И так мы отведенные восемь часов провели. Подъезжали и отъезжали мобили, направлялись всякие послы к нашим, задерживались на час-другой, да и уезжали. Ну а по окончании караула, да прибытии сменщиков, мой напарник слегка улыбнулся, да протянул лапу:
— Военег, — изрёк он.
— Ормонд, — ответил я, пожимая лапу.
На этом и расстались. Я проследовал в наш “леший” коттедж, где хоть перекусил. А тем временем в курятник сей ввалился леший с мордой скорбной. Я бы, признаться, над рожей змейской начальства поликовал, да вот только вопрос-то больно неприятный, так что тут я скорее бы желал Добродуму поболее поводов для радости.
Леший же перекусил, обратил внимание на мой вопросительный взор, и аж лапами развёл.
— Бог выходит, Ормонд Володимирович. Странный, но по всему — бог. А более и говорить толком нечего, — отрезал он.
— Благодарю, — ответствовал я, на что Леший рассеянно кивнул, погружаясь в бумаги.
Мндя, неприятно-то как. Что этому божку вообще у бриттов-то понадобилось? Или всё ж извращение какое, научно-эфирное? Впрочем, резонно рассудил я, всё равно, леший до чего додумаюсь. Так что лягу ка я почивать.
И заснул, впрочем, полностью не разоблачался, да и арсенал боеготовый рядом поместил. Причём, как я выяснил через несколько часов, не зря.
Дело в том, что сквозь бумажные стены коттеджа доносился неприятный гул толпы. Ох как неладно-то, мимоходом посетовал я, в темпе снаряжаясь. А выбежав из коттеджа, в уже полной темноте, узрел я неприятную картину.
А именно, освещением в Лондиниуме не пренебрегали, в отличие от нашего закутка, вот и выходило, что со стороны Полиса к нашему пустырю, двигалась толпа, издавая поганейшие звуки. Факелами и фонарями помахивая, да и хоть редко, но постреливая в наш адрес пороховыми стрелялами.
Посольские и помощники скопились у основания дороги, вспышки эфира от явно отводимых выстрелов указывали на филигранное мастерство кого-то из наших. Ну а я подсеменил к общающемуся с коллегой Лешему.
Последний, узрев меня, кивнул, обежал мой арсенал взглядом, очи закатил и требовательно протянул клешню. Ну, всегда бы так, а то глумится не по делу, мысленно откомментировал я, отцепляя от сбруи пару ручных бонб, передавая начальству.
Леший кивнул, а я отошёл несколько в сторонку, обозревая приближающуюся толпу, явно хорошего нам не желающую, что, помимо мелочей вроде стрельбы, демонстрировали выкрики, желающие нам всяческого нездоровья, причём непременно от поганых бриттских лап.
Не милитанты, одарённых вроде нет, отстраненно прикидывал я, осматривая наших. Так, тысячи две их, может, три. Быдло бриттское, решившее из “собственных ручек” учинить “возмездие мясникам из Полисов”.
И ведь “в праве” они, вот вырезали бы предки бриттов под корень, всё бы хорошо было, оскалился я. А сейчас есть за что мстить, и не поспоришь.
Ну и политики Лондиниума, похоже, на ситуацию забили. В принципе, мы эту толпу перемелем, прикинул я возможности соратников. И с “муспелем” я однозначный молодец, да и бонбы в тему, жаль, что мало. Вот только после этого, похоже, посольству конец. Хорошо, если политики и милитанты бриттские нас просто выкинут, хотя надежда именно на это есть.
Ну да ладно, для этого надо не сдохнуть, окончательно решил я, опуская муспель на ремне, берясь за перун — для первого было ещё далековато, а для перуна расстояние вполне подходило. Да и коллеги собрались, у кого было — подготовили оружие.
Но бойни, на удивление, не случилось. Буквально в тот момент, когда я уже выцеливал какого-нибудь бритта погадостнее, перед толпой вспыхнула ярко-золотая вспышка. Ослепившая на несколько секунд, да и потом видно было хреново.
Я, признаться, ощутив эфирные возмущения, в первый момент подумал, что кто-то из “небоевых” наших блеснул этак своим идиотизмом, намереваясь толпу отпугнуть, но нас не предупредив. Однако, проморгавшись, узрел я пред толпой поганых бриттов некоего деятеля.
Деятель был обряжен в какие-то безумные тряпки не менее безумной расцветки, да и нёс бриттам некую ахинею в виде религиозной проповеди. Пастырски укорял баранов, в смысле. Бараны взблеивали, но укорялись, с флангов начав рассасываться. А через полчаса толпы и не было, а жрец, на нас не обратив внимания, утопал в недра Лондиниума.
Послы наши ускакали совещаться, ну а я задумчиво побрёл в коттедж. Это, простите меня товарищи, пиздец, недовольно констатировал я. Вспышка, очевидно, сопутствовала некоей телепортации поганого жреца. И никаких телепортаций Мир Полисов не знал! Наука и расчёты выдавали такое запредельное количество переменных, без учёта которых телепортанта расплещет в слизь, что за это даже и не брались толком.
Были летописи о неких “быстрых тропах”, но последние были атрибутом эфирной живности, которая с богами не исчезла, точнее, исчезла не сразу, а за три сотни лет плавно сошла на нет. И была эта живность от откровенно агрессивной, паразитического типа, до более чем договороспособной, бартером оказывающей людям услуги, как боги, только труба пониже, да дым пожиже.
Но вот именно “моментальная смена положение по трём координатам, минуя смещение по четвёртой” было откровенной фантастикой, возможным футуризмом, не более. А тут, служитель культа, на наших глазах… Или, всё же, “дым и зеркала”? А вспышка, дабы не углядели, как раскоряченный жрец втихаря явление своё организует?
А вот Леший знает, заключил я, ожидая Добродума. Через полчаса он явился, уже привычно нерадостный.
— Телеметаферо? — вопросил я термином Мира Полисов.
— Вероятно, — хмуро буркнул Добродум. — Эфирная картина указывает на то, возмущений в наш адрес не было. Но вспышка, — развёл он лапами.
— Вот и я подумал, что на скоморошество смахивает, но если эфир, — задумался я.
— Вот именно. В общем, Ормонд Володимирович, помыслите свои великие думы во сне… — начал было Леший.
— Погодите, Добродум Аполлонович, вы вот что скажите, политики и милитанты бриттские где? Или у них жрецы заместо полиции покой Полиса берегут? — поинтересовался я.
— Бес знает, где. Может и берегут, ну а условия “пребывания послов” вы сами знаете, — на что я кивнул.
Дело в том, что сей пустырь, де-юре, частью Лондиниума не являлся, как, впрочем, и посольства в Мире Олега. Но ежели в олеговом мире за нападение и убытки могли вчинить много чего (по разному, но де-юре так), то принуждаемые к “посольской деятельности” бритты закусили удила и выдавали гарантии на отсутствие агрессивных действий лишь политиков и милитантов. А вот всё остальное — головная боль послатых. По-разному бывало, но, опять же, чисто де-юре — так.
Или показуха, прикинул я. Нас жрецом впечатлить и устрашить. Тоже вариант не невозможный. Ладно, всё равно мыслеблудие, но уже интересно становится, заключил я, ложась досыпать.
Наутро злонравный Добродум встретил меня рожей столь злорадно-довольной, что я, не будь мы на островах, вышел бы в окно непременно. Однако, были мы где были, так что физиономия начальства скорее подняла настроение, нежели вселила естественные опасения.
— Отдежурьте до полудня, Ормонд Володимирович. После же бриттский, — поморщился он, — архипонтифик ждёт посольство на ритуал обращения к божеству. Все послы не пойдут, а вот мы с вами будем. Чтоб вы в карауле не извелись, ставлю в известность, что всеми доступными средствами мы послов из бриттами подчиненных Полисов проверили. Либо иллюзии они зрели… либо не иллюзии, но память и личность не изменена. В сущности, не любят они бриттов, как и ранее, да и недовольных в Полисах хватает, — задумчиво продолжил он. — Вот только лаются эти недовольные со своими же согражданами, благодать божественную привечающими. Ну да ладно, ступайте.
Это значит, что Леший ночное представление, похоже, намерен использовать, прикидывал я. Ну в рамках мне известного, потому как иных причин для змейской радости начальства, из мне известного, не наблюдается толком. Что и верно, ежели так: понять психологию толпы я могу, но понимать процессы — это одно. А вот озверелая толпа, идущая мстить за то, что их некогда пощадили, вызывает естественное желание эту ошибку исправить.
Надумав эти мысли, я с мордой довольной и змейской встал на дежурство, кивками с Военегом обменявшись. Визитёров за время нашего караула было всего два, а через три часа после его начала мне образовался сменщик. Прибыв в коттедж, думал я как есть на ритуал поганый и пойти, но злонравный Добродум, смерив мою тушу в плаще, потребовал муспель и бонбы оставить.
— Столь маловероятно, что нас без догляда оставят, Ормонд Володимирович, что и не смешно, — злодействовал он. — А арсенал ваш более штурму подобает, нежели ритуалу. Либо не допустят, либо попросят оставить. Так что оставьте арсенал ваш.
И ведь не поспоришь, мысленно вздохнул я. Бес знает, что у них там за ритуал, но что о безопасности озаботятся — это наверняка. А вообще… страшно, констатировал я. Мистический, естественный человеку страх неведомого и непознанного. Что есть некий “большой начальник”, да и прочая дичь.
Плюнул на всё, рухнул на лежанку, начал в мотивах и мыслях своих копаться. И, к счастью, справился с отклонениями нездоровыми: непознанное — познаем. А начальство над мной и без того столь злобное и змейское, что на божков каких иначе, как со снисхождением, и не посмотришь.
В общем, выходил я в состоянии более-менее собранном, да и вместо ужаса мистического, который, как выяснилось, меня сопровождал не первый день, испытывал разумное и осознанное опасение перед неведомой непристойной финтифлюшкой.
Бритты толку религиозного, в отличие от политических (хотя тут шут знает, насколько они переплетены друг с другом), ноги нам бить не предложили. А предложили пару самокатов с возничими, на которых четверка послов с помощниками от нашего посольского пустыря и отбыли.
Архитектура Акрополя была с римской схожа до однородности. Видно, слишком сильно бриттов Империя в разум контузила: большую часть построек я узнавал, так что были они репликами, что стремящимся к разнообразию и уникальности Полисам скорее противно.
Но в целом, положа сердце на руку, неплохо. Будучи застроен не “абы как история скажет”, а распланированно, Акрополь Лондиниума был весьма пригляден. Что, впрочем, одёрнул я себя, ничуть гадства бриттов и прочих ихних отвратительных качеств не отменяет.
А подвезли нас мобили к немалой площади, в центре которого возвышался купол… Пантеона? Стал я вглядываться в строение, да и понял, что ни беса это не “Храм всех богов”. Стены сего здания зияли арками-проходами, превращая центральное здание скорее в этакую монструозную “беседку”. Причём арки эти располагались в местах, где у Пантеона натурального располагались алтари.
И золото, начищенное и блистающее даже на скудном осеннем бриттском солнце. Золотые капители колонн, дикари какие, припечатал я мысленно дикарей.
На самой площади, к слову, пребывало немало народу, очевидно, ожидая ритуала. Впрочем, от здания в нашу сторону двинулся некий тип, замотанный в алую парчу, аки в тогу, сделал жест следовать за ним, да и в сие место культа провёл. Под сводами здания располагался центральный круглый алтарь, к которому вело несколько невысоких ступеней, бритты, судя по одеяниям, особо важные, как и мы, встали “у стеночки”, точнее в промежутках между арочными проходами, предназначенными, очевидно, для обзора для в само здание не попавших.
И тут от группы в алой парче отделился тип, одетый столь погано, что никем иным, кроме как верховным жрецом, быть он не мог. Одна золотая, обильная рогами корона, рогами этими направленная не только и не столько вверх, но и вперёд и даже вниз, чего стоит. Вдобавок, на рогах надо лбом крепилась полупрозрачная вуаль, прикрывающая верхнюю часть лица, не говоря о прочей безумной атрибутике.
Что-то как-то совсем бред, даже несколько растерянно констатировал я. Были в памяти Олега отголоски чего-то столь же безумно-бредового, но шут знает, откуда. Какие-то совсем неидентифицированные обрывки. Что-то видел краем глаза, посмеялся, но где видел — воспоминаний и не осталось. Ерунда какая-то была.
Тем временем, пока сей скоморох, позвякивая цепочками, крепимыми чуть ли не к афедрону, телепался к алтарю, послы явно в эфире “принюхивались, прислушивались”, да и вообще творили всё, кроме непосредственного воздействия.
Ну и я решил “вчувствоваться”, хуже не будет. И ни лешего я не учуствовал. Часть бриттов одарённые, часть нет, причём в кучке служителей культа и те, и те ощущались. А вот сам ентот архипонтифик одарённый, но странный какой-то. Не доводилось такого встречать, как-то он непривычно эфир искажает. Что, впрочем, может быть и итогом ритуала, им проводимого, потому как по мере приближения этого типа к алтарю (обычной каменюке, как и весь этот псевдопантеон, уж в эфире — точно) эти необычные возмущения становились более активными.
— Взываю к богу нашему, Капуту! — заголосил подобравшийся к центральному алтарю жрец.
Я даже не знаю, удержал ли я лицо, хотя взял себя в руки быстро, да и услышанное понял. Божка бриттов, видно, звали голова или начальник, по-латыни, на которой ритуал и проводился. Ну дурацкое прозвание, бывает, да и пусть бы его.
Тем временем жрец голосить продолжал, неся всякие религиозные завывания, а вот через минуту натурально исполнил челодлань, что, учитывая его бредовый головной убор, руку его поранило. И не успел я мысленно поехидствовать, как жрец эфирным воздействием собрал грамм сто крови в шар, да и брякнул её на алтарь. Бес знает, нужно сие было для ритуала или нет — его эфирные проявления в этот момент возросли до пика. Так что, то что кровь атрибут непременный — вопрос, а не утверждение.
Но это я обдумал уже позже, потому как потуги жреца явили нам… А вот бес знает, кого. Антропоморфная фигура, сияющая светом, запомненным по ночной “жреческой телепортации”. Метров трёх росточком, в эфире от него ураган, но скорее он всё же натуральный, а не иллюзия. И с крылами, пакость такая, одноцветный, всё того же цвета бледного золота, что и егойное сияние.
— Явил нам бог наш милость великую! — надрывался верховный жрец. — Посланника на молитвы наши направив, к нуждам снизойдя.
Ты там кровью не истеки, дядька, несколько нервно и мысленно ответил я жрецу на завывания. Вот шут знает, что за дичь это пред нами, недоумевал я, напрягая как ощущение эфира, так и глаза.
В эфире ни беса я не понял, что и неудивительно. А вот глазами… этот мистический реликт, скажем так, мерцал. Не то, чтобы сильно заметно, очень быстро, да и на небольшое расстояние. Если не вглядываться до боли, то с нашей позиции и заметить сложно. Почти невозможно, учитывая его свечение, вот только тут его положение помогло: он на алтаре “стоял” копытами своими здоровыми, вот только мерцающе в них “проваливался” на полсантиметра, а то и менее.
