Только тот, кто когда либо был лишён возможности видеть на сколько-нибудь длительное время, может понять уровень моего счастья, когда окружающая безликая тьма начала сереть и рассеиваться, уступая место краскам окружающего мира. Словами это не передать! И даже пофиг на буквально выворачивающую наизнанку боль, которая словно пламенем охватила мою покалеченную голову, достигнув того уровня, какой был лишь в сам момент попадания кислотного плевка.

Я не упал, не схватился за лицо, не заорал. Просто сидел все эти тридцать минут дикой пытки, вцепившись руками в свой дробовик, как в последнюю соломинку, не дающую свалиться остаткам сознания в беспамятство или безумие.

И если безумие — это ещё кто его знает, ну даже — куда не шло, то вот потеря сознания в таком месте, как Данж — верная смерть.

Но прошли и эти тридцать минут.

/* Внимание! Воля +1 */

Отдышавшись ещё минут пять, я поднялся на подкашивающиеся ноги. Не удержался на них и снова рухнул задом на то же бревно. Достал из «Инвентаря» палку сырокопчёной колбасы и, очистив, съел её. Затем ещё одну и ещё одну… Только после шестой мне полегчало. И даже отпустило. Начали восстанавливаться упавшие в ноль после действия зелья шкалы Энергий.

/*Внимание! Интеллект +1 */

Я из НЗ достал «Шаурму привокзальную классическую» и скушал её тоже, повесив дополнительный баф на эти параметры.

Спустя ещё полчаса, я наконец встал на ноги, чуть размялся и посмотрел на своё оружие… которое было бесповоротно испорчено — приклад отломан, ствол погнут и продавлен так, что в металле чётко видны следы моих пальцев.

С сожалением и тяжёлым вздохом я выбросил в кусты ставшую бесполезной железку, вместо неё «экипировав руки» «эмкой». А потом рванул с места бегом, на крейсерской скорости к пещере и выходу из Данжа.

* * *

Путь в итоге, после всех лечебных процедур занял всего около часа — не так уж и глубоко я в эти джунгли забраться успел за прошедшие дни.

В «гнезде» за моё отсутствие успели снова поселиться крысы. Но не очень много — всего-то хвостов сорок-сорок пять. Перестрелять их удалось без особых проблем. А вот змею, чуть ли не близнеца убитой мной ранее, увидеть в коридоре, недалеко от заветного выхода, я встретить совсем не ожидал. И более того — рад этой встрече не был. Но отреагировать всё же успел первым. Правда, такой уж адекватной мою реакцию назвать было сложно: я взвизгнул и кинул в морду гадины одну из восьми порций кислоты того «лемурчика», которая всё ещё хранилась в моём «Инвентаре». Точнее ту самую «дозу», что «снял» со своего лица. Не знаю, почему так сделал. Наверное это что-то из подсознания, скрытых комплексов и «компенсаций». Мол, мне было больно, так пусть и тебе, тварь!

И твари было больно. Очень больно. Очень-очень-очень больно! Правда, недолго. Буквально минуту змея бесновалась в узком коридоре, дёргаясь, извиваясь, шипя, дрожа и ударяясь об стены. А потом затихла и умерла. А я словил «Лэвел Ап». В этот раз один.

* * *

Когда, я вернулся в свою квартиру и буквально расплылся в своём любимом кресле, выпуская накопленное за этот поход напряжение, до назначенного срока оставалось ещё больше шести часов.

Как раз мне хватило времени вымыться, переодеться, сбегать в аптеку, сварганить «фуфырь» эликсира с небольшими изменениями (я добавил к изначальному составу ещё убойную дозу обезболивающих таблеток, что на качество продукта практически не повлияло… в цифрах. В описании добавилось: «лёгкий обезболивающий эффект»), забежать в магазин спортивного питания, да ещё и осталось на приготовление плотного ужина из двух блюд и десерта с компотом. Не забыл и парочку «крысбургеров» с бафом на Энергию изготовить.

* * *

Дверь в квартиру Картер была не заперта. Но, прежде чем войти, я всё равно постучался.

— Войдите! — послышалось из глубины квартиры. Я толкнул дверь и двинулся внутрь.

— Привет, — поздоровался я, увидев сидящую в своей инвалидной коляске девушку. — Отлично выглядишь.

— Здравствуй, Томас, — ответно улыбнулась она. — Я старалась. Хочу умереть «при параде», чтобы даже в гробу мой вид вызывал невольное восхищение. Начнём?

— Ты торопишься? — удивлённо приподнял бровь я.

— Ну… — замялась с ответом она. — Честно говоря, немного подустала… от боли и беспомощности…

— Сначала поужинаем, — безапелляционно заявил я, выходя за дверь, а после вернувшись, катя перед собой маленький металлический столик на колёсиках, накрытый скатертью, поверх которой стояли кастрюли, сковородки, стопка тарелок, столовые приборы и графин с компотом.

— Зачем? Томас, я…

— Обижусь, и будет больно, — чуть нахмурился я, Шерон посмотрела на меня и вздрогнула. Все возражения разом застряли у неё в горле. Я, тем временем передвинул на центр комнаты стол, накрыл его припасённой белой скатертью, сервировал, поставил в центр вазу, опустил в неё красивый пурпурный цветок, найденный мной в Данже. Он не был «ингредиентом» или «материалом», он был просто очень красивый, именно поэтому я его с собой взял.

Затем были красивые витые подсвечники из запасов дяди, соответственно и свечи на них (свечи были новые, купленные уже мной). Два подсвечника — по одному с каждой стороны стола, справа и слева от нас.

После всего этого я зажёг свечи, разложил еду по тарелкам, разлил компот по бокалам и выключил свет в комнате. Подкатил коляску с девушкой поближе к столу, накрыл ей колени белым полотенчиком, вернулся на свой край стола, где уселся на принесённый из угла комнаты стул с высокой спинкой.

— Приятного аппетита, Шерон, — пожелал я в слух и взялся столовые приборы.

— Приятного аппетита и тебе, Томас, тоже, — улыбнулась девушка и мягко улыбнулась. — Где пропадал?

— Тренировался, — пожал плечами я. — В общем-то, как и всегда.

— А что с причёской?

— С причёской? — не понял я и потрогал свои волосы. — А что с причёской?

— У тебя проплешина на полголовы с неровным краем, — всё так же с мягкой улыбкой сказала она. — По-моему, ещё и бровей нет… и ресниц?

— Эм, — задумался я, встав со стула и подойдя к зеркалу. Всё было именно так, как девушка и сказала. — Что ж, понятно теперь, чего на меня в магазинах все так косились…

— То есть ты не знал?

— Ну, догадывался, конечно, но как-то не придал значения… прям так ужасно выглядит?

— Не столько ужасно, сколько смешно, — попыталась скрыть улыбку Картер, но у неё это не получилось.

— Надо будет до конца тогда на лысо побриться, — решил я, проводя по остаткам волос ладонью, мысленно с ними прощаясь.

— Могу помочь, — вдруг предложила она. — Машинка для стрижки у меня есть. Хочешь?

— Пожалуй, что не откажусь, — решил я, возвращаясь за стол. — Но сначала ужин!

— Уговорил, — рассмеялась девушка. Не громко, не очень весело и не очень долго. Но всё же это был прогресс по сравнению с тем торжественно-похоронным настроением, которое царило в этой квартире, когда я только вошёл.

Какое-то время мы кушали молча. Затем с супом было покончено, я убрал освободившиеся тарелки и подал жаркое с гарниром из зелени и картофеля.

— Ум! Вкусно! — воскликнула Картер, удивлённо вскидывая оставшуюся целой бровь. — Что это за мясо? Такое необычное…

— Ящерица в винно-томатном соусе, — пожал плечами я, в свою очередь отрезая кусочек жаркого и укладывая его в рот.

— Ящерица? — ещё сильнее удивилась она.

— Ну не стану же я тебя крысятиной кормить, — пожал плечами и ответил я, когда прожевал свой кусочек.

— Крысятину ты для Старка оставишь? — лукаво улыбнулась девушка.

— Для него самого. Думаю, ради хорошего, сочного «крысбургера» он не поленится сделать крюк и заехать по пути из офиса Пеппер в свой особняк. Когда узнает, что я вернулся.

— Так значит «ящерица»? — вернулась к теме Шерон, накалывая на вилку следующий кусочек.

— Да.

— Как-то не очень похоже, — заметила она, рассматривая структуру куска мяса.

— Большая ящерица, — пояснил я.

— А если поподробнее? Что за ящерица такая? — улыбнулась девушка и положила в рот новый кусочек.

— Хамелеон.

— Понятно… размером с корову? — улыбка её стала заговорщицкой.

— А что, похоже на говядину? — ответно улыбнулся я.

— Похоже на курятину, но не совсем… Но, может быть дело просто в соусе?

— Может быть, — не стал отрицать я.

— А с головой что? С причёской и бровями?

— Шампунь новый купил. Бракованный.

— Настолько мощный?

— Более чем.

— А почему тогда не вся голова?

— Только начал намыливать, как защипало, стало жечь. Вот и поспешил смыть. Похоже, вместе с волосами и смыл, — пожал плечами я.

— А шампунь этот ещё остался?

— Нет, конечно. Выбросил я его. А зачем тебе?

— Просто, гляжу, какая гладенькая кожа у тебя на голове, и даже завидно немного становится — это же идеальное средство для эпиляции!

— Жестковатое средство, — содрогнулся от воспоминаний о том плевке я. А ещё перед мысленным взором тут же встала сцена быстрой и мучительной смерти гигантской змеи.

— Ну, ты явно не пробовал «классические» способы, если так говоришь.

— Возможно, — легко согласился я. — Всё же не отношусь к столь модным сейчас «меньшинствам».

— «Меньшинствам»?

— Ну, «сексуальные меньшинства»… геи и лесбиянки… пидарасы и ковырялки, как ещё понятнее?

— Томас! Как можно быть таким грубым и неполиткорректным?!

— Неполиткорректным? — удивился я. — То есть, если кучу говна изящно обозвать фекалиями, от этого куча поменяет свой запах? Или перестанет быть кучей говна?

— Ты невозможен, Томас… — вздохнула Картер. — Может быть ты ещё и расист?

— С чего бы? Совершенно ничего против нигеров не имею, пока они из своих районов к нам не лезут.

— Томас! — возмутилась она.

— Ну а что? Я что ли виноват в том, что они распространяют наркотики СПИД и другие венерические заболевания? А ещё ведут себя, как полуразумные агрессивные животные? Жили они себе в своей Африке, сношались с обезьянами, мазались буйволиной мочой вперемешку с пылью, сосали коровью кровь и дохли тыщами от антисанитарии… и жили бы дальше. На хрена их переселенцы с собой тащили? Толку-то от этих вонючих, ленивых тварей, которых надо одевать, лечить, заставлять мыться, бороться с их эпидемиями и строить для них жильё? Да ещё и бунты их постоянные подавлять? Совершенно экономически не выгодно!

— Томас Бланк! Это переходит все разумные границы! Я не намерена больше это слушать!

— И что сделаешь? — приподнял одну бровь я. — Прогонишь? Своего убийцу? — Шерон наткнулась своим взглядом на мои глаза и тут же потухла. Иссяк её боевой запал.

— Извини, — отведя свой единственный глаз в сторону, сказала она. — Ты имеешь право на своё мнение, но постарайся его не высказывать вслух — такие разговоры сейчас в нашей стране уголовно наказуемы.

— Заметь, я говорю это наедине с тобой, без свидетелей и записывающей аппаратуры.

— Всё равно, твоё личное мнение противоречит моим убеждениям. И опыту общения с афроамериканцами. Между прочим, мой начальник — темнокожий.

— И, хочешь сказать, тебе не противен его запах?

— В каком это смысле? — не поняла девушка.

— У негров кожа выделяет с потом вещества, дающие достаточно специфичный чуть кисловатый запах. Вещества слабо-токсичны для белокожих европеоидов, поэтому этот запах нам подсознательно неприятен. Это чистая физиология.

— Боже, Томас! Даже не подозревала, что ты такой радикальный расист!

— Не такой уж и радикальный. Я же не призываю отстреливать их на улицах, как бродячих собак. Каждая Божья тварь имеет право на жизнь не меньше, чем я или ты. Да и в политику лезть не собираюсь. Просто считаю, что было бы гораздо правильнее, да и комфортнее и им, и нам, если бы у нас с ними были разные государства и места проживания. Взаимовыгодная торговля, обмен знаниями, изучение культур друг друга, дипломатические отношения, все дела… но раздельно. У них своё общество, у нас своё. И никакой тебе сегрегации, притеснений, дискриминации, ущемлений прав. Просто разные государства и гражданство по расовому признаку.

— Странный взгляд на проблему, — задумалась Шерон.

— Не хуже и не лучше, чем другие, — пожал плечами я.

— А с ЛГБТ тогда как?

— Легко: пусть живут. Но никаких им усыновлений и родительских прав. А также полный запрет на работу с детьми и подростками. А в остальном — граждане, как граждане, не хуже многих.

— Но почему?

— Если их отклонение противоречит нормальному инстинкту размножения, то логично запретить им размножаться. Пусть живут для себя. И не распространяют свою «заразу» на подрастающее поколение. Но вообще это вопрос слишком сложный и неоднозначный. За историю человечества его как только не пытались решить… бесполезно. Вот только те народы и государства, где эта «зараза» приобретала официальный статус или проникало в господствующую идеалогию, долго на плаву не удерживались: Содом, Гоморра, Вавилон, Греция, Спарта, Рим… через какое-то время приходили толпы совершенно неполиткорректных, крайне плодовитых дикарей и хоронили эти культуры вместе с их идеологией и всеми достижениями.

— Да уж… А сам ты к ним как относишься?

— С брезгливостью, — поморщился я. — Ладно, хорош обо всяких неграх и хуесосах с жопотрахами и пиздолизками, ты меня подстричь обещала?

— Хорошо, — поморщилась она опять от грубости моего выражения. Ну а что такого? Просто называю вещи своими именами. Разве же они на самом деле не делают тех вещей, что я использовал в их определении? Или они перестанут таким заниматься, если назвать их геями и лесбиянками? Или же у негра цвет кожи поменяется, если его афроамериканцем назвать?