Внизу наш дом

В отличии от основной массы нынешних летательных аппаратов, именно у этой модели — "каюка" — зимний вариант шасси не портит аэродинамику, что, в сочетании с очень подвижной базой обеспечения превращает звено в весьма маневренное подразделение — на любом мало-мальски свободном от леса месте садись, и начинай действовать. А, чуть какая опасность, улетай.

Мне подумалось, будто хотят попытаться нечто подобное попробовать где-то в тылу врага, "притулившись" к партизанскому отряду. Но, повторюсь, сообщали мне далеко не всё.

Почему самолётов было так мало? Потому что с крылатым металлов в стране очень напряжённо — его направляют на изготовление столь нужных бомбардировщиков. Мы, собственно, от производства Ил-4 и Ил-2 и отщипнули немного, почти, считай, из обрезков вылепили четыре крошечных москита.

Я надоумил директора завода отдать на изготовление "каюков" запасы, приготовленные для Ер-2, потому что, насколько помню, эти машины сколь-нибудь значительной роли в этой войне не сыграли. Так и не стоит их всё время переделывать, затрачивая силы и время... и материалы. Ну да это не нашего уровня вопрос, его в Москве решают.

Меня же оставили на месте потому, что сочли необходимым ускорить работы по созданию москитного штурмовика. Даже пионеров моих отозвали с фронта — думаю, Москалёв их затребовал. В опытном производстве этим ребятам нынче не много равных найдётся.

Проводив испытательную группу, я отправился в КБ. Чего только тут не напридумывали? Все ведь прекрасно понимают, что штурмовик должен быть хорошо бронирован — пример Ил-2 у всех перед глазами. На их производстве сейчас и сконцентрированы основные усилия заводчан.

В москитном же исполнении привлекательным представляется минимизировать защищённый объём, чтобы уменьшить закрывающую его поверхность и, таким образом, снизить массу. Отсюда — первейшая мысль — поставить двигатели рядом друг с другом. Но это мгновенно нарушает режимы охлаждения моторов. И ещё важный момент — вынужденные посадки для штурмовиков — обычное дело. Тут никак невозможно пренебрегать опасностью раздавливания пилота сорвавшимся со своего места мотором. А, поставишь двигатель спереди — ухудшается обзор как раз туда, куда нужно наводить оружие.

Это, если принимать во внимание варианты привычной для нашей "школы" концепции.

Однако, рассматриваются и непривычные — вот бронированный У-2 с двумя двигателями на крыльях и целой батареей из пар ШКАСов, УБК и ВЯ. Последняя — двадцатитрёхмиллиметровая пушка с настолько мощной отдачей, что ставят их преимущественно на штурмовики, обладающие немалой массой и хорошим запасом прочности.

Общее впечатление от увиденного — никто не знает, куда грести. Прорисовывают всё, что могут придумать. Прикидывают вес к скорости, толщину брони к массе секундного залпа, а длину пробега к скороподъёмности. Часть машин неспособна взлететь даже на бумаге. Я тоже не могу ничего присоветовать — задача выглядит заранее нерешаемой. Тоска и чувство безысходности рука об руку расхаживают во всю ширину моей души.

* * *

Как живём мы с Мусенькой? По-человечески — по ночам. А когда ещё, если весь день заняты на курсах. Даже питаемся вместе с личным составом. Мой лётный паёк жена съедает на пару с Шурочкой, а Сан Саныч частенько угощает беременных капитанов отличным салом.

Ссоримся ли мы? А зачем? Я за полвека совместной жизни изучил её характер — знаю, по каким вопросам какое мнение она имеет, и беззастенчиво этим пользуюсь, то есть никогда не спорю и вообще потакаю ей всячески. От этого настроение у моей судьбы не портится и характер делается сговорчивым. Чего и всем желаю.

Разумеется, общаясь мы задеваем многие вопросы авиастроения. В том числе, рассуждаем и о набившем в моих мозгах оскомину москитном штурмовике. Вообще-то она не очень склонна к глубоким сопереживаниям, как говорится: "он пришёл — она сказала", но ко мне отношение у неё более тёплое.

— Ты вот, Шурик, когда "кирдыка" делал, о чём думал?

— Об основной задаче — донести оружие в точку выстрела и поразить цель.

— Так почему у тебя сейчас голова ненормально работает? Задача — та же. Изменились свойства цели.

— Так к этому ещё и требования технического задания добавились — раньше то я ничем, кроме собственного представления, не руководствовался.

— Наплюй. Ты же это умеешь, — Мусенька сладко потянулась и ткнулась носом мне в плечо. — Делай, что должен — потом ответишь.

Вот за что я люблю эту женщину — умеет она мне мозги прочистить. Впрочем, нашим "курсистам" — тоже.

Этой ночью родила Шурочка. Всё прошло нормально, но несколько дней кому-то придётся подменять её на занятиях. И нужно будет няньку малышке подыскать, хоть за деньги нанять, хоть мобилизовать через военкомат, потому что лично я считаю её работу сейчас очень важной. Не именно няньки, а конкретно Шурочки — самолёт в неумелых руках — подарок врагу. И нельзя занимать промышленность выпуском подарков для противника. А из выпущенных подругой сотен "птенцов" всего четверо погибли. Зато насбивали... Уж по одному-то вообще каждый. А есть и такие, чей личный счёт приближается к десятку.

* * *

Итак, требуется самолёт поля боя. В идеале — вертолёт. Но с его созданием мне не совладать — ну не знаток я в этой области. Так что мечты о машине вертикального взлёта сразу можно отмести. Зато, напрашивается вывод, что скорость его следует не увеличивать, а уменьшать. Зачем уменьшать? Затем, чтобы он мог хорошо целиться при работе по наземным целям, а не просвистывал над ними, как метеор.

Из самых ярких аналогов этой эпохи, следует упомянуть У-2, который мог лететь даже на шестидесяти пяти километрах в час — садиться, по крайней мере. Наш "сундук" имеет ещё лучший показатель — пятьдесят километров в час. Соответственно и разбег с пробегом у него меньше.

А можно ли добиться большего? Можно, увеличив площадь крыльев и, соответственно, подъёмную силу. Вот о чём, оказывается, думал Симка, прилаживая к У-2 пару двухсотпятидесятисильных моторов. То есть, он, наверное, не прямо так думал, а интуитивно догадывался — точился где-то под его причёской червячок озарения.

Этого "червячка" я и представил на следующий день в КБ. Так и сказал, что самолёт должен подлететь к месту событий со скоростью автомобиля, едущего по гладкой дороге. Подлететь на малой высоте на расстояние около километра, приподняться на удобную высоту и как-ак врезать из всех стволов. Потом стремительно развернуться, снизиться до бреющего и побежать за новой порцией гостинцев.

А тут Климка — один из бывших пионеров, а теперь очень серьёзный товарищ лейтенант и к тому же орденоносец, вспомнил, как у них соседи-пехотинцы за половину коровьей туши одолжили на денёк один из "сундуков" с лётчиком. Они ему в переднюю стенку вмонтировали пулемёт "Максим" и на этом угробище прошли над берегом речки, выбивая пулемётные гнёзда. А потом быстренько всем батальоном перебежали через водное препятствие по льду и заняли высотку, которую было велено отбить.

Техники потом ругались, заделывая пробоины в фюзеляже и крыльях, и в другой раз командир полка поднял цену аренды. А третьего случая просто не было — на аэродромах подскока у самой линии фронта самолётам не положено сидеть подолгу. Отвели их поглубже в тыл, туда, где собственно пехотных частей встречается мало.

Родиона Клюкина — того самого выпускника наших курсов, который по негодности для работы истребителем был переведён в малую транспортную, и который водил в бой тот памятный сундук, отыскали достаточно быстро — он часто прилетает за запчастями, вот и в этот раз случился вместе со своей примечательной машиной. Осмотрели амбразуру под "Максим", следы блиндирования — ясно видны отверстия крепления установленной и снятой потом стенки (пару гвоздей так и не вытащили), расспросили о поведении машины на малых скоростях в условиях полёта у самой поверхности — творческий народ уже начал вовсю "генерить".

— Нужно угол атаки крыла увеличить.

— Навсегда нельзя — а то на перелётах прорву горючего сожжёшь.

— Большие закрылки сделать.

— И предкрылки...

— Потребуется столько механизации, что только держись? К тому же, как ты планируешь это всё из себя подвижное крыло бронировать?

— Бронировать крыло? Не сходите с ума... разве что, переднюю кромку у самого фюзеляжа, там где баки.

— А если всю плоскость поворачивать на несколько градусов?

Вот теперь мозговой штурм обрёл целенаправленный характер. А я присел к столу формулировать требования к вооружению. Прежде всего, написал категорическое запрещение подвешивать к этой машине бомбы (а то они его взрывной волной сами и собьют при такой высоте и скорости) и стал прикидывать, как чисто организационно справиться с боевой задачей силами одного человека. Пилота. Потому что наводить оружие на цель придётся поворотом корпуса всего аппарата — иначе мы породим монстра.

Глава 28. Капут

Штурмовик у нас вытанцевался довольно быстро. Оно очень напоминал "сундук" — те же продольные желоба на крыльях, но в пропеллерах прибавилось лопастей — мы довели их число до шести. Собственно — та же простая деревянная конструкция, что и на "абзаце" — просто заимствовали её не долго думая. Двигатели, их стало два, разместили в положении лёжа в толстопрофильном крыле у самого фюзеляжа. Сами несущие плоскости значительно расширили, увеличив площадь. Наклон их на десяток градусов вверх обеспечили винтовыми "домкратами", опускающими заднюю часть центроплана. Носовую оконечность фюзеляжа выполнили из шестимиллиметрового броневого листа — для этого нашлось все, необходимое на заводе, производящем штурмовики.

Вопреки моему мнению конструкторы втиснули сверху сразу за крылом заднего стрелка с пулемётом "Максим". В носу же расположилась целая батарея из двух ШКАСов, двух УБК и двух ВЯ. Кроме того из Одессы привезли семидесятишестимиллиметровые безоткатки, разработанные для десантных штурмовых групп. Эти штуковины пришлось вешать под крылом прямо под двигателями у самого фюзеляжа — не лезли они внутрь. Их барабаны, собранные из отрезков труб, были рассчитаны не на восемь выстрелов, как в моей тридцатисемимиллиметровке, а всего на шесть — иначе получались чересчур тяжелые.

Учить эту птичку летать пришлось почти три недели — уж очень много непривычных фокусов она вытворяла. Особенно, при наклоне плоскостей. Ведь с их поворотом менялся и вектор тяги винтов относительно оси фюзеляжа, и рули высоты покидали зону интенсивного обдува. Кроме того, оказывался возможным полёт в положении "носом вниз". И всё это на скоростях от сорока до восьмидесяти километров в час.

На малых высотах при широком крыле активно работал эффект экрана. Ещё, поворачивая, приходилось заботиться о том, чтобы не чиркнуть крылом по шарику — самолёт предполагалось использовать буквально в приземном слое, почти касаясь колёсами тверди земной. Даже работая в авральном темпе, мы с трудом довели машину до состояния предсказуемости только к середине мая. Для изготовления даже второго экземпляра времени больше не оставалось — я погнал аппарат на войсковые испытания в район Запорожья — там снова обострилась ситуация.

* * *

Связной самолёт довел нас до штаба пехотного полка, где мы и сели — нам хватило самого края непаханного с прошлого года поля. Мы — это я на безымянном пока прототипе штурмовика и два "сундука" гружёных, преимущественно, боеприпасами.

Командир полка удостоил нашу чудо-машину беглого поверхностного взгляда и даже не поморщился — ему было не до эмоций. От него веяло многодневным недосыпом и отчаянием обречённости.

— Вот тут, у Бабурки, — ткнул он пальцем в карту, — немец пошел в атаку на батальон Плахотного. Сможешь его поддержать?

— Не знаю, ответил я честно. — Ещё не пробовал. А чем атакует?

— Танками.

— Какие типы?

— Тройки.

— Семёныч! — крикнул я оружейнику. — Закати-ка по-быстрому фугасные снаряды. Нет у меня бронебойных, — повернулся я к майору. — Динамика у пушек слабая. Попробую их взрывчаткой пронять.

— Ты уж попробуй, соколик, — скривился командир и, повернувшись ко мне спиной, отправился в сторону ближайшей щели.

Деваться некуда. Взлетел и повернул в сторону Бабурки.

* * *

Низко иду, метрах на пятнадцати. Слева вижу старинное обжитое село, утопающее в садах. Чуть дальше, тоже слева, прямо среди поля рвутся мины небольшого калибра. Видимо, это позиции нашего батальона, но разглядеть окопов пока не могу. Дальше чернеет несколько угловатых силуэтов — танки. Увеличиваю угол атаки крыльев, но выравниваю полёт подъёмом хвоста — иду с опущенным носом. Хорошенько прицеливаюсь и кладу два снаряда в правый танк. Доворачиваю левее и бью соседний.

Всё, пролетел. Ложусь в разворот, слегка приподняв машину. Вижу, что первый из обстрелянных стоит, чуть повернувшись, а второй едет, как и ехал. Но на этот раз я целю в другого, мною еще не целованного. Выпускаю по нему сразу четыре залпа из обоих стволов. Зря я так расщедрился — явно много. Башня у танка подпрыгивает, сорванная, похоже, внутренним взрывом, зато у меня больше нет снарядов серьёзного калибра.

Слышу, как тюкают пули по броне, как за спиной деловито работает "Максим" заднего стрелка. Держу "дорожку", чтобы не сбивать ему прицел, и выхожу на позиции батальона — редкую цепочку одиночных стрелковых ячеек. Закладываю плавный вираж влево.

— Заметил, откуда работают миномётчики, — докладывает задний стрелок. — Ложись на курс двести семьдесят пять — там низинка.

Ложусь, краем глаза успев увидеть стоящую на прямой наводке нашу батарею. Два орудия разбиты, у третьего возятся люди, подкладывая что-то под ось разбитого колеса, а четвёртое ведёт огонь.

Я тоже даю очередь из двадцатитрёхмиллиметровок по одному из танков. Не потому, что надеюсь нанести ему вред, а исключительно для поднятия духа наших бойцов — разрывы на чужой броне — картина, милая сердцу любого воина.

А вот и низинка. Точно — миномёты. Прохожу поляну из ШКАСов, вертя носом то туда, то сюда. Сзади снова оживает "Максим" заднего стрелка. Не ненадолго — мы опять в развороте. На этот раз я "утюжу" матчасть из УБК и ВЯ — крупняка и пушки. Есть шанс повредить трубы. А может и боеприпас сдетонирует — по ящикам с минами тоже стреляю.

Были и взрывы, и падения миномётных труб, и лежащие на земле фигурки дёргались. Только вот звуки от ударов пуль о мою броню тоже слышались не один раз. И задний стрелок почему-то не стреляет.

— Никита! Ты жив?

Молчание.

Ну гады! Такого парня убили!

Я начинаю работу на полное уничтожение, поочерёдно заходя на вполне различимых сверху миномётчиков, отстреливая их прицельным очередями. Заход за заходом...

— Шурик! Я пушки перезарядил, — ожили вдруг наушники голосом моего заднего стрелка. Вот молодец! Это он, выходит, скрючившись в три погибели, добрался до лючков и ухитрился сменить барабаны с выстрелами.

— Понял. Работаем танки.

— Левее держи — иначе мне по пехоте неловко стрелять. Довернёшь, когда зайдешь в хвост коробочкам, — распоряжается стрелок.

Выходим к атакующим. А они уже отступают. Танки пятятся, но не все — три горят. Никита из своего Максимки работает короткими очередями — похоже, он предпочитает индивидуальный подход. А я даю три залпа в корму одной из бронированных машин. Потом ложусь в разворот и имею возможность лицезреть горящего "крестника".