Никола кивнула.
— Так вот... Полчаса назад город накрыло заклятие 'Оторопь' — это я точно знаю. Хоть чтецы, как по мне, и калеки от магии, но кое-что мы умеем. Я, например, знаю по чуть-чуть теорию всех школ волшебства, причем даже кое-что из того, что давно позабыто истинными апологетами. Таланта, правда, ни к одной из прочих дисциплин у меня нет, и я ни разу не способен на шедевральные, безмолвные, многомерные чародейства типа тех, которыми вас развлекает ваш друг-некромант. Могу лишь так, сообразить кое-что элементарное, но совсем без огонька, если ты понимаешь, о чем я. Так вот. Это знание теории тем не менее помогает мне в определении чар. И я точно знаю, что сегодня была прочитана "Оторопь", — одно из заклинаний, производимых только при помощи речи и никак иначе, и последний раз его использовали в Войне Причин. Это же заклятие было кружевным, то есть очень сложным, вычурно-персонифицированным. И сотворил его чтец. А я — единственный зарегистрированный чтец в этой части города.
— Но это не ваше заклятие?
— Не мое. Слишком оно сильно, и я бы отчаянно польстил себе, если бы предположил, что способен на такое. Я даже не знаю, кто ныне может такое прочесть... ведь исключительные чародеи давно перевелись. Но поглощающие уже в пути. Мои старые кости чуют сталь, с которой им придется иметь дело в скором времени. Но это неплохо, на самом деле. Я понял по тому, что ты видела, кто напал на твоих друзей. И я расскажу об этом поглощающим. И, уж поверь мне, они только рады будут расквитаться с оккупантами нижнего города. Они давно ищут повод.
— Расквитаться?.. — Никс заерзала на кресле. — То есть, как это? Поглощающие будут кого-то убивать? Прямо вот насмерть убивать? А они освободят Эль-Марко?
— Не знаю, — Абеляр покачал головой. — Я слышал о нем. Судя по всему, твой Эль-Марко — это тот самый целитель, отрекшийся от Пути, причем презрел свое предназначение он в самом детстве, что для целителя странно и неправильно. Не знаю, как поступят с ним поглощающие. Учитывая несанкционированную, практически нереальную "Оторопь" и такое вольное поведение вампиров... поглощающие будут жестоки. Я бы на месте Эль-Марко лишних встреч с ними избегал.
— Вот уж... — Никс засопела. — Увижу — поколочу! Мне он никогда не рассказывал ничего такого!
— И есть еще кое-что, что я должен тебе сказать, — Абеляр снова устремил на Николу тяжелый взгляд, от которого у девушки мурашки по спине побежали. — Не могу определить точно, откуда у меня это знание, ведь мой разум хранит в себе отпечатки многих чужих... Но я знаю кое-что такое, что должна знать ты: ключ от всех дверей, кроме одной — это не только вещь. Это еще и понятие.
— Понятие? — Никс недоуменно моргнула.
— Концепция, если угодно. Это все, что мне о нем известно.
— И на том спасибо, — пробормотала Никола. — А когда... поглощающие придут... что делать мне?..
— Ничего не делай. Особенно не делай ничего такого, что выдаст в тебе элементалиста. Ну, понимаешь, о чем я, да? Не поджигай библиотеку.
Никс хохотнула.
— Вы так серьезно это сказали, что я даже на секундочку представила себе, как бы я это сделала. Но... а они... им вас обязательно забирать? Ну то есть... вы уверены, что они прямо вот ворвутся и вас под стражу возьмут?
— 'Под стражу', — маг вздохнул. — Романов ты начиталась, при этом известно, каких. Сейчас это называется 'конвой'. Но да. Я почти уверен, что церемониться со мной не будут. Такова природа этих наших 'коллег', — Абеляр поднялся и подошел к невысокой деревянной лестнице на колесиках, используемой, очевидно, для того, чтобы доставать книги с верхних полок. Щелкнул чем-то и неожиданно сложил лестницу в скамейку. Сел, подперев голову ладонью. — Знаешь, Никс, бывает так, что тебе просто кажется, будто кто-то завидует тебе черной завистью. Но здесь — нет, не кажется. Все поглощающие, которых я знал, были исполнены злобы, как незрело бы это ни звучало, и мне казалось даже, что в эту самую черную дыру в их сердце и утекает любая направленная на них магия.
— А раз... вы считали мою память... — Никола замялась, — вас разве не смутил... ну, Ромка. Мальчик. Судьбоплет.
Маг задумчиво глянул куда-то мимо Никс, будто бы в пустоту за ее плечом.
— Ты плохо знаешь историю, так? — спросил он у девочки.
— История? Ну скукота же, — пожала плечами Никс. — А истории гильдий я не знаю, меня некому было учить, а до совершеннолетия время еще есть...
Абеляр Никитович вздохнул.
— Я слышал это слово — "судьбоплет" — всего лишь несколько раз в своей жизни, и было это давно. Да и разговор был из разряда шутливых обсуждений содержания желтых газет, непроверенных слухов, домыслов толпы. В общем, я сейчас буду пересказывать тебе сомнительную информацию... что будет довольно скучным, но больше тебе это все неоткуда узнать — ты слишком молода.
— Ладно уж, валяйте, — благодушно разрешила Никс. — Раз в двести лет я могу и послушать историю-другую!
Абеляр улыбнулся и, вернувшись из своего умозрительного путешествия по прошлому, заговорил:
— Как ты знаешь, тридцать четыре года назад окончилась Война Причин, длившаяся шесть лет. А что было до нее? До нее царила эпоха промышленных революций, последних королей, страшных массовых смертей и больших надежд. Это был век перенаселения, век открытий, век авантюр и грандиозных строительств... Сейчас нам живется куда спокойней, да. Но ты не подумай, в то время, о котором я говорю, я был еще очень юн и сам пору эту помню плохо. Но ввиду моей профессии мне многое известно о тех временах. Так вот, тогда, до войны, маги умели творить заклинания при помощи слов. Не знаю, говорили ли они языком, хотя бы отдаленно напоминающим современный, или, может, использовали слова более древние, чем камни в фундаменте этого здания, но эффект той магии не сравнить с тем, что даже самый талантливый профессиональный чародей может сделать сейчас. В основном маги прошлого пользовались готовыми цельными фразами-формулами. Само произнесение формулы уже отнимало силы, и слишком слабый маг, попытавшись осилить заклятие, превышающее его возможности, мог упасть замертво.
И вот, случилась Война Причин, последняя глобальная война в истории континента. Представь себе, если можешь, что там творилось, учитывая бомбежки, отравляющий газ и на фоне всего этого — еще более яркие, чем взрывы, соцветия смертоносных заклятий. Натуральный кошмар наяву.
Так вот, старые чтецы говорят, что войну закончил судьбоплет.
Не было официальных объявлений, никому не вручали медалей или каких-либо миротворческих премий. Легенда родилась сама по себе и была пересказана из уст в уста: судьбоплет, судьбоплет!
Кабы кто помнил, как он это сделал.
Но я точно знаю одно: с тех пор никто не использует речь, колдуя. Вся нынешняя магия зиждется на прикосновении. Все нынешние маги черпают силу из глубин своего естества, отдавая взамен жизненные силы, энергию самого себя, — ну да это тебе известно, чай у тебя все еще пепел в волосах. Но маги прошлого умели зачерпывать волшебство из источников, сокрытых в их собственных душах; яркость и глубина тех чудес нам и не снилась.
Чью судьбу изменил тот судьбоплет? Одного человека? Всего мира? Был ли он вообще, где он сейчас? Способен ли судьбоплет на такие свершения? И если да — то разве он не подобен богу? Все это звучит слишком невероятно, чтобы быть правдой. Я подозреваю, что если судьбоплеты на самом деле могут что-то поделать с твоей или моей судьбой, то это будут разве что какие-то незначительные перемены, которые, в свою очередь, и запустят эффект лавины. И эта лавина событий, как мне кажется, и стала причиной окончания войны. Поэтому, а не только из-за специфики последовавшей гражданской войны, образ "героя" в памяти народа так блекл — что ты за герой без превозмогания и фотографии со взрывом за спиной.
Никс хмыкнула.
— М-да, ваш рассказ явно не для моих ушей. Но суть я уловила. Судьбоплет покончил с войной, и при этом произошло что-то такое, из-за чего маги замолчали.
— Так и есть, — Абеляр развел руками.
— А с крыланом что будет? — внезапно спросила Никс.
— Ее зовут Сильва. Она, на самом деле, сама по себе.
'Как и я теперь', — подумала Никс и тут же будто бы очнулась от какого-то странного оцепенения. Оглянулась по сторонам. В библиотеке давно уже не было светло и жарко. За время их с Абеляром беседы солнце успело сместиться так, что лучи его перестали напрямую попадать в зал.
— Вы знаете, — Никс встала с кресла, — я, пожалуй, не буду вместе с вами дожидаться поглощающих. Я пойду. Все равно я вас от них не спасу... а так, может, мы с ними разминемся.
— Что ж, не самое плохое решение.
— Я понимаю. Вам, наверное, все-таки немного страшно. Я слышала, что чем дольше живешь, тем страшнее умирать.
— И это верно, — маг хмыкнул.
— Но и вы не можете помочь мне так... как мне это нужно. Вы не знаете, что мне делать. И я не знаю. Но мне нужно делать хоть что-то, ведь Эль-Марко в беде.
— Иди, девочка. Может, встретимся еще.
Маг поднял руку в прощальном жесте. Никс уже подошла к двери, но потом обернулась, подбежала к магу и коротко обняла.
— Пускай вам тоже везет, как проклятому, — сказала она на прощание.
Помнишь ли ты тонкую улыбку алого щербатого месяца, что поднимался над остовами разрушенных башен там, где многоликий океан вгрызается в мягкое тело земли? Там, наступая ненароком на черепа покойников, добровольно отдавшихся волнам, можно пройти по мокрым камням к гроту, где бушующий океан затихает, где горят зеленоватым светом стеклянные бутоны фонарей, где у кострища, которое много веков назад было языческим капищем, я заплетал твои волосы в косы.
Долгие шелковистые пряди, яркие, как струны слепого дождя; кожа — как отполированная бронза, и узлы мышц под ней напрягаются, когда я ненароком делаю тебе больно.
Мне так хочется прикоснуться к тебе, почувствовать жар твоего тела. Тебе покажется, что это всего лишь холодный бриз, — и ты вздрогнешь, но это буду я. Пробежаться бы пальцами по тонкой излучине ключиц, провести черту по плечу, другой рукой касаясь губ, запрокидывая твою голову. И зубами, лунными звериными клыками впиться бы в твою шею справа, снизу, так, чтобы пошла кровь, и чтобы ты почувствовал, что именно я — тот, кто может подарить тебе равнозначную этой боли нежность.
Но я не стал.
Право же, касаться тебя — все равно, что плавить свечной воск в горниле кузничных печей. Мне страшно. Я боюсь сгореть, как мотылек, прельщенный отсветами пламени. А ты...
О чем ты думал, мой яркоглазый демон, когда сказал мне: "Найди свое солнце".
Мир вспыхнул, разлетелся на осколки плавящихся зеркал, вылился в глаза дождем из звезд.
— До тех пор, пока мы оба живы, ты будешь хранить меня, а я — охранять тебя, — произнес окончание древней клятвы сияющий демон.
Пальцами он зарылся мне в волосы, и я не знаю, как я выдерживал прямой взгляд его огненных глаз.
— Но какова цена? — спросил я.
— Ты будешь любить меня, — сказал он.
О, дыхание лета, языки костра, сияние живого золота, кто же может удержаться и не полюбить тебя, стоит тебе только пожелать?
— Ты будешь любить меня, — сказал он, — потому что иначе быть рядом со мной невозможно для человека.
Мари резко села на кровати. Она тяжело дышала, по лбу ее стекал пот.
— Осознанные сновидения, а? — произнесла она.
Вокруг ее кровати, на тумбочке и на шкафу, и даже на полу были расставлены горящие свечи, уже наполовину оплавившиеся.
Ступив на пол босыми ногами, она стала ходить по комнате и задувать пляшущие огоньки.
Комната погрузилась во тьму.
Мари снова присела на кровать, забралась на нее с ногами и стала смотреть прямо перед собой.
Она была близка.
Очень близка к тому, чтобы найти человека во сне и чтобы войти в его сон.
Но она вошла в чей-то чужой сон. И это оказалось для нее слишком тяжело. Видимо, психика спящего не была психикой обычного человека. Если обычные сны были похожи на компот в банке, тот этот сон был засахарившимся медом.
В нем было жарко и душно, и он заполнял легкие и все ее естество своей сутью пылающей, всепоглощающе жаркой любви, спрятанной где-то глубоко, под слоями земли, как воспаление легких, которого не заметил врач, как отступившая на мгновение головная боль, как зима, которая настанет рано или поздно, или как цунами, перед которым, хоть плачь, все равно малы и бессильны.
— Это же кого так плющит... — Мари сдавила руками виски, в которые бешено стучала кровь. Потом, опустив руки, склонила голову набок. — Я всего-то хотела узнать, думает ли он обо мне... А оно... Вон, как у людей бывает. Я как будто... и не жила, в сравнении с этим... чувством.
Я очнулся, кажется, лишь для того, чтобы снова шлепнуться в обморок: перед моим лицом висела настолько пугающая рожа, что я даже не сразу ощутил, что связан по рукам и ногам, и что тело мое болит — все, от головы до пят. Рожа была по-настоящему... странная. Это определенно было лицо, огромное, размером примерно с две мои головы. В прозрачном зеленоватом желе его мясистой плоти смутно виднелся светящийся череп странной формы. Плоть пронизывали непрозрачные вены и артерии. Несколько дюжин маленьких черных глазок обрамляли два основных больших глаза, тоже черных и как будто бы неподвижных. Вниз от этой чудовищной головы шла такая же желейно-прозрачная шея. Пытаясь проследить, чем все это захватывающее великолепие заканчивается, я обнаружил, что подвешен над полом на расстоянии в полметра. Так же я немало удивился тому факту, что тварь, заглядывающая мне в душу, еще и держит в маленькой прозрачной ручке ложку с какой-то едой. Я принюхался: это было жаркое из говядины.
Существо издало странный утробный стон и тыкнуло мне ложкой с жарким в губы. Я все еще ничего не понимал, поэтому рта не открыл, так что содержимое ложки полилось мне по подбородку.
Странная тварь зачерпнула еще еды и снова ткнула ее мне в рот. Тут я не стал сопротивляться и покорно вкусил недурную, на самом деле, снедь. Конечно, от одного вида моего 'кормильца' меня бы стошнило (в нормальном состоянии), но тут мой организм явно алкал подпитки извне. Так всегда бывает, когда мне приходится регенерировать. А пока существо кормило меня, жутковато постанывая, я старался оглядеться и разобраться в ситуации.
Итак, я был привязан к деревянной конструкции в форме буквы 'Т' при помощи скотча. Привязали меня хорошо, отдельно каждую руку и ногу, так, что пошевелить чем-либо кроме головы я не мог. Даже пальцы приклеили по одному. Тюремной камерой мне, судя по всему, служил довольно просторный и темный отсек городской канализации. Сырость и запах ощущались соответсвующие. Окон особо не наблюдалось, а свет шел от тусклой лампочки под самым потолком.
Наконец миска опустела, и странное существо отодвинулось от меня, повернулось и медленно поползло куда-то прочь. Я смог оценить его настоящие масштабы и увидеть, так сказать, всю картину целиком: тварь была чем-то вроде огромной гусеницы с множеством рук, головой, похожей на человеческую и со светящимся скелетом внутри. Так же с уродливой головы свисали похожие на водоросли отростки (волосы?), путаясь в ворохе обвислых крыльев разных размеров и форм, таких же прозрачно-белесых, как и остальное тело.
