Зверь лютый. Книга 9. Волчата

Русская народная мудрость гласит: "По одёжке — протягивай ножки".

Не согласен. В смысле: "протягивать ножки"... Не будем спешить.

Микро-бай встретил меня раздражённо. Я даже снова испугался: от случайных флуктуаций этой неустойчивой детской психики зависит моя жизнь. И степень мучительности моей смерти. Просто не успею сказать и...

Мда. На всё воля божья...

Не "на всё" — успел. По простому, без древне-арабских закидонов. Про захоронку местных детишек. Малыш заинтересовался и обрадовался. Велел мне говорить проще и, даже, сказал своё имя. Зовут его Алу, но так обращаться — только с глазу на глаз.

Притащили кладокопателя, нашлась какая-то мотыга.

Долбать замёрзшую землю — занятие не очень. Я успел перекинуться несколькими фразами с нашим кладо-указателем, потом сменил уставшего землекопа и, под нетерпеливый визг и ахи собравшихся половцев — они землю копать не собирались вообще, не землееды же! — вытащил из ямы мешочек с чем-то мелким и звенящим. Каковой с глубоким поклоном и прочим приличным случаю вежеством вручил "свету моих очей, сладкозвучию моих ушей, благовонию моих ноздрей"... и далее по анатомии.

Мы с Алу вернулись в избу, туда натащили свечей и он, как ребёнок с новой игрушкой, всё перебирал и восторгался найденными железяками. Хотя почему — "как"? Дитё и есть дитё. Мальчик был мне очень благодарен и старался это выказать:

— Ты — молодец. Ты — хороший раб. Умный, сообразительный, преданный. Когда мы будем делить полон, я попрошу отца, чтобы он тебя выкупил. Взял в свою долю и отдал мне. Я уже большой, и отец позволит мне иметь отдельную юрту. Я дам тебе там место. Ты будешь спать у порога. Чтобы никто плохой не смог меня убить. Я отдам тебе твоё оружие, и ты покажешь мне свои удары. А потом я ещё немного подрасту, мы сядем на коней и пойдём в новый поход. Наберём много-много добычи! Хабар... богатый-богатый! Золото, шелка, оксамиты... Большой-большой полон! Я дам тебе женщину. Какую захочешь! Да! Я не жадный. Хочешь — двух, хочешь — трёх. Или ты хочешь мальчика? Мой нукер любит мальчиков. А отец — нет. Странно: они же для наслаждения. Женщины рожают, кормят, работают, стирают, прядут... Или болтают. Или болеют. Они всегда заняты. С ними — скучно. А мальчики — для развлечения. Как барсы или соколы.

Круто. Как-то семантические аналогии в части функционала между пассивным гомосексуалистом и рюриковском соколом-рарогом мне раньше не встречались.

— Послушай, Алу, а если тебя, вот как того парня в поварне... Он же... ну чуть тебя старше. Ему же больно.

— Меня?! А при чём здесь я?! Я — сын хана. Я — воин. Вот, я пришёл на войну, в поход. Сам хан Боняк дал мне дело, послал меня сюда. А тот... он же просто землеед, он же просто русское мясо. Куда пни — туда и побежит, как бросишь — так и ляжет. Ну, как тебе объяснить... вроде — умный, а простого не понимаешь. Вот ягнёнок. Он может быть очень хорошеньким. Мягенький, шелковистый, ласковый. Удовольствие погладить. Но если он не будет слушаться хозяина — придётся скушать. Когда скот клеймят, когда овец стригут — им бывает больно. Они кричат. Но как же без этого? Потом привыкают. Потом из них бешбармак делают. И всем — хорошо.

* * *

"Всем — хорошо". Тот же вечный слоган, что в концовке "Пикника на обочине": "СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!".

Остаются мелочи: что считать "счастьем"? Бывает ли оно "даром"? Кто такие "все"? "Обиженный" — кем? Богом?

Что не вызывает сомнений: "никто не уйдёт". Как сказано в "Бриллиантовой руке":

— Сядем — усе!

Хотя, на мой взгляд, правильнее — "лягем". Или кто-то собирается жить вечно?

* * *

В словах Алу сквозила абсолютная убеждённость в единственности возможности только вот такого миропорядка, в разумности и обоснованности его. Только так — "правильно". Он не обижался, не вбивал, не доказывал. Он снисходительно и доброжелательно пытался объяснить великовозрастному болвану: вот так — "хорошо", иначе — невозможно. "Как с дедов-прадедов", "по воле божьей", "испокон веку".

У каждого в этом мире — своё предопределённое место. У ягнёнка, у воина, у землееда... А моё место — у порога его юрты. Хорошее место, тёплое, уважаемое. Место цепного пса. Мне будут давать миску сладких косточек и позволят выбирать сучек для вязки. Гав-гав...

Алу начал устраиваться спать. Мне указал место у входа. И даже не примотал ни к чему мою шейную верёвку. Очень высокая степень доверия. Хорошо: я ведь так старался выслужиться перед своим новым господином, заслужить его благосклонность! Мальчик мне уже доверяет.

А я ищу способ это доверие обмануть — раз уже есть, что обманывать.

Правда, ещё один кыпчак тоже устроился в избе на ночлег. И пустовало место нукера с его торбой. С моими вещичками.

Всё что моё — моё навсегда. Своего я никому...

Спокуха, Ванюха. Для брызг истерирующего собственника — ещё рановато. Продолжим этот извратительный процесс.

"Само-обладание" — называется.

Уложив малыша в постель и пожелав ему добрых снов, я выскочил на минуточку во двор. Ну, понятно же, перед сном же...

Кыпчаки не говорят по-русски — большинство не знает языка. Кыпчаки не говорят с русскими — о чём говорить с землеедами? Завтра эти люди станут степной пылью или основным продуктом национального экспорта на рынке в Кафе. Что они могут интересного сказать?

Русские — аналогично. "Нихт ферштейн".

Мономах пишет о своём отце: "с места не сходя знал пять языков и на всех говорить мог".

Так то князья. А простые люди друг друга не замечают, не понимают и не хотят.

Но Алу говорит по-русски. Что для меня большая удача. А я поговорил с русскими на моём, точнее: на их языке.

С ханом местные, хоть на какой мове, не стали бы разговаривать. Но я — свой. И проблема с этими артефактами решилась. Теперь надо решить ещё одну.

Потому что, избавляясь от непонимания языка, сталкиваешься со следующей проблемой — с пониманием. И когда нукер задумчиво говорит кому-то, глядя в мою спину во время копания ямы:

— Бен о роройу истиорум. О юиксек сёйлеуесек.

Я уже понимаю, как он собрался напрягать мою задницу, чтобы она "громко пела". Конечно, я люблю петь. Но, если дуэтом, то с женщиной.

Моего "кладоуказателя" после наших удачных раскопок увели в поварню. Однако, за время совместных земляных работ, кое-что я успел у него узнать.

"Знание — сила". Особенно, если это "знание" о том, где что лежит.

В темноте ночи я проскочил в соседний двор, там — погреб, в погребе, в самом конце, под кучей ненужного хлама... лучше бы они детей так прятали... хотя в такую погоду малые дети... без взрослых...

Ага, вот они. Две кадушки. Парень правду сказал — вымороженная бражка.

Надо знать — что спросить, надо знать — у кого. И вот — результат бьёт по рецепторам. Забористая. Градусов двадцать. Нет, только восемнадцать. Или вообще — шестнадцать? Не распробовал. Теперь наберём в чашку. И потихоньку, чтобы не расплескать...

Кто не знает — асау кумы (буйный кумыс) с содержанием спирта выше 40 оборотов, изобретут казахи. Пока в Степи пьют нормальный, кобылий, 4-6 градусов. К этому они привычные, а вот 16-18...

Скуластый парень возле избы смотри на меня недоуменно. Чего это я несу? Потом принюхивается:

— Кумиз? Буну нереден булдун? (Кумыс? Где взял?)

Вот был бы я нормальным русским человеком — пожал бы плечами и послал бы нехристь поганскую в... куда у нас всех таких посылают. А я — ненормальный, я — вопрос понял и руками показал. Умный потому что. Как чукча.

В избе темно, но наш страж не спит. Слышу по дыханию.

— Эй, саваши. Кумиз.

— Нереде?

— Тама.

Парень в темноте подтаскивает меня за рукав, нюхает, пробует. Нервно вздыхает, оглядывается в сторону спящего Алу и... подхватывается с лёжки. Сработало. Не то, что они выпить сильно хотят. Но парням так скучно!

Алу в углу что-то бормочет во сне. Тсс... Русские избы — деревянные ящики почти без освещения. Я это уже говорил? Так это — правда. Вот теперь — ложимся спать.

Хотя какой сон?! Интересно же: а остальное сработает?

Потому что иначе... лучше не родиться.

Остальное срабатывало часа три. Всё-таки, две трёхвёдерных кадушки — многовато даже для тридцати половцев. В какой-то момент во дворе начала играть музыка. Что-то типа: один палка — два струна. Потом пошёл заунывный кумыз. Зубами зажимают рамку этого... музыкального инструмента и по язычку — бздынь-бзынь. Потом постучали в бубен. Но бубну они разойтись не дали.

Зато притащили женщин. Визг и плач был явно женский — мальчики визжат не так.

Веселье человеков: секс, наркотики, рок-н-ролл...

Через три часа пришёл нукер, пытался вписаться во все дверные проёмы по дороге, ругал русских свиней, которые строят такие узкие двери в своих курятниках, дёргал торбу и чем-то звенел. Наконец, упал на лежанку, не снимая сапог.

Завтра этим ребятам на глаза лучше не попадаться: головушки у них будут... сильно бо-бо.

Наконец, всё затихло, нукер — храпит, Алу — чуть слышно сопит. Переходим к следующей фазе операции по обману несовершеннолетних и уничтожению сопричастных.

В избе темно, но я сегодня достаточно толокся по этому пространству — уже и в темноте можно добраться до висящей на стене торбы нукера. Тсс... И ничего не свалить. И найти в ней шашечку. И — ножичек. И — кольчужку.

Нукер спал на спине, раскрыв рот и запрокинув голову.

Когда-то, в отравительской веси, я дрожал от желания отпустить свою впервые наточенную шашечку на открытое женское горло. Аж трясся. Только чуть-чуть поотпустить... только чуть-чуть потянуть... Так это, мизинчиком...

Мгновение очередного дежавю было кратким.

Бойтесь желаний — они исполняются. Моё желание исполнилось.

Хорошо наточенная шашка, двигаясь просто под своим весом, при быстром потяге, в самом деле прорезает мягкие ткани человеческого горла почти до позвоночника. Давить, рубить, дёргать — не надо. Пара хрипов-всхлипов, бульканий, судорожных хватательных движений. Лёгкий шелест и острый запах свежей вытекающей крови.

За одежду он таки меня ухватил... Наконец, его пальцы разжались.

"Финита ля комедия!".

Хотя — совсем не комедия. И пока ещё — не финита.

Я до сих пор не знаю, почему я поступил так, как поступил. Без груза в виде Алу мне было бы легче. Но я взял его с собой.

Захват заложника с целью обеспечения безопасного отхода? Да, вначале это казалось основной причиной. Половцы напились, но всякий хмель без добавки — проходит. А закусывали они хорошо, мясом. И посты на реку выслали ещё трезвыми.

Могут догнать, и тогда я, прикрываясь их ханычем... Не знаю.

Другая причина: предшествующие разговоры насчёт выкупа. Вот вытащу этого малька до Рябиновки, пошлём какое-нибудь чмо переговорное... И будет нам всем счастье. Почём они тут ханских сыновей торгуют?

Жаба как основа мировоззрения?... Может быть.

Месть? — Безусловно. Желание заставить его пережить весь тот страх, тот набор болей и унижений, который я выхлебал за этот день? Показать, как выглядит вот такая, общепринятая, "правильная", "все так живут", "от дедов-прадедов заведено есть" жизнь, но — с другой стороны?

"Воздам каждому по делам его". "Как аукнется — так и откликнется"... Было и такое.

Но была и ещё одна причина. Она странно звучит. Я её старательно... запинывал. Неправильная она. Но... Мне его стало жалко.

Господи, ну кому кого здесь жалеть!

Он — сын хана, предводитель, хозяин, вседержитель. Бай. А я — раб с радужной перспективой стать "мальчиком для наслаждений" или "верным псом" у порога ханской юрты.

Но мне его жаль.

Парнишка-то нормальный. Добрый, весёлый, живой. А вот вырастет в такую сволочь... Национально-конфессионально-сословную. Я понимаю: таких по обе стороны порубежья — полно. И всем — не на здравствуешь. Но вот этот... Вот он сопит в темноте. Надо или резать, или... тащить с собой.

Что-то я стал слезлив и сентиментален. Проще надо быть: какой вариант может дать наибольшую прибыль? — Упаковываем.

Алу сначала несколько забеспокоился, когда я начал его одевать, но, услышав мой голос, успокоился и снова засопел.

Никогда не приходилось одевать сонного ребёнка в садик или в школу? Даже вязки на руки и овчинный мешок на голову он воспринял спокойно. Бормотнул что-то типа:

— Не спи, береги. Отцу понравишься.

Нагрузился, сколько сообразил, взял мальчишку в меховом одеяле на руки и тихонько, старательно обходя натёкшую из нукера лужу крови, в темноте... топ-топ...

Я уже говорил о важности правильной установки информационных фильтров? — Очень большая важность. "Опыт" называется.

Вчера, когда мы налетели на разъезды кыпчаков — у меня никаких фильтров по теме не было. Непонятно — на что смотреть. Глаза — разбегались, мозги — просто захлебнулись. Хорошо, со мной были опытные воины.

Когда меня кыпчаки захватили — там вообще... сплошной поток желудочно-лёгочных ощущений. Фильтруй, не фильтруй — без толку.

Пока я за их конями на верёвке бежал да сердце у горла ловил, главное было — какая колдобина под ногами. Фильтровал исключительно микрорельеф местности.

А вот сегодня, пока ворон гоняли да клад откапывали...

Когда знаешь что искать — оно находится.

Всю зиму на "Святой Руси" идёт снег. Это трюизм? — Ну, таки "да". Его со двора сгребают и выбрасывают. Это кому-то новость? А сгребают его к забору, за сараи. И там же и выкидывают. За забор. Получаются два сугроба в высоту забора. С них ещё детишки на санках катаются.

Что мы отфильтровали и наблюдаем. Плотный сугроб от стенки дровяника до вершины окружающего селение частокола, который в этом месте является и забором подворья. Воткнутые в снег санки, прислонённые к тыльной стенке сарая лыжи. И пара палок. Без колечек внизу, но с ремёнными петлями для рук вверху.

Ещё, в десяти шагах наблюдаем... труп моего кладокопателя.

Мда... Жаль. Парень оказался смелым, храбрым, отважным, упорным... можно продолжить ряд близких понятий. Но недостаточно умным, удачливым, изворотливым... можно продолжить и этот ряд.

Сопротивление поганым он оказал. Попытался. Изложил "серым тараканам" свою точку зрения. Видно по выбитым зубам. И по... блин! — По вытекшим глазам. Судя по царапинам у глазниц — выковырянных пальцами с неостриженными ногтями.

Оппоненты остались при своём мнении. Его и реализовали. Труп раздет догола. По замёрзшему, присохшему... и по крови — тоже, видно, что его... употребляли для "их наслаждений". И перерезали горло. В какой последовательности — не очевидно.

У меня была мысль. Такая... благородно-шкурная. Забраться в соседнее подворье и освободить сидевших там, в здоровенном амбаре, пленников. Они выберутся, порежут своих захватчиков... Подымем над освобождённой территорией:

"Знамя великой борьбы всех народов

За лучший мир, за святую свободу".

Но половцев десятка три. А местных... три дома. Три-пять мужиков, два десятка детей... Половцы и пьяные — бойцы. А смерды... Они начнут вопить, бегать в разные стороны, поганые проснутся и будет нам всем...