Хроники Обетованного. Тени и зеркала

Абиальд с искренним сочувствием смотрел, как лорд растерянно перекладывает тонкие, хрустящие от новизны карты. В голову пришёл невольный вопрос: что чувствовал бы он сам, если бы пропал Инген — будущий наследник Дорелии и его вечная головная боль, полная капризов?..

Вчера вечером Инген, загадочно блестя светлыми глазёнками, приволок в его опочивальню дохлого крысёныша. Это случилось, когда он пришёл за традиционным пожеланием спокойной ночи, и в наказание Абиальд даже не позволил мальчишке приложиться поцелуем к своей руке. Инген, обожавший отца, долго бился в истерике, но король не смилостивился: пусть учится нести ответственность за свои поступки, как подобает мужчине... Абиальд так и не выяснил — ни сам, ни через учителей и нянек, — раздобыл принц где-то несчастного зверёныша или сам, чего доброго, свернул ему шею. Но рот мальчика, на котором оставались ещё крошки пирожного с ужина, растягивала улыбка такого недоброго и недетского блаженства, что король впервые задумался о том, точно ли он ведёт себя, как все дети в таком возрасте.

Крысёнка выбросили, однако один из лучших учителей Ингена — выпускник ти'аргской Академии, в минуты волнения как-то по-козлиному блеющий вместо человеческой речи, — подобострастным шёпотом сообщил Абиальду, что "недокрысами" в городе прозвали тех странных чёрных тварей, с которыми вот уже почти месяц не могут справиться дорелийские хозяйки. Ещё одна проблема, о которой Абиальд предпочитал не думать: сначала это казалось ему просто смешным, а сейчас пугало. Сейчас, в пору сбора урожая, это более чем некстати: не хватало ещё снова взволновать крестьян...

"Кто-нибудь из слуг мог навести ребёнка на мысль об этих существах, мне кажется, — бормотал учитель, озираясь затравленно, словно за его плечом притаились альсунгские мореходы. — Он ведь такой любознательный, чудный мальчик..."

Так что бы чувствовал Абиальд, если бы пропал Инген, его сын?..

Король прислушался к себе — и поскорее убедился, что испытывает ужас. Это было проще, чем признаться в полном, противоестественном холоде внутри — звенящем, как осенний ветер в предместьях.

ГЛАВА XXI

Долина Отражений

Нитлот вернулся на пике осени, хмурым, обложенным тучами днём. Невидимый барьер, окружавший Долину, пропустил его, слегка артачась (он слишком долго отсутствовал, и к тому же принёс на себе людскую немагическую вонь); а чтобы протащить вместе с собой Соуша, и вовсе пришлось постараться. Но Нитлот, конечно, справился — гордость не позволила бы ему сдаться, — и широкая, поросшая жидкими рощицами низменность раскрылась перед ними. На вид в ней не было совсем ничего примечательного: извилистые тропинки, длинные приземистые здания, пара мельниц, лениво ворочавших лопастями...

С части грядок уже собрали урожай (с помощью магии, конечно — сородичи Нитлота унижались до ручного труда крайне редко, лишь если это требовалось для новой ступени внутреннего просветления), и теперь они грустно чернели, как заплаты на одежде людских крестьян. Но ещё чернее было шестиугольное здание Меи-Зеешни — Зеркального дома, скромно стоявшего примерно в центре Долины, почти среди жилых зданий. Два его брата-близнеца замерли на двух концах Долины — восточном и западном: один — в окружении белых каменных столбов, другой — у родника, нарочито заурядно и буднично. Но иллюзия тусклости и скуки не обманывала Нитлота: он-то знал, что в Долине нет ничего случайного. Расположение каждого камня и дерева, каждой двери, лестницы, беседки имело особый смысл, продиктованный традицией и тонкими вибрациями магического поля. Продиктованный волей зеркал, таившихся под каждой крышей... Нитлот уже ощущал их холодный стеклянный зов — и наконец-то вздохнул с облегчением. Он дома.

Соуш таращился на всё это, округлив голубые глаза и с любопытством выпятив толстые губы. Тощая низкорослая лошадь, которую он бессовестно увёл из Овражка, тревожно всхрапывала под ним, чуя колдовство. Её, видимо, тоже утомила дорога и бесконечные проверки на дорелийской границе: Нитлот и не знал, что за ней теперь так пристально следят... Впрочем, будучи Отражением, он привык к свободному проезду по людским землям. Слишком эти идиоты боятся одинаковых глаз таких, как он, — особенно если придать им в должной степени зловещее выражение. Да и зеркальце на поясе становится весомым аргументом.

Нитлот вздохнул и, напрягшись, спешился. Он хотел войти в Долину пешком, коснуться ногами этой земли — сам не думал, что так расчувствуется... Оробевший Соуш поскорее последовал его примеру. Стояла пустота и тишина — никто, как всегда, не спешил показываться.

Однако, не успели они пройти и нескольких шагов, ведя лошадей в поводу, как Нитлот вскрикнул от внезапной боли в ноге. Соуш дёрнулся было к нему, решив, что снова дают о себе знать раны, нанесённые тенями Хаоса, — но остановился, встретив предостерегающий жест. Наклонившись, Нитлот выдернул крошечный шип, вонзившийся чуть выше щиколотки — и тот с тихим щелчком превратился у него на ладони в ядовито-розовый цветок шиповника. А потом где-то рядом, словно в воздухе, послышался тихий смех.

Обречённо вздохнув, Нитлот выпрямился и сердито дохнул на цветок; тот мигом стал кучкой серой пыли. Хотелось дать волю своему раздражению, но он вспомнил насмешливо-презрительные глаза Альена — и сдержался.

— Индрис, — произнёс Нитлот, постучав костяшками по стволу сероватого скрюченного вяза, под которым остановился. — Хватит дурачиться, выходи.

Из сплетения голых веток вяза на него с хохотом рухнуло что-то лёгкое, задрапированное в чёрные шелка — и задорно потрепало по макушке перед тем, как соскользнуть на землю. Выражение лица Соуша не передали бы ни кисть, ни перо.

Индрис стояла теперь перед ними и улыбалась, обнажая хищно-белоснежные зубы — маленькая, юркая и смуглая, похожая на взъерошенного воронёнка в своих странных, как всегда, одеяниях. Глаза её — чуть вытянутые, серо-стальные, как у всех в Долине, — искрились лукавством, а морщинки в их уголках скорее скрывали, чем обнажали истинный возраст. Женщины зеркального народа вообще не любили его демонстрировать; наверное, все знали, что Индрис — одна из старейших в Долине, но тактично об этом молчали. Здесь свято блюли уважение к чужому выбору: мало ли у кого какие причуды... Что делать, если ей хочется казаться вечно юной.

— Так-то ты встречаешь старых друзей? — спросил Нитлот, с наслаждением возвращаясь к звукам родного языка; после ти'аргского они казались ему музыкой. Индрис фыркнула, сморщив тонкие губы, как нитку в узелок.

— Друзей — вот ещё... Не бывало среди моих друзей таких зануд, как ты, Нитлот. Зачем ты убил мой цветок?

Она ни секунды не стояла на месте — то по-девчоночьи приплясывала, то переминалась с ноги на ногу, то теребила прядь волос, вновь изменивших цвет и на этот раз тёмно-синих. Потом подскочила к обалдевшему Соушу и с игривым любопытством ткнула ногтем его мощное предплечье. Парень залился краской, но даже не отступил, точно приросший к земле. Нитлоту стало его жаль: к Индрис сложно привыкнуть.

— А это ещё кто? Зачем ты привёл к нам чужого, Нитлот?.. Как рыцарь, взял пленного на поле брани? — и она звонко расхохоталась, видимо, представив, как Нитлот кряхтит под тяжестью доспехов.

— Оставь его. Это мой... помощник. И ученик. Его зовут Соуш.

— Просто Соуш? Без родового имени, прямо как у нас?

— Не знаю я его родового имени. Он немой.

— О, тогда понимаю, почему он тебе приглянулся, — хмыкнула Индрис, продолжая с интересом изучать лицо несчастного Соуша — для этого ей пришлось привстать на цыпочки. — Никогда не покажется умнее, чем ты, верно?.. Только как он может быть твоим учеником? Я не чую в нём Силы.

— Не в том смысле ученик... Это сейчас неважно, — проворчал Нитлот: ему вовсе не хотелось с порога признаваться, что он учит писать безграмотного крестьянина-человека. Или что этот крестьянин, выходив его, ещё и спас ему жизнь от ходячего мертвеца. — Я ужасно устал, Индрис. Мне нужно к Старшему, а потом отдохнуть.

— Старшему нездоровится... Опять неудачный опыт, — рассеянно сказала Индрис, нарезая плавные круги вокруг Соуша. — Его пока заменяет Мервит. Думаю, он поговорит с тобой, если не очень занят.

— Если не очень занят?! — повторил Нитлот, не веря своим ушам, и поймал Индрис за запястье; от её ведьминского кружения у него уже рябило в глазах. — Не притворяйся, что не знаешь, зачем я уезжал! Это дело чрезвычайной важности, важнее всего... Проклятье, меня не было несколько лун, а ты даже не спросишь, что меня так задержало?

— Какие-нибудь людские войны, я полагаю?.. — беспечно пропела Индрис и высвободила руку. — Ладно, ладно, я серьёзна, как хочешь... Конечно, я знаю, зачем ты уезжал. Дурачок Бризоли — и тот, наверное, знает, ты же теперь почти герой... Но где же он, Нитлот? Где цель твоего похода, о наш храбрец?

— Ты об Альене? — угрюмо уточнил Нитлот, отмечая томно-мечтательное выражение её лица. Как раз в этот момент пористая масса туч на небе чуть разошлась, и один из по-осеннему бледных золотистых лучей осветил Индрис, ярко выделив бесформенный ворох чёрных шелков, и растрёпанные кудри, и тень в ямочке меж ключиц. Нитлот уже не впервые отстранённо подумал, что она довольно красива.

— О ком же ещё. Я так ждала его. Даже сделала новый витраж, — в голосе Индрис появились глубокие, томные нотки — подавленный вздох разочарования. Нитлот понятия не имел, насколько серьёзно надо это воспринимать — но всё равно скрипнул зубами от злости.

— Я его нашёл, но он не приедет, — отрезал он, запахивая плащ. — Здесь холодно, не стану я больше стоять на ветру. Объясню всё только Старшему или Мервиту. Где он сейчас?

— У себя или в Меи-Валирни, вот уж не знаю... Сейчас, — Индрис ненадолго нахмурилась, приложив кончики пальцев к зеркалу на поясе. — У себя. Но я пойду с тобой, ужасно хочу послушать... Ох, какая жалость, что он не приедет! Жестокий, ты испортил мне настроение... Но ученика твоего надо проводить, — она собственнически подхватила Соуша под руку; тот уже смотрел на неё глазами преданного пса — почти с тем же восторгом, как на Альена. — Сейчас у кого-то из беззеркальных как раз занятия, пусть познакомится со своими сородичами. А потом мы хорошенько его накормим... Старший, наверное, разрешит ему мясо, как ты думаешь? Ему ведь не надо осваивать Силу.

— Сначала выслушайте меня, а потом кормите Соуша!.. — страдальчески возвысил голос Нитлот, прерывая её словесный поток; его задело, что его-то никто не встречал с угощением и, судя по всему, не особенно ждал. — И, кстати, Альен не спрашивал о тебе. Если вдруг интересно.

— Ах, ты не отомстил мне, глупый! — смех Индрис снова рассёк мирную тишину Долины, как клинок. — Я-то знаю, что всегда в его сердце... Я ношу дитя, Нитлот, — с внезапной серьёзностью выдала она. — Снова... Если бы ты привёз нам Альена, я бы попросила его провести обряд Наречения-в-утробе. Но раз нет, то нет...

Некоторое время они шли молча, бок о бок, петляя меж тенистых рощиц и молчаливых скромных домов. Лошади присмирели, и иногда Индрис гладила их гривы — бережно, как косы подруг.

— Он бы нарёк твоего ребёнка каким-нибудь полубезумным именем, — попытался утешить её Нитлот, когда немного пришёл в себя. — Гэрхо или как-нибудь наподобие.

— Гэрхо... — задумчиво повторила Индрис, пробуя слово на вкус. — Так раньше называли бурю, верно? А знаешь, мне нравится... Я запомню твоё предложение.

Нитлот молча возвёл глаза к небу.

* * *

Домишко, который в незапамятные дни выстроил себе Мервит, донельзя подходил его чудаческой натуре. Со сглаженными, почти округлыми углами и выпуклыми стенами пёстрой кладки, с круглыми же окошками и дымовой трубой, зимой и летом скрытой под побегами вьюна, домик напоминал разноцветную игрушку какого-нибудь странного, одинокого ребёнка-фантазёра. Теперь Нитлот, как и прежде, смотрел на него с неодобрением: аляповатое пятно на ровной гармонии приглушённых тонов Долины... Но сегодня он так устал, что по старой привычке ввалился без стука и не особенно задумывался о месте, куда пришёл. К тому же рёбра вновь ворчливо заныли, да и злость на Индрис пока не покинула его.

Седая, с остатками рыжины, грива Мервита склонилась над столом: он вдохновенно мастерил что-то, вооружившись лупой и тонкими инструментами. Что ж, этого следовало ждать. Сейчас, как и всегда, стол Мервита ломился от колбочек и оловянных шариков, цепочек, шестерёнок, зажимов, маленьких аппаратов загадочного предназначения — механика была его страстью. Мервит славился скромностью (вообще-то не совсем типичной для зеркального народа), но Нитлот знал, что треть всех приспособлений Долины точно сделаны его руками.

Нитлот прошёл вперёд, с блаженством утонув истерзанными ногами в искусственной траве, что покрывала пол. Удивило его лишь то, что Мервит был не один: белобрысый прыщавый паренёк лет четырнадцати сидел возле стола, скрестив ноги, и вдохновенно перечерчивал какую-то пентаграмму (Мервит вообще любил обучать графической магии — бессмысленное занятие, с точки зрения Нитлота: сам он успел убедиться, что беззеркальным обычно не хватает на неё ума). Мальчишка даже кончик языка от усердия высунул и не поднял головы, когда вошёл Нитлот. Наверное, один из лучших учеников, раз Мервит допустил его в свою одинокую нору.

— Нитлот, — механик сдержанно кивнул ему, вставая, и протянул грязноватую ладонь. Людской обычай, не так давно укоренившийся в Долине. — Я через Индрис понял, что ты здесь. Старший совсем плох. Силы покидают его.

— Силы покидают и меня, — буркнул Нитлот, поморщившись от боли, когда Мервит слишком сильно тряхнул ему руку. — Невесёлое, знаешь ли, было путешествие.

— Я догадался, — в глазах, испещрённых красными ниточками лопнувших сосудов, мелькнуло что-то вроде сочувствия. — Присаживайся, расскажешь всё по порядку.

— Да не стоит, я не хочу надолго задерживаться, — Нитлот показал глазами на мальчишку и осторожно кольнул Мервита мысленным вопросом: он понимает по-нашему? Механик успокаивающе отмахнулся, но садиться Нитлот всё-таки не стал — его уже шатало от усталости, а ждать от Мервита угощений было глупо. В трапезную и спать — спать, спать, пока не выветрятся из памяти эти безумные недели в лесу Альена.

Он начал рассказывать стоя, стараясь не особенно витийствовать и не вдаваться в лишние подробности. Иногда это и не хотелось делать — например, при описании твари Хаоса или умертвия; Нитлот не распространялся о своей боли, об унизительном ужасе — к чему, если искорёженное тело говорит само за себя... Мервит многое понимал без слов. Он молчал, с прищуром глядя на него из-под нависших бровей, перекатывая по столу пыльные шестерёнки. За круглым окном разгорался день.

— Его письмо у тебя? — спросил Мервит, чуть помолчав, когда Нитлот умолк. Письмо Альена было в седельной сумке, но Нитлот, немного помявшись, признался, что помнит его наизусть. Мервит не стал расплываться в усмешке, как обязательно сделали бы Индрис или Тейор, но очередной проницательный взгляд заставил Нитлота глупо вспыхнуть.