— Ничего удивительного, — поддержал его Полуцци. — Неуверенность еще никого не успокаивала.
— Пытаетесь сбить меня с толку? — притворно удивился Феллер.
— Как ты мог такое подумать? — не менее притворно удивился Арчер.
— Но ты явно не в своей тарелке, милый, — подала голос Лариса Томази.
— Мы все это видим, — добавил Гелленбург.
— Ладно, ладно, сдаюсь, вы меня подловили. — А2 обаятельно улыбнулся, признавая поражение перед сотней самых могущественных людей планеты. — Проект "Elysium" был задуман семь лет назад... Семь лет напряженной работы, поиска нужных инструментов, разработки технологии, ссор с вами, дорогие коллеги, когда вы теряли веру в светлое будущее...
— В какой-то момент "Elysium" стал поглощать слишком много ресурсов, — едко заметил дядя Сол.
— Мы говорим о будущем, которое будет безоговорочно принадлежать нам, — напомнил Феллер. — Нельзя губить великий замысел банальной жадностью.
— Мы должны были проявить разумную осторожность, — согласился с дядей Солом Арчер.
— К счастью, я оказался убедителен и доказал сообществу глобальную выгоду проекта "Elysium", — А2 отвесил легкий поклон в камеру, выражая признательность тем стратегическим инвесторам, которые обеспечили ему большинство голосов и, как следствие, колоссальное финансирование.
— Мы все еще не уверены в результате.
— Семь лет, Арчер, семь лет! — повысил голос Феллер. — За столь короткое время мы прошли грандиозный путь: сначала перевели цивилизацию со смартфонов на smartverre, спасибо, дядя Сол...
— Всегда пожалуйста, сынок, — отозвался толстый инвестор, бывший "локомотивом" предыдущего проекта.
— Мы приучили население во всем полагаться на Сеть, жить в Сети, общаться в Сети и считать Сеть — миром. — А2 помолчал. — Но у smartverre был огромный минус: их можно снять в любое мгновение. И тогда появилась "Iris Inc.", предложившая публике удивительную наноматрицу...
— Вы с Паркером использовали кучу наших наработок, сынок, — напомнил дядя Сол.
— Но наноматрица — наше изобретение, и именно она изменит мир и определит наше будущее, — парировал Феллер. — Что же касается разработок... Будем откровенны, дядя Сол: они ворохом валялись под ногами, как разбросанные ребенком кубики. А мы с Филипом использовали их для строительства принципиально нового домика.
— Может, хватит метафор? — не выдержал Арчер.
— Да, хватит болтать! Лучше покажи, что у вас получилось! — поддержал его один из близнецов Райвуш.
— Надо было добавить в шампанское виски, — проворчал второй брат, которого смущали долгие совещания.
— Не подгоняйте А2, он всегда долго собирается с мыслями перед тем, как сделать что-нибудь сногсшибательное, — громко произнесла Томази.
— Но согласись, дорогая, в ту ночь я и в самом деле был великолепен, — немедленно нашелся Феллер.
Лариса выразительно подняла брови, но промолчала.
— Что именно мы собрались обсуждать? — недовольно спросил Полуцци.
— С вашего позволения, я продолжу, спасибо. — Все знали, что Феллер никогда не меняет схему выступления и обязательно скажет все, что запланировал, даже если это доведет присутствующих до белого каления. — Выведя на рынок "Iris Inc." и начав массовое внедрение наноэкранов, мы сделали первый шаг на пути к нашему будущему. У нас была наноматрица, квантовый компьютер, однако мы потеряли много времени на разработку квантового чипа и нового программного обеспечения, способного использовать все современные возможности и запустить проект "Elysium" на полную мощность. Собственно, в этот момент мне начали требоваться те колоссальные средства, о которых здесь упоминали: сначала на разработку, затем на внедрение, на замену оборудования ar/G и чипов, но я готов отчитаться за каждый пенни...
— Если ты добился результата, сынок, то плевать на пенни, — громко произнес дядя Сол. — Ты добился результата?
— Да, — скромно ответил А2.
Кто-то шумно выдохнул. Лариса прищурилась, но промолчала. Арчер заметно помрачнел — похоже, он до последнего наделся, что Феллер признается в провале.
— Друзья, я счастлив объявить, что со вчерашнего дня цифровая область Сан-Франциско представляет собой тестовую зону проекта "Elysium", — громко объявил А2, поднимая бокал с шампанским. — Мы в месяце от полноценного запуска.
И вот сейчас они не сдержались — разразились аплодисментами.
— Сбои были? — деловито осведомился тот Райвуш, который умнее.
— Только мелкие.
— Система работает так, как ты обещал?
— В точности, — Феллер пригубил вина. — С вашего позволения, презентацию продолжит второй триумфатор вечера, мой дорогой друг Филип Паркер. Архитектор проекта "Elysium".
А2 переместился в первый ряд, заняв кресло рядом с Ларисой, а вышедший на сцену Паркер указал на гигантский монитор, на котором наконец-то появилось изображение.
— Вместо тысячи слов, господа, прошу вас обратить внимание на экран. — Филип не был ровней стратегическим инвесторам, поэтому держался немного скованно, однако точно знал, что делать. И не сомневался в том, что выступление получится идеальным. — Перед вами одна из улиц Сан-Франциско.
Тихая, спокойная, сонная.
— Почему она? — осведомился Арчер.
— Э-э... — Филип сбился и растерянно ответил: — Ну... можно выбрать любую другую...
— Сначала мы хотели сделать тестовую зону вокруг твоего дома, Арчер, но в глуши живет слишком мало людей, — пришел на помощь А2.
— Лонг-Айленд для тебя глушь? — холодно осведомился Арчер.
— Ты распугал всех его жителей.
Послышался смех, который Феллер прекратил следующим замечанием:
— Внимательно смотрите на экран, друзья, не пропустите ни одной детали.
— Улица как улица, — Лариса передернула плечами.
— Улица обычная, — подтвердил А2, мягко накрывая ладонью руку женщины. — Но мы с Филипом наполнили ее магией.
Улица действительно выглядела заурядно: припаркованные у тротуара машины, самые обыкновенные прохожие, стайка подростков, семейная пара олдбагов, настолько дряхлых, что на их красные цифры смотрели без всякой опаски, компания в офисных костюмах, идут обедать в небольшое кафе, два велосипедиста...
— Что не так с улицей? — не выдержал дядя Сол.
— Почему с ней что-то должно быть не так? — удивился Паркер. На этот раз он не смутился, видимо, поддержка Феллера придала Филипу сил.
— Она нарисована? — предположил тот Райвуш, который глупее.
— Нет, это самая обычная улица, съемка ведется с нескольких видеокамер, но изображение не подвергается обработке, вы видите то, что происходит в действительности.
— И как долго мы будем смотреть?
— Сейчас все случится, — пообещал Паркер. — Потерпите еще минуту.
Из кафе, в котором исчезли офисные служащие, вышли два бородатых парня с бумажными стаканчиками в руках. Парни что-то шумно обсуждали, не обращая никакого внимания на окружающих, но на красный сигнал среагировали, воспитанно дождались зеленого, шагнули на пешеходный переход, продолжая оживленный разговор, и... И одновременно закричали, когда прямо перед ними на огромной скорости промчался большой черный седан с затемненными стеклами. Машина проскочила в дюйме от бородачей, заставив их не только вскрикнуть, но и отступить. Один из парней уронил стакан, и кофе разлился по мостовой. Седан резко, так, что завизжали тормоза, повернул за угол и скрылся, свидетели происшествия зашумели.
— Завораживает, правда? — тихо спросил Паркер.
— Я ничего не понял, — признался Полуцци. — Что мы видели?
— Это трансляция? — поинтересовалась Томази.
— Прямая, — кивнул А2. Но продолжить не успел.
— Завораживает, — неожиданно согласился Арчер, и его громкий голос заставил притихнуть инвесторов. Все знали о сложных отношениях Арчера и Феллера, поэтому следующая фраза вызвала у инвесторов изумление: — Ребята, признаю: вы молодцы.
Он посмотрел А2 в глаза, кивнул и поднял бокал с шампанским. Паркер улыбнулся и вытер пот.
— Кто-нибудь объяснит, что я только что видел? — спросил дядя Сол.
— Автомобиля не было, — негромко сказал Паркер.
И в зале наступила тишина.
— Седан проехал в двух дюймах от парней, — произнес Феллер, вставая рядом с Филипом. — Бородатые видели его, чуяли его запах и колебание воздуха. Они слышали скрип тормозов. Они полностью пережили этот момент. Момент, которого не было.
— Как ты этого добился? — хрипло спросил кто-то из Райвушей.
— Возможности квантовых чипов, — ответил А2. — Помните, как горячо я настаивал на том, чтобы впихивать в головы людей чипы с опережающими возможностями, а не ту ерунду, на которой настаивала ваша жадность?
— Твое требование обошлось нам в лишний триллион, — проворчал Полуцци.
— Зато мы приобрели колоссальный запас прочности и можем запустить проект "Elysium" без дополнительных вложений.
— Как вы сумели воздействовать на чувства?
— Благодаря тесному сотрудничеству с Чарли и его протезной фабрикой, — рассмеялся А2. И отыскал взглядом Скотта: — Спасибо, брат!
Тот важно кивнул.
— Мы отталкивались от разработок ATQ, за два года разработали нужную технологию и теперь готовы изменить мир и превратить его в наш рай, в наш "Elysium"! В мир, в котором нас будут окружать молодые, красивые люди, свежие и озорные. В мир, в котором над нашими головами никогда не засияют красные цифры.
— Когда? — жадно спросил дядя Сол. Он был самым старым из присутствующих, самым хладнокровным, опытным, но даже он не мог сдержать эмоции. — Когда мы переселимся в рай?
— В августе.
— Почему именно в августе?
— Хочу испортить вам отпуска.
— А2, перестань острить, — попросила Томази.
— Извини, дорогая, не удержался, — Феллер бросил короткий взгляд на бокал с шампанским, который держал в руке. — Я выбрал август, потому что к этому времени мы абсолютно точно закончим переоборудование ar/G. И еще — в честь Октавиана, создавшего грандиозную империю.
* * *
Это был небольшой бар в Нью-Йорке, может, в Бронксе, может на Манхэттене или в Бруклине — не важно. Для моей истории не важно, потому что я заглянул в него просто так. Сидел за стойкой, гоняя туда-сюда пустую стопку, и думал... Не важно, о чем я думал, орки, половина из вас не поймет моих слов, а второй половине знать их не надо, чтобы не сойти с ума. Так вот, погруженный в собственные мысли, я сидел за стойкой довольно долго, наверное, с час. Потом снова выпил — в конце концов, нужно было проявить уважение к бармену, который целый час отгонял от меня посетителей, потому что понял, что мне нужно подумать... Так вот, я проявил уважение к бармену, выпил, распорядился повторить, несмотря на то что виски оказался еще более дрянным, чем до начала размышлений, и тут мое внимание привлек настенный коммуникатор, настроенный на новостной канал, — по нему шел репортаж о судебном процессе "Боровиц против штата Нью-Йорк". Тем, кому все до лампочки, напомню, что Боровиц пытался опротестовать запрет на посещение тюрем адвокатами, достигшими возраста suMpa. Запрет ввели после первых уличных расстрелов, "в связи с особой и непредсказуемой опасностью людей, достигших определенного возраста"... Это был один из первых случаев ограничения в правах олдбагов. Процесс изрядно затянулся, после Первой Вспышки о нем вообще забыли, но тогда он привлек всеобщее внимание, и сидящий справа мужик выругался, услышав, как молоденький представитель мэрии откровенно хамит пожилому Боровицу.
Я спросил:
— Задело?
Мужик посмотрел на меня сначала холодно, но, поняв, что я не издеваюсь, расслабился и ответил:
— Это неправильно.
Он пил такой же дрянной виски, как я, что делало нас почти друзьями, был не сильно младше, и потому я не удержался от замечания:
— В мире мало правильных вещей.
Я думал, на этом разговор закончится, однако репортаж о Боровице сменился прогнозом погоды, мой собеседник отключился от аудиоканала коммуникатора и угрюмо рассказал:
— Мне сорок два, и я никому не нужен.
— Когда было иначе?
Он махнул шот виски и хлопнул по стойке кулаком.
— Всего сорок два! — Удар у него оказался вполне приличным, уж в этом, поверьте, я понимаю. Ударом мужик мог проломить голову, но пока я размышлял о его силе, мой собеседник продолжил: — Я великолепно тренирован, могу на спор навалять любому молодому, у меня богатейший опыт... — и тут он наконец сообразил, что услышал нечто неожиданное, и вновь повернулся ко мне: — Что ты сказал?
— Когда было иначе? — повторил я, потому что не видел причин не повторить свою фразу.
— В смысле? — растерялся мужик.
— Примерно в тридцать пять тело слетает с божественной гарантии, в сорок начинается затухание, — я сделал знак бармену, и он наполнил стаканчик собеседника. За мой счет, разумеется. — Кто-то суетится, тренируется, стараясь обмануть природу, но подавляющее большинство просто стареет, покорно принимая происходящее. Мир принадлежит молодым, они толкают его вперед.
Мужик вспыхнул, явно разозлился, но он видел над моей головой проклятые красные цифры, говорящие о возрасте suMpa, сумел обуздать гнев и спросил:
— Ты покорно принял?
— Я рассказал как есть. Я не виноват, что тебе не понравилось.
— Ты покорно принял? — с напором повторил мужик.
— А был выбор? — Я удивленно поднял брови. — Часики тикают, брат, мы не можем остановить время.
— Не в этом дело... — протянул мужик.
— А в чем?
— В том, что старики — часть мира, а любая часть мира имеет смысл.
Я не ожидал услышать что-либо подобное от случайного собутыльника в задрипанном баре и замолчал на несколько секунд. Потом выпил, отсалютовав собеседнику, и ответил:
— Раньше так и было: опыт приходил с возрастом и в идеальном случае превращался в мудрость. Старики учили детей и внуков основам выживания, мастера делились секретами и передавали опыт. Но сейчас мир стал другим, брат, мир стал быстрым, знания человека устаревают до того, как он выходит на пенсию, и ему нечем делиться с потомками. Производства роботизированы, а уникальных ремесел слишком мало, чтобы влиять на тенденцию. Старики потеряли главную задачу, которую выполняли в обществе — перенос знаний, — и превратились в ненужный балласт.
— Ты сказал, что так было всегда, — припомнил собеседник. — А миру, который ты описал, не более двадцати лет.
— Та фраза относилась не к старикам, а к нашим ровесникам, — объяснил я. — От нас всегда старались избавиться.
— Это еще почему?
— Потому что сорокалетним открывается истинная цена нашего мира — мира Великого Шанса. Сорокалетние еще полны сил, но уже знают, что, сколько бы ни было счастливых лотерейных билетов, их на всех не хватит, — и тем опасны. Сила и разочарование, брат, — это жесткий коктейль, не всякое общество способно его выпить и не сблевать. И потому сорокалетних, тех, которым не повезло добиться чего-то серьезного или обрести уникальный опыт, то есть большинство, начинают потихоньку задвигать, освобождая место молодым. Молодые еще не растратили энергию и задор, с надеждой смотрят в будущее, твердо уверены, что все счастливые лотерейные билеты будут принадлежать им, и готовы пахать. Это главное, брат: молодые готовы пахать сейчас, пытаясь воплотить мечты, и не думают о том, что однажды остановятся, посмотрят на себя в зеркало и поймут, что им сорок два, а они по-прежнему подают кофе в баре торгового центра, а Великий Шанс достался кому-то другому. Что же они сделают?
