Один человек и один город

* * *

До личного кабинета Сильвы допустили только Гарсию, меня, Лил и пару мускулистых низших чинов. В целях обеспечения безопасности, видимо.

— Ну вот, теперь я готов выслушать всю историю, от начала и до конца, — милостиво сообщил начальник управления, опускаясь в кресло, обивка которого, похоже, помнила последнего настоящего команданте. Того, что управлял фортом во времена пушек и парусов.

— Обычное уличное происшествие. Водитель автобуса неважно себя почувствовал, потерял сознание, машину повело юзом... Но все закончилось вполне благополучно. Не в последнюю очередь усилиями этого молодого человека.

— Герой? — прищурился Сильва, переводя взгляд на меня.

— Никак нет, команданте! Надо было что-то делать, чтобы не помереть самому, вот я и делал.

Начальник одобрительно кивнул и снова повернулся к следователю.

— Тогда из-за чего весь этот балаган?

— Юная особа, которую вы видите перед собой, взяла на себя смелость заявить, что... э... заколдовала водителя. И ему стало плохо именно посредством колдовства, — Гарсия говорил медленно, стараясь сделать вид, будто пренебрежительно относится к собственным же словам, но я помнил его непроизвольный жест, а Сильва...

Сильва наверняка знал своего подчиненного очень хорошо, потому что сцепил пальцы в замок над столом и спросил прямо:

— Вы допускаете такую возможность?

— Команданте...

— Допускаете или нет?

— Вы же понимаете, я не могу дать ответ, которые не скомпромети...

— Я понимаю, Гарсия. Я все прекрасно понимаю. И со слухом у меня все отлично. Это ведь вы спрашивали, согласна ли девица повторить свое заявление под присягой?

— Я хотел ее припугнуть. Немного. Чтобы не отнимала своими глупостями время у занятых людей.

— Это не глупости! — буркнула Лил у меня из-под мышки. — И я скажу все, что попросите. Хоть на распятии поклянусь!

— Колдовство, значит? — опустил подбородок команданте.

— Колдовство!

— И в чем же конкретно оно заключалось?

— Тот человек хотел причинить вред моему мужчине. Он был врагом, а врагов нужно уничтожать!

— То есть, вы намеревались убить сеньора Фуэнтеса?

— Я поставила метку. Метку Геде. Я указала цель. Средства выбирает лоа.

Когда она так говорит, по коже и впрямь начинают скакать мурашки. То, что сама верит в свои фантазии — несомненно. И Гарсия, похоже, не прочь поверить. Стало быть, последнее слово за начальником управления. Он, вроде бы, всегда славился здравомыслием, но в подобных противоречивых обстоятельствах даже прирожденному скептику есть, над чем задуматься.

— Надо сказать, ваш лоа избрал весьма занятный способ убиения. Слишком причудливый. Не проще было ли...

— Для лоа нет ничего невозможного. Путь к цели может быть длиннее или короче, но рано или поздно он придет к своему завершению.

— А вы, собственно, кто? И как вы сюда прошли, скажите на милость?!

При дневном свете ее черное лицо вовсе не казалось грозным или пугающим, особенно обрамленное мирной белизной покрывала.

— Мое имя Мари. Мари ла Кру.

— Очень приятно, сеньора. Но если вы заметили, это помещение — особое, в него проходят только по приглашению, а вас никто не...

Незваная гостья пропустила слова Сильвы мимо ушей легко и непринужденно.

— Девочка говорит правду. О том, что касается меток.

— И вы тоже будете утверждать, что вечернее происшествие продиктовано колдовской волей?

— Команданте...

— Что еще, Гарсия?

Следователь откашлялся и, понизив голос, пояснил:

— Эта женщина — мамбо, команданте. Жрица вуду. Она знает, о чем говорит.

Вуду, вуду... Знакомое слово. Я его слышал. Но где и когда? Не вспомнить. Что-то этническое. То ли традиции, то ли обычаи. Культурология никогда не входила в круг моих интересов. Может быть, зря.

— Она является проводником...

— Спасибо, Гарсия, можно обойтись без дальнейших подробностей. Я в курсе.

— В восточных кварталах ее почитают наравне со святыми.

— А вы, насколько я помню, проживаете совсем в другой стороне, однако... Да полно вам! Шучу. А шутки начальства не бывают неудачными, верно?

Следователь умолк. Как мне показалось, все-таки немного обиженно.

— Итак, сеньора... Не расскажете ли внятно и четко, о какой метке идет речь?

Мамбо, как ее назвали, прошла к столу и уселась напротив Сильвы. Элегантно и с достоинством, которое невозможно натренировать, если его изначально нет в твоей природе. А Лил судорожно вцепилась в мой локоть.

— Есть много способов уничтожить врага. Метка Геде — не самый тонкий из них, но надежный. Весьма и весьма. Суть ее заключается в том, что жертва отмечается на французском маяк... своего рода маяком, потом открываются врата в мир мертвых, и на свет маяка устремляется дух, откликнувшийся призывателю. Как я уже говорила, этот путь может быть достаточно длинным, но дело будет сделано в любом случае. Раньше или позже.

— Дух?

— Tonton macoute. Так его иногда называют. Призрак, сотканный из злобы.

— И вы тоже это практикуете?

— Я знаю правила. Я умею им следовать. Но я — мамбо. Я не творю черных дел.

— Что ж, хоть что-то прояснилось. Отлично. А эта девочка? Она в ваших терминах как будет именоваться?

— Лилис не посвящена.

— И что это меняет?

— Я приглядываю за ней. Она помогает мне по дому. Она может стать жрицей, но не сегодня. И не завтра.

— Значит, ее заявления — ерунда?

Вместо ответа темнокожая Мари повернулась к нам. Ко мне и Лил. И строго спросила:

— Какие вещи потребны для вызова духа?

— Нож, амулет, кожа. И кровь призывающего.

— Что дальше?

— Папа открывает врата, Барон — могилы. Нужно просить очень хорошо, чтобы они услышали. А потом нужно просто выбрать.

— Что выбрать?

— Голос. Всего один голос, который скажет то, что ты хочешь слышать.

Ровные дуги бровей мамбо сморщились складками, но она признала:

— Все так, все так...

— Девочка провела обряд?

— Она могла его провести. Но это не значит, что он прошел, как следует.

Мари поднялась, подошла, положила ладонь на щеку Лил.

— Ты звала духов?

— И они не молчали.

— Это было так нужно тебе?

— Да. — Девчонка выпрямила спину. — Это было мне нужно.

Мамбо замолчала. Вместе с ней почтительно молчал Гарсия. Охранники за спиной команданте, даже не шевельнувшиеся, когда странная женщина вошла в кабинет, стояли, стиснув зубы. Только глазами двигали. Очень осторожно.

— Я не сторонник всех этих ваших штучек, — сказал Сильва, устав от наступившей мрачной тишины. — Как по мне, что колдовство, что проделки святых — одного поля чудеса. Но поскольку меня поставили отвечать в этом городе за порядок... Я должен принять решение.

— Можно верить или не верить в восход и заход солнца, но оно все равно будет двигаться по небу, — заметила Мари ла Кру.

— Да-да, именно так. Я не могу отрицать существование и... определенные возможности вашего профессионального поприща. Однако думаю, что вы согласитесь со мной в другом вопросе. Касательно отдельных представителей профессии. Кто-то ведь может быть более умелым, а кто-то менее?

— Как всегда и везде.

— Отлично! — кажется, команданте наконец-то вернул себе прежнюю уверенность, слегка пошатнувшуюся во время проникновенной речи мамбо. — Значит, все, что нам требуется, это подтвердить, мог иметь место акт колдовства или нет. Или, проще говоря, получить практическое свидетельство возможностей вашей воспитанницы. Как вы на это смотрите?

Мари задумалась. Ненадолго. И согласно кивнула.

— А что скажете вы, сеньорита?

— Как пожелаете, — гордо бросила Лил.

— Есть только одна небольшая проблема, — подкрутил ус Сильва. — А может, большая. Если я правильно понимаю, ваше колдовство направляется на людей? То есть, вызывать дождь или бурю вы не...

— Лоа могут все. Сила духов не знает границ. Но природа — их владения, не людские. Можно просить. Вот только придет ли ответ?

— Ясно. Значит, нужна жертва. И вот в этом, как раз, трудность. А, Гарсия? Вы же не согласитесь поучаствовать в нашем эксперименте?

Следователь побледнел. Стал серым, как пепел погасшей сигары на столе у команданте.

— И среди ваших коллег вряд ли найдутся энтузиасты... Да. и мы возвращаемся к тому, с чего начали. Вернее, к тому, чего пытался добиться мой усердный подчиненный: вам, сеньорита, лучше забыть о своих словах.

— Я поставила метку!

— Думайте, как вам удобнее. Ваше право. Но ситуация показывает, что...

— Он умрет. Если еще не умер, умрет потом!

— Не умрет, — мамбо сделала попытку обнять Лил, но та отшатнулась. — Я помогу ему.

— Вы мне не верите? Вы все мне не верите... А я говорила с лоа. И лоа слушали меня!

Ее плечики дрожали, как в лихорадке. Тощие, остренькие, держащиеся прямыми из последних сил.

Вот так, девочка. То, что важно для тебя, что важнее всего прочего мира, другие и в грош не ставят. Не замечают. Собираются растоптать. Совсем как мои надежды. И это будет больно, могу подтвердить. Но я-то — здоровый мужик, а ты такая хрупкая... Справишься ли? Особенно в одиночку?

— Команданте, ваше приглашение еще в силе?

— Какое приглашение, юноша?

— Это... про эксперимент.

— А почему, собственно, спрашиваете?

— Если нужен кто-то, жертва, как вы сказали... Я могу.

На меня уставились все. Кроме Лил, которая почему-то не рискнула обернуться.

— Юноша, вы... простите, что спрашиваю, но это важно. Вы в своем уме?

— А разве мне что-то угрожает? Здесь же никто не верит, что у девчонки получится. Даже ее учительница не верит.

— Вероятность есть всегда, — напомнил Сильва.

— Зато все вопросы будут сняты. Правда, команданте?

Начальник управления разве руками:

— Пресекать инициативу на корню — не мое правило. Если юноша желает, по доброй воле... Мы уж точно ничем не рискуем. Если колдовские чары и вправду действуют, не полиции с ним сражаться. А если все это шарлатанство, то на нет и суда нет. К вящей славе божией.

* * *

На камеру я не рассчитывал.

В смысле, не думал, что благое человеческое намерение доведет меня до тюрьмы: во имя соблюдения чистоты эксперимента и для собственного спокойствия команданте принял единственно возможное решение. Ага, поместить добровольную 'жертву' туда, где колдовские чары не практиковались, а если имели место, то заключенным помочь так и не смогли. По крайней мере, история полицейского управления вкупе с историей форта не помнили случаев спасения, особенно чудесных.

Соглашаться на участие во всем этом идиотизме было... ну да, глупо. А еще опрометчиво: только некоторое время спустя я вспомнил, что водитель-то все еще жив и даже что-то соображает, если терзал священника ночь напролет. Значит, вполне мог связаться со своими дружками. И конечно, мог отдать определенные распоряжения. Насчет меня? Да и пожалуйста! Но я же был не один. Поэтому оставалось только молиться, чтобы...

Молиться. Считается, что делать это эффективнее всего в присутствии прямого посредника между человеком и богом. Мне всегда представлялось иначе, но сейчас выдавался шанс проверить общепринятую теорию, раз уж зверь сам вышел на ловца.

— Намечается причастие?

Вопрос застиг падре Мигеля еще на самом пороге. Но не смутил. Священник вошел в камеру, смиренно подождал, пока дверь закроется, и только потом поинтересовался:

— А вы желаете причаститься, молодой человек?

— Да не так, чтобы слишком.

— И мне думается, что уместнее будет просто побеседовать.

— Душеспасительно?

Падре подвинул стул от стола к кровати, сел, скрестил руки на груди и посмотрел. Осуждающе, если мне не почудилось.

— О спасении я хотел поговорить, не скрою. Но, каким бы это ни показалось оскорбительным... Не только о вас пойдет речь.

— Любопытно.

— Вы совершили поступок. Неожиданный, с непредсказуемыми, возможно опасными последствиями. И в сам момент деяния думали не о собственном благе. Я прав?

А я и спорить не буду.

— Правы.

Он удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Осмелюсь предположить, что вами двигало желание защитить...

— Хотите честно? И вопросов никаких не останется.

— Попробуйте.

— Я хочу только одного: выбить раз и навсегда из головы девчонки всю эту колдовскую дурь. Еще бы кое-что хотелось выбить... ну ничего, подождет.

— Дурь?

— Она на полном серьезе считает себя волшебницей. Не помню, как это у них называется, да и ладно. Она уверена, что с помощью какого-то мусора может вершить судьбу человека. Вы не находите это кощунством? А как же Господь? Думаю, у него на этот счет тоже есть мнение. Очень похожее на мое.

Падре улыбнулся. Сочувственно и слегка растерянно.

— Пожалуй, я понял. Вы хотите изъять из жизни девочки чудеса.

— Я не хочу, чтобы она однажды жестоко разочаровалась в своих надеждах.

— Так, как это пришлось сделать вам?

Ну да. Правда, моя 'сказка' не обещала закончиться счастливо. Так, намекала. Вводила в заблуждение. Но чтобы прямо и четко уверить: все получится, если будешь хорошим мальчиком? Нет, никогда. Ни разу. Мне нравилось так думать. Грело душу. Только тепла хватило ненадолго.

— Не имеет значения.

— Что ж, вам решать. На свой счет, разумеется. Но что касается девочки...

— Она на каком-то особом положении? Или вы заступничаете по доброте душевной? Из любви к ближнему?

Взгляд Мигеля посуровел, но все равно не смог напугать бы даже самого впечатлительного малыша.

— Любовь к ближнему, над которой вы смеетесь, молодой человек, способна на великие деяния. И настоящие чудеса. Впрочем, вы задали вопрос, и я отвечу.

Он помолчал, глядя на клочок неба, застрявший в решетке глубокого окна.

— Лилис никогда не была счастлива. Трудное детство, как часто говорят о подобных судьбах. Ее мать несколько лет перед рождением дочери провела в грехе. Пересчитать мужчин, что перебывали в постели Лурдес, не взялся бы никто. И с каждым — всего одна ночь. Или утро. Никакого второго раза, никаких привязанностей. Я знал нескольких человек, что предлагали ей руку и сердце, искренне, со всем чувством... Лурдес отказала всем. А однажды закрылась от мира. Как потом выяснилось, чтобы выносить и родить дочь. А после родов словно помешалась: твердила всем, что малышка — особенная, лучшая из людей. Единственная.

— Многие матери говорят такое.

— Да, пожалуй. Но я закончу, позволите? Она протянула еще несколько лет, постепенно сходя с ума. Лилис было около семи, когда мать ушла в мир иной.

— Достаточный возраст, чтобы понимать.

— Не скажу, что она понимала многое, но... да. Радости это не прибавляло. С тех пор я присматриваю за девочкой, как могу.

— Не вы один. Та странная... мамбо? Она говорила о том же.

— Мари? Увы. Ближе к смерти Лурдес сблизилась с ней. На почве своего безумия. И завещала заботу о дочери.

— Которую вы не одобряете. Заботу, имею в виду.

Падре вздохнул:

— Видите ли, у Лилис есть некоторые... особенности. Неустойчивые психические реакции, как сказал бы врач, но я скажу: мятущаяся душа. Причины понятны. Однако есть еще последствия, и они настораживают.