Двигатель же для парохода был отправлен в Петербург под видом огромной горелки для гигантского сорокапушечного воздушного шара грузоподъемностью в пятьсот тонн. Вот Новицкий и желал лично проверить, насколько тамошние слухи соответствуют данной легенде.

Император вздохнул. Нет, он, разумеется, не собирался строить ничего даже отдаленно похожего, но все-таки жалко, что от этих шаров пока нет никакой прибыли, одни сплошные расходы. Оно, конечно, запудрить мозги вероятному противнику — дело хорошее, но как бы сделать так, чтобы оно давало не только политические, но и чисто финансовые дивиденды?

Можно, конечно, просто продать штуки две-три. Точнее, не совсем просто, а написать перед этим указ, что шары грузоподъемностью до пятнадцати пудов военной ценности не имеют и потому могут продаваться за границу. Мало ли, вдруг англичане наберут денег сразу на десятитонный, и где тогда его прикажете брать? Может выйти неудобно, а так — нельзя, и все тут. Берите маленькие, их можно. Хотя... да нет, ни к чему вообще эту самую продажу разрешать. Ее надо строго-настрого запретить полностью, независимо от грузоподъемности, а в качестве наказания для нарушителей установить смертную казнь. Бабку же озадачить созданием канала контрабанды, тогда шары пойдут с хорошей такой надбавкой за нешуточную опасность подобного бизнеса. Мол, а чего вы хотели — чтобы вам головой рисковали за копейки? Фигушки.

Потом мысли императора перенеслись от завода в Петербург, где недавно завершилась постройка корпуса для первого в мире парохода. Казалось бы, Миних — человек верный, грамотный инженер, опытный государственный деятель — кого же слушать, если не его? Ан нет, здесь он выбрал место для постройки, руководствуясь только ее интересами и вовсе не думая о секретности. Мол, где же строить корабль, если не на верфи северной столицы? Других-то приличных верфей в России нет, разве что в Архангельске.

Да где угодно, только подальше от чужих глаз! Как минимум в Ярославле, а лучше так вообще в Чебоксарах. Сначала построить верфь, а потом пароход, и хрен бы кто за границей про него узнал хоть что-нибудь, пока он плавал бы туда-сюда по Волге. Однако нет, теперь придется как-то изворачиваться в Петербурге. Интересно, что там сейчас?

Именно в это время старший комендант Василий Нулин, изредка заглядывая в бумажку, заканчивал инструктаж очередной смены, которой вскоре предстояло разойтись по кабакам города, уделяя основное внимание тем, что располагались ближе к Галерному острову.

— Значит, так — запоминайте, орясины горемычные. Шар будет иметь на борту сорок пушек, а всего сможет поднять пятьсот тонн, это восемьдесят три тысячи триста тридцать три пуда. Уложилось в головах ваших бестолковых али мне еще раз повторить?

— Да больно число-то сложное, ваше благородие, — раздалось откуда-то из задних рядов. — Как же его можно запомнить? Это надо цельный день повторять с утра до вечера, а нам уже идти скоро.

— Ладно, кто не может запомнить восемьдесят три и триста тридцать три, запоминайте просто восемьдесят. Ясно? Сорок пушек и восемьдесят тысяч пудов, куда уж проще. Далее. Сам шар размера будет неимоверного, то есть просто гигантского, это я говорю для умных. Остальным же хватит того, что он будет ну очень большим, больше Меншиковского дворца.

— Ввысь или вшить? — снова подал голос непонятливый.

— Конечно, вширь, дубина! Ввысь в нем, небось, и десяти саженей не будет. Во дворце, ясное дело. Шар же потому и именуется шаром, что он хоть вверх, хоть поперек себя в любую сторону одинаковый. Вот такой.

Старший комендант показал руками, какой именно, после чего продолжил инструктаж.

— И, значится, в последний раз повторяю общую диспозицию. Кто нарушит — больше к серьезным делам на пушечный выстрел не подпущу. Разбиваетесь по парам и расходитесь по кабакам. Водки заказываете умеренно, закуски еще меньше — вам там работать, а не брюхо набивать на дармовщину. Войдя в кондицию, начинаете спорить. Один говорит — я недавно шар летучий видел. Другой ему — да врешь ты все, ты тогда пьяный до изумления в канаве валялся, а шар видел я, и он совсем не такой, как ты сдуру глаголешь. Но до мордобития дело не доводить! Разве только до самого небольшого. Если кто интерес к шару проявит, вот тогда ему и рассказываете все то, что сейчас услышали. У тех, кто интересоваться шаром будет, имен не спрашивайте, и уж тем более, упаси Господь, проследить за ними не пытайтесь. На то другие люди есть, вам, неотесанным, не чета. Но у того, кто в порученном деле добьется успехов, будет дорожка к ним, а там, глядишь, и еще выше. Все поняли? Тогда — по местам несения службы р-р-а-азойдись! Да на картинку, на картинку в последний раз глянуть не забудьте.

Глава 29

Король Пруссии Фридрих Вильгельм, благодаря своей редкой наследственной болезни, был одновременно и очень вспыльчивым, и весьма педантичным человеком. Он давно это знал, знали и его придворные, поэтому такое положение никому особенно не мешало. Разве что кроме тех, кто попал под горячую руку и в результате испытал на своих ребрах крепость королевской трости, но это, как правило, были случайные люди. Или не случайные, а специально находящиеся при особе его величества именно с целью оттянуть внезапно возникший гнев короля на себя, чтобы потом те, кто в действительности принимал участие в управлении Пруссией, могли без всяких досадных помех беседовать с Фридрихом Вильгельмом. В частности, генерал Докум, прибывший в королевский дворец с важным докладом, не стал торопиться на аудиенцию, а сначала по своим каналам разузнал, каково состояние его величества. Услышав, что оно предгрозовое, генерал вздохнул и приготовился ждать.

Много времени он не потерял — уже через час с небольшим генералу сообщили, что король наорал на некстати подвернувшегося под руку гофмейстера, но бить не стал, а, ткнув чем-то провинившегося сановника тростью в живот, удалился в кабинет, откуда теперь доносится явственный запах керосина.

"Надо же, как помогает лечение, а ведь многие поначалу считали Кристодемуса шарлатаном", подумал генерал, подходя к зеркалу — его ожидание явно подходило к концу. И действительно, через пятнадцать минут он уже смог приступить к докладу, посвященному прибытию в Штеттин русского так называемого "Великого посольство".

В кабинете царила полутьма, ибо его окна были завешены плотными бархатными шторами — король со всем вниманием отнеся к предупреждениям русского медика, заявившего, что при такой болезни солнечный свет очень вреден. О том же внимании говорили сильные запахи керосина и чеснока.

— Скажите мне, Альберт, правда ли то, что русский император спал со своей теткой? — спросил король, когда основная часть доклада была закончена. Дело в том, что подобное противоречило пуританскому воспитанию его величества. Разумеется, Петр Великий, к которому король относился с искренним уважением, позволял себе и не такое, но все же...

— С одной стороны, это похоже на правду, ибо об оной связи, не особо скрываясь, говорят и при московском, и при петербургском дворах, — усмехнулся генерал. — С другой, у меня давно есть сильное подозрение, что там вообще говорят только то, что санкционировано самим Петром. Во всяком случае, имеется немало примеров наказания слишком болтливых. Отсюда можно сделать предположение, что имеющиеся слухи распускались с одобрения молодого царя.

— Но зачем ему это?

— А вы вспомните обстановку, которая сложилась два года назад. У царя не было ни власти, ни денег, ни сил, чтобы открыто потребовать сие от Совета, ни опыта, чтобы добиться своего тайно. Значит, ему позарез нужны были верные и квалифицированные соратники. Первого он нашел быстро, это Миних. Однако, при всех его достоинствах, он слабо разбирался в отношениях между советниками, да и вообще не имел опыта придворных интриг. Поэтому Совет, хоть и был обеспокоен его возвышением, все же не считал Бурхарда Христофора настолько серьезным противником, чтобы принимать радикальные меры. Однако Петр все равно сделал выводы. Ему был нужен кто-то, прекрасно знающий все тайные побуждения Совета, но при этом не питающий к нему никаких теплых чувств. Цесаревна в точности подходила под эти требования — она с детства варилась в этом котле и всей душой ненавидела Долгоруковых, однако ее открытый переход в лагерь молодого царя мог вызвать ненужные подозрения. Тогда Петр сделал так, что все считали ее всего лишь его любовницей. Когда Совет был низложен, надобность в маскировке отпала, и вскоре Елизавета якобы лишилась места в царской постели. Однако сразу после этого ей был присвоен высший придворный чин, и она по-прежнему остается в числе ближайших советников молодого царя, благоволящего к ней ничуть не меньше, чем ранее. И денег он ей дает куда больше, чем тогда, когда они, по всеобщему убеждению, были любовниками.

— Вы правы, Альберт, ваши умозаключения действительно похожи на истину, — кивнул король. — Тогда становится понятно, почему официальным руководителем посольства назначена именно она. Однако не знаете ли вы, где сам император? И взял ли он с собой моего сына, это еще один вопрос.

— Оба должны быть в составе посольства. Император присутствует вроде как инкогнито, под видом капитана инженерной службы Петра Михайлова-второго, но об этом знают все. Ваш сын — тоже, он изображает из себя лейтенанта воздушного флота Манфреда фон Рихтгофена. Однако на линейном корабле "Петр Первый" их нет. Но это всего лишь значит, что они на одной из десятка яхточек, сопровождающих линкор. Кстати, принц действительно поднимался в воздух, об этом говорят достойные доверии свидетели. Кроме того, он награжден довольно редкой и почетной в России медалью — бронзовой звездой "аэронавт третьего класса".

Тут генерал оказался не слишком точен — эта медаль была не просто редкой, а вообще единственной. Фридрих получил ее за десятиминутный полет в качестве пассажира. Кроме того, в России имелись три аэронавта второго класса с серебряными звездами — Новицкий, Елизавета и Елена. Они летали по два раза. Золотыми же звездами аэронавтов первого класса обладали граф Глеб Уткин и кот Герой. Одному из них вскоре предстояло стать главнокомандующим российским Военно-Воздушным флотом.

Посольство въехало в Берлин через пять дней после прибытия в Штеттин. Оно преодолевало сто пятьдесят километров столь долго для того, чтобы его мог догнать император, и этого времени ему вполне хватило. Он даже успел побывать в гостях у коменданта Штеттинского замка, генерал-лейтенанта Кристиана Августа Ангальт-Цербстского, чем привел его в нешуточное изумление и чуть было не вверг в непосильные расходы, но один из приближенных русского царя выдал коменданту в порядке компенсации триста пятьдесят талеров. А вообще у генерал-лейтенанта сложилось странное впечатление после визита. Ему казалось, будто он был затеян только для того, чтобы царь мог познакомиться с его трехлетней дочерью, Софией Фредерикой. Это наводило на мысли о том, что молодой император уже присмотрел для нее какую-то достойную партию, и теперь оставалось только осторожно разузнать, какую именно. Впрочем, это не так уж и важно, ибо русские вельможи, как правило, очень богаты. Но, конечно, генералу все-таки хотелось узнать имя своего будущего зятя.

Однако это желание было неосуществимым, ибо того имени не знал и сам русский царь. Он просто хотел посмотреть на ту, что при иных условиях могла стать русской императрицей Екатериной Великой. Вряд ли теперь ей светит престол, однако в том, что это выдающаяся женщина, у Новицкого не было ни малейших сомнений. И, раз уж она один раз очень неплохо справилась с управлением всей Российской империей, то теперь почему не поручить ей заняться только Дальним востоком и Аляской? Для чего следовало подумать, за кого ее выдать замуж. Но это не горит, пусть невесте исполнится хотя бы лет пятнадцать.

С этими мыслями Новицкий пустился в путь до Берлина, который вместе ночевкой занял у него чуть более суток. Посольство он нагнал, когда оно уже въезжало в пригороды прусской столицы.

Первым делом император встретился с Елизаветой, гарцевавшей во главе длинной колонны, и сообщил ей, что никаких изменений в первоначальных планах нет.

— Петенька, а ты случаем не заболел? — с беспокойством в голосе осведомилась цесаревна, принюхиваясь. — Как-то раньше от тебя вроде керосином не пахло.

— Да нет, это меня на постоялом дворе клопы достали, вот и пришлось их им травить.

— И как, помогло?

— Вполне. Одни сразу разбежались, а те, кто не успел, потом сдохли. Но выспаться толком все равно не удалось.

Император не стал уточнять, что в значительной мере тому было виной его любопытство. Ведь до сих пор он ни разу не видел живого клопа! Лесные не в счет, это совсем другие насекомые. В хрущобе, где он жил в двадцать первом веке, водились только тараканы — правда, их было много. В Лефортовском же дворце клопов не было, и в Летнем тоже. И вот они нашлись на немецком постоялом дворе, но поймать хотя бы одного оказалось не так просто.

Надо сказать, что легендарный клоп, про которого Новицкий много читал, но смог увидеть только сейчас, разочаровал молодого царя. Какой-то он был мелкий и медлительный, а, посаженный на руку, даже не пытался кусаться, а явно хотел только одного — побыстрее удрать. Правда, вонял он как положено, то есть столь же противно, как и коньяк. Для истребления коего запаха Сергей и залил все углы в комнате керосином.

— Ой, как интересно! — всплеснула руками цесаревна. — Петя, ведь у меня на Тверской сии мерзкие твари тоже недавно появились! Прямо как есть всю искусали, кое-где до сих пор красные пятна не все сошли. Показать? Ну, раз не надо, тогда не выделишь ли на борьбу с ними немного этой чудодейственной жидкости — скажем, литр в месяц?

— Хорошо, выделю. Ты только не обижайся, я еще раз напомню — если начнешь продавать налево излишки, то половину денег — мне. И не вздумай, пожалуйста, уронить цену! Ниже ста пятидесяти рублей за шкалик не опускайся.

— Конечно, Петенька, я же не дура. Можно, я тебя в знак благодарности поцелую по-родственному?

— Можно, но только в процессе этого не забывай, что я уже скоро месяц как женат и изменять жене совершенно не собираюсь.

Так как день прибытия посольства выдался пасмурным, то король не отказал себе в удовольствии пройтись по Берлину — правда, на всякий случай надев плащ с капюшоном. Компанию его величеству составил генерал Докум, а вскоре к ним присоединился лейтенант Леман, сопровождавший наследника в Россию, а ныне вернувшийся на родину вместе с ним. Они, не привлекая внимания, вышли на Грюнштрассе, где для расположения русского посольства были выделены два дома. Там суетились люди, ими распоряжалась энергичная молодая дама — ее звонкие команды далеко разносились по тихой до прибытия русских улице.

— Лейтенант, почему она заявила этому почтенному господину, что имела интимные отношения с его матерью? — поинтересовался генерал, неплохо, но не в совершенстве знавший русский язык.

— Это непереводимое русское словосочетание, ваше высокопревосходительство. Им можно выразить все, что угодно. В данный момент при помощи него цесаревна выразила свое неудовольствие шталмейстеру за избыточные, по ее мнению, траты в дороге.