нет. Но нам ведь не до этого было! Как будто ты дал время уши погреть в кляксах городских!

— Точно — поддержал ее зомби, но на его лице появилась глубокая задумчивость.

— Мы бы услышали — не согласился я — Когда арестовывают денежных и знаменитых — об этом радостно вопят все нищеброды. Убей гоблина или зомби — вспомнят разок и забудут. Убей полурослика при деньгах и положении — обсуждать будут неделю. А уж если богатого полурослика расчленит система за людоедство...

— Ну и жизнь у вас там! — подал голос Хван — Охренеть! Ладно я жрал человечину — выхода другого не было. Да я бы отказался — вторая голова сама бы все сделала. Но ведь вас там вроде кормят и поят — мне Баск рассказывал.

Я пожал плечами, Баск повторил мой жест и признал:

— Мы ничего такого не слышали. Странно...

— Что-то наверняка было — продолжил я — Крупные штрафы, блокировка банкомата, изъятия всех средств, зарезервированных капсул и прочее. Но система расчленять никого не стала — мягко пожурила и дала шанс исправиться. И так будет всегда. Если ты просто жрешь свинину — спрос с тебя небольшой. Ты ведь просто сраный потребитель. И плевать, что ты заказываешь на обед не просто мясную вырезку пожирней, а три пары девичьих сисек.

— Я бы тому ублюдку хрен вырвала и на сковороде пожарила! И ему бы скормила! — прошипела Йорка, врезав кулаком по стене трубы.

— Но даже не это главный показатель.

— А что тогда?

— Почему наше мясо до сих пор съедобно? — буднично спросил я.

— В смысле?

— В прямом. Оглянись. Мы тащим за собой страшного ублюдка — замешанная на дерьме помесь насекомого с гоблином.

— Вот спасибо! — обиженно донеслось сзади — Хотя и правда... но обидно!

— А дэвы? Их мясо даже Хван сожрать не стал — а он жрет протухшую падаль! Помнишь, как он рассказывал, что последних пауков доедал, когда их мясо уже стало таким мягким, что пенилось как кремовое мыло и само с чавканьем с костей слезало?

— Угх... помню...

— После встречи с дэвами я и задался вопросом — продолжил я — Это же вопрос, лежащий на самой поверхности. Мы живем в мире, где с человеческими телами проводят занятные манипуляции. Обращаются с телами как с конструкторами. Легко играют с генами, смешивая их в причудливый коктейль. Вот и ответь — насколько сложно добавить в наши тела — пусть даже регулярно повторяемой бесплатной инъекцией — что-то вроде гормона, вещества или чего-то там еще, что попросту сделает наше мясо либо ядовитым, либо вызывающим кровавую диарею для любого ублюдка, кто его решит сожрать? Призмы, жавлы и плуксы не в счет — пусть жрут. Но вот чтобы сучий гоблин решивший сожрать другого гоблина обдристался бы вусмерть, сам бы пополз в медблок моля прикончить его. Но система этого не делает! И мясо одного гоблина по-прежнему остается сладким угощением для другого. Ответь мне, Баск. Почему?

Зомби молча развел руками. Промолчала и Йорка. Хван что-то пробухтел, но тут на его пути попался достаточно крупный жавл и он предпочел заняться перекусом. Оглядев всех, я усмехнулся:

— Что и никто не скажет какой-нибудь трогательной хрени вроде "Пути Матери неисповедимы"? Йорка. Ты ведь звала ее мамой.

— Отвали. Я в дозоре.

— Отвалил — вздохнул я, оборачиваясь — Рэк! Все в норме?

— Норм. Сзади тихо, спереди дерьмо капает. И трещина все шире.

— Какая трещина?

— На жопе Хвана.

— Может хватит уже? — вскинул башку гнида — Я не особо обидчивый, но окажись вы на моем месте...

— Да заткнись ты — рявкнул Рэк — Сдалось мне восьмой раз на твоей жопой смеяться. Я серьезно — трещина появилась. Не прям на заднице, а чуть выше. И потихоньку расходится.

— Йорка глянь — попросил я и окликнул замедлившегося было Баска — Двигай давай, любознательный! Мы бурлаки.

Протиснувшись мимо, Йорка забралась на спину Гниды и, сидя на этой куче застывшего "майонеза", светя фонариком, крикнула:

— Уродливый не врет — трещина. Внутри что-то розовое выпячивается. Шилом ткнуть?

— Не надо, пожалуйста — удивительно тихо и удивительно вежливым голосом попросил гнида Хван — Я вас очень прошу.

— Не ссы, таракан — заржал орк — Не обидим.

— Сантиметров пятнадцать в длину. Сантиметра три в ширину — продолжила доклад гоблинша — О... длиннее стала на пару сантиметров. Может Хван слишком много жрет?

— Звучит логично — согласился я — Хван. Что у тебя в меню?

— То же самое — в процессе эволюции до третьей стадии.

— Может и она — вздохнул я — Ускоряемся! Надо добраться до цели до того, как Хван станет бабочкой или распадется на шестьсот головастиков. Тогда нам никто не покажет куда идти...

— Черт...

Я удивленно глянул на Хвана, а тот медленно продолжил, глядя на меня своими удивительными глазами:

— Никогда не думал об этом так... а если и правда — распадусь на кучу мелких тварей, и они разбегутся...

— И каждая будет уносить в себе эхо твоего затухающего последнего крика исчезающей личности — усмехнулся я.

— Если начну распадаться больше чем на два куска — убейте меня. Пожалуйста! — попросил Хван.

— Уверен?

— Более чем. Убейте. Если превращусь и сохраню сознание — сам решу. Но... последнее время я живу только надеждой. Верой в то, что это гребаное дерьмо наконец-то кончится и я перестану быть личинкой.

— Скоро мы это увидим — ответил я, останавливаясь у развилки — Куда?

— Налево! — уверено ответил Хван и мы свернули, начав двигаться под уклон.

* * *

Путь вниз длился недолго. Хотя, где здесь верх и где здесь низ? Все субъективно. Стены, стены, решетки, стены. Помогает только вода — показывая уклоны и подъемы, стремясь к подножью мира.

Воды много. Прямо много. Уже не поворачивается язык назвать ее жижей — нет в ней той мерзкой загустелости, той смрадности и липкости как в том месиве, что льется и льется на Дерьмотаун. Мы шагаем по пусть грязной, но все же воде. И запах. Мы дышим полной грудью, жадно набирая в легких куда более свежий воздух. И с каждым новым пройденным километром я все сильнее ощущаю этот смутно знакомый запах — который пока не могу определить, но точно откуда-то знаю, что запах не просто знаком, а представляет собой нечто куда большее.

Я настолько увлекся попыткой опознать запах, что едва не упустил тот миг, когда фонарь все еще идущей впереди Йорки скользнул по стенке трубы и равнодушно сполз вниз. Столь равнодушный взгляд на скользящее световое пятно бросил и я. Нет ничего хуже равнодушия напарников — оно заражает. Но еще хуже — винить кого-то в собственной невнимательности. Я среагировал в последний момент. Только и успел что с размаху пнуть Йорку в поясницу, толкая ее вперед. Получив неожиданный удар, она, пытаясь сохранить равновесие, пробежала несколько шагов и упала, выронив фонарик. Над ней скользнула и исчезла зыбкая тень.

— Оди! — в голосе зомби звучал испуг и гнев.

Не обращая внимания на вопль, я дал очередь от бедра по изогнутой стенке трубы, разрядив весь картридж. Выпустив "свинку", выхватил левой рукой нож, правой тянясь за плечо. Шагнул к стене и с силой полоснул по ней лезвием ножа.

— Спятил?! Командир?!

Отделившийся от стены разрезанный буро-серый блин задергался в судорогах, на верхней его части проявилось и исчезло искаженное женское лицо. Свистнуло. Меня трижды толкнуло в грудь. Ударило по выставленному бедру. Полоснуло по голени. Там защита и не выдержала. Обожгло болью, я подался вперед, падая на подогнувшуюся ногу и снова проводя лезвием по трубе — сверху-вниз, таща за собой ко дну.

— Вот дерьмо! — взревел подскочивший орк, двигаясь вдоль стены и ведя по ней ножом.

Звук тупящейся о сталь стали сменился шорохом и хрустом разрезаемой некой массы, послышался тонкий едва слышный визг, обрывки каких-то слов. По противоположной стене зазвенели выпущенные вставшей Йоркой иглы. На нее рухнул Баск, уберегая от протянувшейся со свода длинной тонкой плети, что почти дотянулась до ее горла. Лежа на спине, я всадил вверх следующий картридж, перезарядил. Вскинув голову, увидел "стекающее" на меня лицо — будто гигантская капля с нарисованным реалистичным смайлом. В него я и шарахнул иглами, что сразу прояснило — это не жидкость. Это вполне уязвимая плоть, раскатанная в тончайший блин. На меня брызнуло теплым и едким. Следом рухнула отлепившаяся от потолка мясная лепешка, попыталась дотянуть до меня тонкими и плоскими лапами с тончайшими прозрачными когтями. Увернувшись, ударил прикладом, навалившись, полоснул крест-накрест ножом. Гребаная мимикрия...

— Отвяжи мне хвост! Хвост отвяжите! Помогу!

Бессвязно орущий орк вбивал в воду что-то крупное и бьющееся. Кричащая Йорка, бросив оружие, пыталась отодрать от шеи корчащегося зомби длинные плети свисающих с потолка лап, не замечая, что к ней тянутся такие же.

— Учил ведь — прохрипел я, перезаряжая игстрел — Учил же!

Стрекот игл. Перезарядить. В ноге разгорается настоящее пламя. Я ее уже не чувствую, там просто сгусток боли. Веду стволом игстрела по стенам и потолку. Стреляю раз за разом. На меня падает гребаный блин, сверху наваливается Йорка, прижимая тварь к моей груди и начиная наносить частые удары шилом, непрестанно при этом крича:

— Сука! Сука! Сука! Сука!

Я чувствую, как острие ее шила бьет по защитным пластинам, проходя сквозь корчащуюся и пищащую тварь. Вытянув шею, стреляю по своду над Хваном, успевая пробить несколько дыр в тянущейся к нему твари. Игстрел сдох. Выронив его, перезаряжая "свинку", сбрасывая с себя гоблиншу и подыхающего монстра, стреляю в спину Рэка облепленного огромным почти черным блином. От попадания игл блин выгибается в обратную сторону, со свистом рвет воздух тоненькими лапами, в его центральной части проявляется рельефная злобная харя — в нее я и метаю нож, угодив точно в лоб. Повернувшийся Рэк впечатывается спиной в стену, елозит по ней, одновременно полосуя ножом облепившие его ноги протянувшиеся из воды лапы.