Эадор. Книга третья. Чужие воспоминания

— Так можно ли брата нашего сравнить со Светлым Владыкой?

Народ утих. Низенький, хиленький, затурканный женой пастух явно не походил на величественный образ Бога-Орла.

— Мммм... Нет! — оборонил кто-то.

— Правильно, братья и сестры. По сравнению со Светлым Владыкой он просто гнилой пень, хам, невежа, пьяница, дурак, дебошир и развратник! Сядь, Еремей, и подумай о делах своих, пока ещё не слишком поздно!

Пастух сел и закрыл лицо руками.

Я прошёл за алтарь и взял в руки кадило. Народ облегченно вздохнул. За годы люди успели привыкнуть, священник в руках с кадилом — конец проповеди не за горами. Строго говоря, религиозный устав точный распорядок службы не прописывал. Некоторые, особо рьяные жрецы, никогда не расставались с кадилом. Вероятно, они правы, но тяжелая ноша невольно сокращала время проповеди. Без груза, я мог наставлять грешников часами. А правильно подобранное слово важнее пустых формальностей.

— Все мы любим и уважаем нашего Еремея, — продолжил я, — но кто подсказал ему, к чему следует стремиться? Разумеется, Светлый Владыка, но каким образом, спросите вы, ведь смертные, покрывшие себя грехами, не выдержат силу гласа Божьего. Как поняли мы, братья и сестры, что истина, а что ложь? Что свет, а что тьма? Что совершенство, а что уродство? Каждый из вас, братья и сестры, задавал себе сии важные вопросы! И я отвечу вам! Своим существованием Творец указывает нам, грешным, что правильно. Знайте же, каждое ваше благое деяние, каждое доброе слово не останутся незамеченными. Светлый Владыка вознаграждает дела ваши, ибо он — сама суть Великой Истины. Посему, любите друг друга, помогайте соседям, не гоните с порога сирот и вдов. Давайте приют добрым путникам. Будьте бескорыстны. Делая соседу добро, не требуйте награду. Во всем знайте меру. Главное же, ВЕРУЙТЕ!

Я с трудом удержался от того, чтобы не раскрутить кадило над головой. По рядам паствы пробежал дружный вздох облегчения.

— Аминь, братья и сестры! — сказал я.

— Аминь, святой отец! — отозвался народ.

— Батюшка, — послышался женский голос, — а за дождичек Творцу помолитесь?

— Конечно! — ответил я. — Но и ты, сестра, уж не пройди мимо ящика с пожертвованиями. Опусти на благодать Божью несколько монет.

— А я на той недели аж четыре медняка положила! — заюлила баба. — А дождичка как не было, так и нет! Трава на полях сухая, не сочная! Коровки грустные ходят! Утром со своёй Ромашки и ведра не надоила. Уж все титьки ей издергала!

Народ поддержал крестьянку одобрительным гулом.

— Ты сестра, небось, думаешь, что на рынок пришла, а не в храм Божий, — строго сказал я, — здесь тебе не прилавок, а Светлый Владыка не купец. За монеты спасибо, но от чистого ли сердца пришел дар твой? Не отдала ли малость в расчете холодном на благословение Божье?

Я выразительно пригрозил крестьянке кадилом. Баба насупилась.

— Мне можешь ничего не объяснять, — сказал я, — но Светлый Владыка всё знает. Ежели дар искренний, обретешь благодать.

"Конечно, необязательно в виде дождя, — подумал я, — ну, да Творцу виднее. Испытания делают нас сильнее".

Народ потянулся к выходу. Молодежь торопилась погулять в погожий день, мужики уже спешили за удочками, бабы, как бабам и положено, пошли заниматься домашними делами. Интересно, кто на сей раз первым успеет занять причал у пруда? Мужики с удочками или бабы с грязным бельем?

Лишь старики задержались, преклонив колена перед ликам святых праведников. Им нужнее, годы идут, время уходит. Со дня на день в Мир Мертвых позовут. Грехи поскорее замолить надо.

Одна дряхлая бабка в истерике начала биться лбом об землю, причитая: "Помоги, святой отче!". Видать, много чего в жизни свершила. Из любопытства я тихо подошёл ближе, решив подслушать.

— Помоги, отче! Помоги! — шептала бабка, — уж не обессудь, замолви словечко, пусть у проклятой Косухи корова сдохнет! Это она мою Милку сглазила! Я сама видела. Бодрая была коровка, веселая, а она как зыркнет на неё своим глазом косым, проклятущим. Сглазила! Убила Милку мою ненаглядную. Боже знает, кого метит! А наш батюшка отнекивается! Говорит, мол, уродство ещё не причина человека на костер отправлять. А как не причина-то? Недаром Светлый Владыка глаз ей пометил, чтобы всему честному народу было видно — порчу мерзавка приносит. Так пусть у Косухи тоже корова сдохнет, чтобы поняла она моё горюшко и сама свой паскудный глаз выколола! Не за себя прошу! Помоги, святой праведник, на тебя вся надежда!

Образ святого в деревянной раме терпеливо сносил старческий бред. Пламя свечи перед ликом даже не дернулось, что, по поверью, означало благоволение. Только взгляд праведника выглядел мутным. Надо хоть пыль с икон стереть, может, так лучше смотреться будут. Толкового художника, чтоб краски подновил, в нашей глуши не сыскать, а в город везти опасно. Да и на какие шиши ехать?

Задумчиво оглядев церковь, я увидел, что внутри остались только две прихожанки. Помимо чокнутой бабки, на другой образ неистово молилась Косуха. Интересно, о чём она просит? Если так дальше пойдет, скоро все коровы в деревне передохнут.

— Ступайте с миром! — приказал я старухам, решив пресечь безобразие, — вера главнее всего, но и честно трудиться Светлый Владыка нам повелел. Добрый урожай уродится не только, когда Бог Орел лучами землю прогреет, а затем холодным дождичком польёт. Руки человеческие старанье приложить должны. Ступайте! Если, конечно, никто не хочет исповедаться? Снять грех с души.

Желающих, к сожалению, не нашлось. Старухи двинулись было в исповедную комнату, но, поймав взгляды друг дружки, насупились, развернулись и пошли по домам. Решили не показывать, будто каждой есть в чём каяться. Что с них взять? Дуры! Или уже возраст? Интересно, и зачем Господь наделил нас столь долгой жизнью, если последние годы мы проводим не в примирении и покаянии, а в мелочных склоках и распрях. Ведь никто уже и не вспомнит, кто кого первым обидел? За гномами потому слава ворчунов несносных и идет, что живут долго, а заняться им на старости лет нечем.

Выпроводив прихожан, я запер дверь церкви и направился к ящику с пожертвованиями. Посмотрим, посмотрим. Что у нас там? М-да... Прямо скажем, не густо! Одной меди нашвыряли, сволочи! Тридцать четыре медняка — и это на воскресной проповеди.

Тоскливо пощелкав языком, я прошёлся по церкви. На тридцать четыре медняка церковь не отремонтировать, даже если уговорить плотника и каменщика работать "за отпущение грехов".

Краска на стенах уже начала осыпаться. Стекла на окнах покрылись трещинами. Доски на полу противно скрипели и кое-где уже начинали проваливаться. Лавки шатались. Подпорки тоже укрепить не мешает, а то крыша над головой держится лишь на силе молитв. Кадило новое купить (полегче) тоже надо. Чашу золотую. Воск для свечей. Да и святые образы, как уже упоминалось, выцвели настолько, что праведники опознавались только по табличке с именем! А ведь собрание икон для такого захолустья, как наши Чертовы Кулички, настоящая редкость. Бестолковые крестьяне! Прямо у них под носом — настоящие освященные образа! Шедевры! Молись, о душе думай, да монеты в ящик пожертвований класть не забывай, а им лишь бы своя корова жива-здорова была или, ещё лучше, соседская сдохла.

Тяжело вздохнув, я начал всматриваться в образа. Увы, время ничего не щадило. У святого Михея золотой нимб превратился бледно-желтый, у праведного Гаврилы вдоль всего образа прошла широкая глубокая трещина, а лик преподобного Рафила уже вываливался из когда-то позолоченной рамы. Чего делать-то? Непонятно. Бессовестные крестьяне не скинутся на реставратора, но и вывезти иконы не дадут. Дескать, иначе благословение Господне деревню покинет. Коровы болеть начнут. Да и как везти-то? В одиночку я ни до одного города не доберусь, даже с телегой. Тем более, с телегой.

Чертовы Кулички пребывали под дланью короля сугубо формально. С тех пор, как восставшие орки выбили солдат из Чернохолмья, дорога на юг оказалась перекрыта. Сперва сборщики налогов шли в обход через Желтые Степи, но вскоре у королевских слуг вышел конфликт с живущими на равнинах кентаврами. Полулюди-полукони отказались признать власть достопочтимого монарха — Альберта Первого. Когда же послы заикнулись о налогах, дикие животные с удивлением спросили: "что такое налоги?", а затем: "что такое деньги?". В итоге переговоры зашли в тупик. Главного королевского сборщика настолько раздражала тупость кентавров, не знавших основополагающих вещей, что он заговорили с нелюдями грубее, чем следует. Сейчас кентавры встречали луками, стрелами и тяжелыми копытами всех двуногих, осмелившихся ступить на их земли. В итоге Чертовы Кулички превратились в изолированный анклав. Первое время староста собирал с односельчан налоги, но, не дождавшись сборщика, решил, что сено к корове не ходит. Всё золото довольно быстро перекачивало в карман хозяина местной харчевни, в которой староста с многочисленными дружками (и со мной в том числе) пропивал деньги.

Некоторое время все ждали прибытия королевских войск. Ходили слухи, что благородные рыцари начали готовиться к священному походу, решив сначала подавить восстание непокорных орков, а затем наказать дерзких кентавров. Увы, кампания не состоялась. Великое Королевство потеряло интерес к расширению своих владений на север. Король столь озаботился собственным здоровьем, что и думать забыл о подданных. По всей стране начались разброд и шатание. Дошло до того, что самим благородным рыцарям стало небезопасно находиться в столице, поскольку болеющий (преимущественно на голову) правитель все больше и больше тяготел к магам. Его Величество ждал чуда бессмертия от еретиков, не выпросив оного у Первосвященника. Приготовления к войне свернули. Маги и их сторонники порекомендовали королю просто забыть про Чернохолмье, а заодно и Чертовы Кулички. Отдаленная лесная деревенька не стоила, по их мнению, конфликта с орками. По большому счету, война на севере была заварена Первосвященником, мечтавшим распространить веру в Светлого Владыку до самого края осколка. Магам это, естественно, не нравилось. Первосвященник в итоге тоже передумал. Вера верой, но бегство крестьян на вновь завоеванные земли не устраивало богатых землевладельцев. В первую очередь, рыцарей. А союз с дворянами оставался единственной надеждой Первосвященника в противоборстве с Ковеном Магов.

Обе дороги на юг оказались перекрыты. С одной стороны полчища орков, с другой — табуны рассерженных кентавров. Отряд королевских гвардейцев, защищавших до недавнего времени Чертовы Куличики, попытался прорваться через степи, но в итоге все полегли. Бесчестные полукони долгие дни преследовали вояк, расстреливая несчастных стрелами. К сожалению, рано или поздно стрела кентавра находила отверстие в броне каждого бойца.

По правде говоря, деревенские оказались только рады гибели стражников. Громких народных гуляний никто устраивать, разумеется, не стал. Наоборот, на проведенной мною траурной панихиде бабы рыдали, как и положено, навзрыд. Мужики выглядели суровыми и мрачными. Однако все понимали — маленькой деревеньке не прокормить ораву озлобленных вояк. Никто из солдат не согласился бы закинуть алебарду в погреб и встать к плугу. Другими словами, вояки из защитников грозили превратиться в угнетателей.

Постепенно народ освоился. Жизнь в Чертовых Куличках оказалось вовсе неплоха. Деревню окружали глухие леса, но и здесь нашлась своя польза. Недалеко от неспокойного Чернохолмья, вблизи стекающих с гор чистых рек, обнаружились гнезда гигантских пауков. Деревенские охотники, рискуя жизнью, протоптали от них широкую тропу почти до самых орочьих стоянок. Дурные нелюди, разумеется, попались в западню. Все набеги орков закончились предсказуемо. Домой в родное Чернохолмье ни один нелюдь не вернулся. Наши леса стали считаться у орков проклятыми. Кентавры, те и вовсе не горели желанием покидать родные степи и грабить бедных крестьян. Поскольку полукони не признали золота, то и смысла в набегах не видели.

Обособленное положение лишило жителей Чертовых Куличек возможности сплавлять на юг лес. Некоторые зажили охотой, большинство начали засевать расчищенные от деревьев участки да разводить живность. Народец жил бедно, но честно. К сожалению, без надлежащей веры в Светлого Владыку. Грошовых пожертвований едва-едва хватало, чтобы самому прокормиться, а о церковной десятине я не заикался. Во-первых, деревенские мне попросту голову оторвут, а, во-вторых, нужной суммы, чтобы пригласить в Чертовы Кулички знающего реставратора, мне всё равно не собрать. Уж больно долог и опасен путь. Возможно, стоило обратиться к половинчикам, третьим нашим соседям после орков и кентавров. Их деревенька, как и наша, стояла в лесу, в четырех днях пути к востоку. Мастерами маленький народец славился, но поручать нелюдям реставрировать святые иконы?! Нет. Половинчики — раса бестолковая. Им бы только петь, плясать и веселиться. Не дай Боже, ещё на ликах праведниках чего-нибудь от себя дорисуют!

Что же делать? Может, попробовать инквизиторам письмишко накарябать, да с половинчиками на юг отправить? Вот только не желал я людям столь незавидной участи. Да, неотесанные сельские крестьяне, да, больше любят выпить и закусить, чем помолиться, но хорошие и честные, в конце концов, работяги. Если откровенно говорить, я тоже люблю бельма заливать, а не лбом перед образами биться. А если инквизиторы придут?! Нет уж, увольте. Но с иконами-то, что делать?

— ГОРЕ! ОЙ! ГОРЕ! УБИЛИ! ЛЮДИ ДОБРЫЕ, УБИЛИ!!! — послышался громкий голос.

"Что ещё стряслось?!", — подумал я.

Церковь стояла посреди деревенской площади, посему ни один крестьянский сход не обходился без моего участия.

Выбежав на улицу, я увидел множество рыдающих баб, столпившихся у церкви.

— Что случилось? — спросил я, и тут же пожалел об этом.

Бабы, разумеется, завыли наперебой.

— Убили!

— Тьма наступает, отче!

— Люди добрые!

— Да что же это делается-то?

— Конец света! Конец света!

— Убили!

На всю деревню поднялся невообразимый гам. Уши мигом заложило. Сильно подозреваю, большинство женщин даже не успели толком понять, что происходит, но охотно присоединились к нестройному пению.

— Да, тише! Тише! — обратился я.

Бабы поняли моё указание превратно.

— Как же молчать, батюшка!? Убили!

— Тихо, ты, дай я скажу! Убили и съели!

— Ты чего свистишь? Как съели!?

— Обглодали все кости!

— Нет, целиком сожрали!

— Как целиком? Дай я скажу.

— Нет, я!

— Нет, я!

Я поднял глаза к небу. По счастью, дело взял в свои руки подбежавший староста. Муж неугомонной Хавроньи и отец шести дочерей, он четко знал, как следует обращаться с прекрасным полом.

— А, НУ, ЦЫЦ! ЦЫЦ, КУРИЦЫ!!! — гаркнул он.

Бабы поспешно затихли, признав за луженой глоткой старосты право командовать.

— Хавронья! — сказал он, заметив в толпе свою жену. — Что случилось?

— Дровосеков в лесу убили и съели! Как есть всех, и костей не оставили! — пролепетала женщина.

Мы со старостой удивленно переглянулись. Обычно прыткая на язык Хавронья не упустила бы случая при всех отчитать мужа за то, что он — староста, а всё последним узнает. Однако сейчас женщине явно было не до колкостей. Выглядела она испуганно и несла редкую чушь. Я припомнил семью сельских дровосеков, отказавшихся встать за плуг, предпочтя трудиться по старинке, сбывая древесину односельчанам и половинчикам. Шестеро здоровых мужиков, отец и пятеро сыновей. Все, как на подбор, силачи, косая сажень в плечах. Чтобы их убили, да ещё и съели?