Камбоджийский военно-морской флот был небольшой организацией, так что не понадобилось много времени, чтобы слух о моем маленьком поедании кобры обеспечил мне уважение, куда бы я не направился. Но это также положило начало неприятной традиции среди кхмерских командиров, которые каждый раз пытались приготовить мне причудливую маленькую закуску, которую я не стану есть.
Чтобы я отказался от еды? Этого никогда не случалось. Тушеные куриные клювы? Съел их. Хвост крокодила? Ел жареным, запеченым, пареным и соленым. Рыбьи глаза? Съел целый котелок. Собака? К тому времени, как я покинул Пномпень, я мог бы написать камбоджийскую кулинарную книгу под названием "50 способов собаку съесть". Мне нравились жареные тараканы, жареные личинки, опарыши в чили и чесночном соусе. Один предприимчивый молодой офицер морской пехоты кормил меня сырыми обезьяньими мозгами, добытыми из еще живой обезьяны. Их я тоже съел. По правде говоря, в течении следующих шести месяцев были моменты, когда я вспоминал поедание кобры — яд и все такое — с нежной ностальгией.
Именно в Камбодже я впервые узнал о визитах законодателей. Это тоже было потрясающе. За время моего пребывания в Пномпене, мы получили довольно много коделей. Кодель — это бюрократический термин для ДЕЛегации Конгресса. Как утверждается, эти поездки — которые спонсируются различными комитетами Палаты представителей и Сената, подкомитетами и рабочими группами — являются миссиями по поиску фактов, которые помогают нашим должным образом избранным слугам общества принимать обоснованные решения, когда они голосуют за будущее страны. Однако большинство коделей, с которыми я проводил время, состояли из конгрессменов и сенаторов, которые только хотели делать покупки или трахаться, или то и другое вместе.
Сначала я был оскорблен — возмущен тем, что они ничего не хотят узнать о Камбодже, или выяснить, справляются ли военные со своими задачами. Но сотрудники посольства ввели меня в курс дела. Были легионы ужасных историй о постыдных методах, которыми кодели действовали за границей. Секретари посольств рассказывали истории о том, как конгрессмены лапали их, или что еще хуже — насиловали, без всяких последствий.
У дипломатов и консулов тоже были свои истории о том, как они вытаскивали того или иного конгрессмена или сенатора из тюрьмы в Гонконге, Каракасе или Варшаве.
Так что, когда я осознал, что эти поездки были на самом деле бессмысленны — отпусками, проводимыми за счет налогоплательщиков — я не спросил, что могу сделать для законодателей моей страны, или что они могут сделать для меня. Я просто написал трехстраничный доклад о состоянии камбоджийских вооруженных сил, совал его каждому высокопоставленному конгрессмену и сенатору и велел им его прочитать в самолете, летящем домой.
Это давало им много свободного времени для выполнения их настоящей миссии: посещения лучших ювелирных магазинов, покупки невероятных и дешевых храмовых украшений и контрабанды резьбы по камню или античных Будд домой на личном самолете ВВС. Больше всего коделов интересовал вопрос, где конгрессмен может получить абсолютно идеальный минет или какой-нибудь невероятный траха-траха. Мой дипломатичный ответ был всегда один и тот же: "Для Вас — где угодно, конгрессмен".
Я предоставлял им в пользование свою машину, а Пак Бан возил их по окрестностям, чтобы они украсили себя драгоценностями или кончили. Я возвращался обратно к работе.
Генри Киссинджер, который тогда был советником по национальной безопасности, часто звонил в посольство. Том Эндерс иногда приглашал меня в "пузырь" — сверхсекретную комнату внутри комнаты, где мы принимали самые секретные звонки и вели самые секретные разговоры, чтобы послушать грохочущие тевтонские размышления Киссинджера о приливах и отливах событий в Юго-Восточной Азии и его планах по привлечению "красных кхмеров" к столу переговоров. Я слушал Генри, когда тот пытался играть Меттерниха, но, на самом деле, он выглядел не как великий государственный деятель, а, скорее, как мой дедушка Джо Павлик, размышляющий о плачевном состоянии мира, сидючи в шахтерском баре в Лэнсфорде, штат Пенсильвания. С одной стороны, игры разума Киссинджера ничего не стоили. "Красные кхмеры" выигрывали в Камбодже потому, что они были более свирепыми на поле боя — и к черту переговоры.
С другой стороны, я многое почерпнул из услышанного. Я смог воочию увидеть, как мыслит Госдепартамент.
Я узнал о различных рычагах на Туманном Дне, каждый из которых хотел иметь свою собственную гегемонию в камбоджийской политике. Я узнал, как работает отдел стран и как информация, отправленная послом, проходит через дипломатическую капиллярную систему. Я также выяснил, что слишком многие дипломаты считают, что любые переговоры лучше, чем их отсутствие, и, веря в это, скорее продадут камбоджийцев, чем столкнутся с возможностью занять жесткую позицию.
А потом, после приучения к хитросплетениям дипломатии, пришло время двигаться дальше. Не то чтобы мне особенно хотелось возвращаться в Штаты. На самом деле, несмотря на то, что я знал о назначении меня командиром Второй группы SEAL, я не хотел покидать Камбоджу. Мне нравились кхмеры. Они были в основном любовниками, а не бойцами, но могли бы хорошо сражаться, если бы им дали правильную подготовку и мотивацию.
Я достиг всех целей, которые поручил мне Том Эндерс, когда я приехал. За четырнадцать месяцев, проведенных в Пномпене, я сумел утроить численность личного состава старшинского корпуса, а также создать и ввести в строй отряд морской пехоты, который доказал свою мощь и эффективность в бою. И, кроме того, я добыл для главкома ВМФ новые катера — бронированные канонерки, которые мы называли мониторами — и три гаубичные батареи.
Вливания живой силы и вооружений, а также новая наступательная тактика сработали. Число конвоев, потерянных в результате действий "красных кхмеров" сократилось почти до нуля. Взрывы в Пномпене были взяты под контроль.
Я продлил свой тур почти на три месяца, чтобы остаться на сухой сезон, когда катера были наиболее уязвимы. Потом прибыла моя замена. Джордж Уортингтон был бойцом SEAL иного рода. Он был высоким, худощавым, аристократическим выпускником Военно-Морской Академии, чей талант заключался скорее в том, чтобы утвердиться в качестве Ie grand phoque (большого "тюленя", фр.) в коктейль-баре у бассейна в спортивном центре, чем в том, чтобы играть в полноконтактный "отсоси мудила" с "красными кхмерами". Долговязый холостяк, умеющий вести вежливые разговоры с лучшими из них, он заслужил в Пномпене репутацию Ie nageur d'amour, "любовного пловца", тогда как я заслужил репутацию le nageur de combat, боевого пловца. Маловероятно, что он когда-нибудь будет заниматься бодисерфингом на реке Меконг, не говоря уже о приглашении на поедание кобр. Я упирался, но в конце-концов получил приказ уйти — мне недвусмысленно сказали, что я потеряю свое повышение до капитана второго ранга, как и шансы на получение полевого командования, если останусь в Пномпене. Поэтому я назначил дату отбытия, и в этот день, к сожалению, убыл.
Однако за месяц до того, как я это сделал, мы с главкомом съели вместе много кобр. Мы и десерт ели тоже. Ням-ням.
Глава 15
Церемония смены командования — ритуал столь же древний, как и военно-морской флот. В Уставе говорится: "Офицер, который должен быть освобожден от командования, должен в момент передачи своего командования призвать всех к строю. Офицер, который должен быть освобожден от должности, должен зачитать приказ по подразделению и передать командование своему преемнику, который должен прочитать его приказ и принять командование". Уникальность заключается в том, что во время формализованной передачи командования, полное принятие ответственности, полномочий и подотчетности — за корабль или подразделение — передается непосредственно от одного офицера флота другому. Такого в вооруженных силах больше нигде не происходит.
Моя предстоящая смена командования была организована в огромном спортзале базы амфибийных сил ВМФ в Литтл-Крик, поскольку в октябре было слишком холодно проводить ее на открытом воздухе. В северном конце длинного, обнесенного стеной здания, был сооружен подиум. Позади него американский флаг размером двадцать на тридцать футов (прим. 6х9м) создавал трогательный патриотический фон. На полированной баскетбольной площадке от боковой двери до трибуны расстелили красный ковер. По краям ковра стояли хромированные пятидюймовые гильзы, с натянутыми между ними белеными накрахмаленными канатами. Старший боцманат и пятеро боцманов замерли по стойке "смирно", готовые высвистеть в дудки сигнал официального присутствия командира на борту.
Для гостей и друзей было приготовлено около двухсот мест. Кэти Энн и дети заняли центральные места в первом ряду.
Моя мать, Эмили, приехала в сопровождении двух моих дядей.
Это доставило мне немалое удовлетворение. К моей карьере на флоте в семье относились с полным безразличием. Им было все равно, что я пережил Адскую неделю и стал боевым пловцом. Когда я закончил ШКО, они неохотно отметили, что я это сделал. Никто не пришел посмотреть, как я получаю свои четыре Бронзовые или Серебряную звезды. Но теперь, когда я собирался стать командиром элитного подразделения, они не могли быть более милыми. Там были и подарки для детей, и предложения поддержки, и комплименты в изобилии. Тем не менее, я принял похвалу с необходимой долей соли, потому что — по правде говоря — когда я сидел на трибуне и смотрел на свою мать и своих дядей, я также видел лица офицеров и рядовых, к которым я чувствовал себя гораздо ближе, чем когда-либо к своей плоти и крови.
Бойцы Второго отряда SEAL повзводно стояли по стойке "смирно", блистая своей темно-синей униформой. На их груди красовались ряды планок боевых наград и благодарностей. Каждый член отряда, служивший с 1966 по 1972 год, провел по меньшей мере два тура во Вьетнаме; многие провели там три или четыре тура; некоторые шесть. Можно было сказать, кто на борту новичок — на их груди было пусто. Рядом с бойцами Второго отряда SEAL стояли представители от UDT и других подразделений флота.
Смена командования, как и все флотские церемонии, не признает сушу. Символика и терминология — морские. Штаб-квартира Второго отряда SEAL, из которой только что вышла официальная делегация, известна как квотердек. И когда мы вошли в спортзал, зазвучал сигнал прибытия на корабль — кланг-кланг, клангкланг, кланг-кланг, кланг-кланг — и мы взошли на борт, отдавая честь старшему боцманату, в соответствии с нашими званиями; нас выкликали, словно мы взбирались с барки на линкор.
Кланг-кланг, кланг-кланг.
— Капитан третьего ранга, ВМФ США, прибыл.
Это был я. Я прошагал по красной ковровой дорожке прямо, отдал в ответ честь, поднялся на трибуну и стал ждать начала веселья. Это не заняло много времени. Капеллан прочел молитву. Приглашенный оратор был представлен и сделал несколько кратких замечаний. Боб Гормли, уходящий командир Второго отряда, зачитал свой приказ. Затем я прочитал свой: "Капитану третьего ранга Ричарду (без промежуточных иницалов) Марсинко от управления делами личного состава: Вы принимаете командование Вторым отрядом SEAL с 10 октября 1974 года".
Боб посмотрел на меня.
— Я готов к смене, — сказал он.
Я посмотрел на него и ответил:
— Я сменяю Вас, сэр.
Если верить большим часам на боковой стене спортзала было 10.38. Двадцать девять минут назад меня приветствовали на борту в качестве еще одного тридцатитрехлетнего капитана третьего ранга. Когда я покинул трибуну, старший боцманат выкрикнул:
— Второй отряд SEAL, к отходу.
Эти слова прозвучали для меня как музыка.
Хотя церемония была практически безупречной, мой путь к командованию был не особенно легким. Одной из причин являлся мой быстрый рост в сообществе специальных методов ведения войны. Я сменил Боба Гормли, который был капитан-лейтенантом, когда я был энсайном. Теперь мы оба были капитанами 3-го ранга.
Это означало, что он получил только одно звание за прошедшие восемь лет. Меня повысили на три звания. Более того, я перепрыгнул через поколение офицеров сил специального назначения, чтобы иметь возможность получить командование Вторым отрядом SEAL. Это сделало некоторых людей очень несчастными, особенно тех, кто пролетел мимо. С другой стороны, я шел на риск, на который многие из офицеров SEAL предпочитали не идти. Большинство из тех, через кого я перепрыгнул, остались в Литтл-Крике, где они обзаводились недвижимостью, играли в волейбол и футбол по выходным, присоединялись к парашютной команде и пили пиво в офицерском клубе. Возможно, что еще более важно, они образовывали клинья и рычаги, чтобы помогать друг другу в личном или профессиональном плане. Я вернулся из Пномпеня, никому ничего не задолжав. Я был аутсайдером, который взял трехлетнюю штабную работу без повышения в звании или зарплате, закончил колледж, а затем отправился за границу в Камбоджу в качестве атташе. В сообществе сил специального назначения некоторые рассматривали эти назначения как дезертирство, а не как способ расширения возможностей.
Это была их проблема, не моя. Я чувствовал, что мои три года в штабе COMPHIBTRALANT и последующий тур в качестве атташе, дали мне возможность вращаться в кругах, в которых бойцы SEAL раньше не появлялись — что могло быть только к лучшему для сил специального назначения в целом и Второго отряда SEAL в частности. Например, я приехал домой в короткий отпуск в мае 1974 года, чтобы проинформировать председателя Объединенного комитета начальников штабов и главного командующего ВМФ о ситуации в Камбодже. Пока я был в Вашингтоне, у меня была возможность посетить Литтл-Крик для церемонии смены командования во Второй группе специальных методов ведения боевых действий ВМФ.
Там я встретил контр-адмирала Грина, человека, на которого мне предстояло работать, когда я вернусь, чтобы возглавить Второй отряд SEAL. После он спросил, кто я такой и почему на мне эполет с четырьмя золотыми полосами (что означало, что я представляю офицера с четырьмя звездами).
Я объяснил, что являюсь военно-морским атташе в Пномпене и представляю президента Соединенных Штатов. Мы немного поболтали с адмиралом Грином. Он спросил о ситуации, и я коротко рассказал ему о Камбодже, отдал честь и позволил ему вернуться к гостям. Я продолжал смешиваться и взбалтываться.
Я видел, как он время от времени поглядывал на меня, отмечая, что я могу разговаривать с трехзвездными адмиралами, так же легко, как со старшинами, наблюдал, как я держу коктейль, не проливая его на подбородок, одобрительно кивая, когда я смешил адмиральских жен.
Теперь, как командир Второго отряда SEAL, я буду работать на этого парня — и его штаб. В мою пользу было то, что я уже встречался с ним на приеме, и он знал, что я способен проинформировать председателя Объединенного комитета начальников штабов и главнокомандующего ВМФ. С другой стороны, Боб Гормли, проработавший на адмирала Грина почти полгода, так его и не узнал. Позиция Боба была такова: "Если штаб специально не звонит, не беспокой их". Это было типично для командира SEAL — у меня было такое же отношение, когда я был во Вьетнаме (помните все эти "Если не поступит иных распоряжений"?)
