Он потягивал какао, наслаждаясь насыщенным вкусом, и свежая энергия, казалось, струилась по его венам. Теперь это не должно быть намного дольше...
Там. Это были штандарты его самых дальних передовых батальонов. У него все еще не было столько мушкетов, кремневых или фитильных, как он предпочел бы. Хуже того, согласно донесениям его собственных кавалерийских разведчиков, каждый из чарисийцев, которых они видели до сих пор, был вооружен кремневым мушкетом, в то время как треть его собственных людей все еще была вооружена пиками. К счастью, у него было намного больше людей, чем у чарисийцев, и хотя он мог быть пропорционально слабее в огневой мощи, разница в общей численности означала, что на самом деле абсолютно у него их было больше. И каким бы ни было относительное количество огнестрельного оружия, эти пики будут неприятной чертой, если пехотным соединениям когда-нибудь удастся сомкнуться в ближнем бою.
Освещение было все еще слишком слабым, чтобы можно было использовать подзорную трубу, но он прищурился, вглядываясь на восток, где тени густого леса продолжали скрывать единственный батальон чарисийцев, который расположился лагерем по эту сторону от них. Они должны быть примерно...
Глаза Гарвея расширились от внезапного изумления. Конечно, это была всего лишь игра света!
Он отставил чашку с какао в сторону и подошел ближе к открытой стороне колокольни. Он ощущал прохладный ветерок, щебет пробуждающихся птиц и нежный свист виверн, а также скользкий от росы колокол размером с человека, висящий прямо за ним, как некое наблюдающее присутствие. И он также осознавал, что вместе с ним на колокольне находится горстка штабных офицеров и помощников. Именно по этой причине он заставил свое выражение лица оставаться спокойным, держа руки неподвижно, когда они лежали на перилах безопасности высотой по пояс. Свет продолжал улучшаться, и он пытался напоить его интенсивностью своего взгляда. — Сэр! — внезапно выпалил один из его помощников. — Я думал...
— Я вижу это, лейтенант, — сказал Гарвей, и он был доволен — и более чем немного удивлен — тем, как спокойно ему удалось говорить.
Накануне вечером один батальон чарисийской пехоты разбил лагерь в ограниченной дуге, широкая сторона которой была сосредоточена на шоссе, где оно выходило из запутанной дикой местности. Теперь, каким-то образом, этот батальон продвинулся по крайней мере на целую милю, и ни один из его кавалерийских пикетов ничего не заметил. Хуже того, батальон был существенно усилен. Его разведчики оценили колонну чарисийцев максимум в пять или шесть тысяч человек. Предполагая, что большее число было точным, это выглядело так, как будто по крайней мере две трети общей численности противника каким-то образом умудрились волшебным образом появиться перед его собственными людьми.
Его челюсти сжались, когда он попытался оценить ширину фронта и численность. В сомкнутом строю каждый пехотинец занимал расстояние примерно в один ярд. В открытом строю этот фронт удваивался. Таким образом, батальон из четырехсот человек в сомкнутом строю, с тремя ротами в двойной линии и четвертой в резерве, охватывал фронт примерно в сто пятьдесят ярдов. Выстроившись в линию в три ряда, их фронт сокращался всего до ста ярдов. Разведывательные донесения предполагали, что чарисийские батальоны были больше, чем его собственные, вероятно, около пятисот человек вместо четырехсот. Предполагая, что каждый из них оставил по одной роте в качестве резерва, это означало, что каждый из их батальонов должен преодолеть около двухсот ярдов в сомкнутом строю, сократившись всего до ста тридцати, если они пойдут в тройную линию. Который казался...
Свет был значительно ярче, чем раньше, и он поднял подзорную трубу, затем нахмурился. Детали все еще было трудно разглядеть на таком расстоянии, даже с помощью трубы, но одно было очевидно: они вообще не были в тесном строю. Вместо этого они стояли в своеобразном, почти шахматном открытом строю.
Что, черт возьми, они задумали? — волновался он. Если дело когда-нибудь дойдет до общей рукопашной схватки, мы пройдем сквозь них, как дерьмо сквозь виверну, даже без единой пики! Так почему же...?
Затем он понял, что это построение вообще не предназначалось для рукопашного боя. Его собственные кремневые мушкеты стреляли гораздо быстрее, чем фитильные замки старого образца. Он уже предположил, что чарисийцы должны были стрелять по крайней мере так же быстро, как его собственные кремневые ружья, и это построение, очевидно, было оптимизировано, чтобы позволить стрелять наибольшему количеству мушкетов в любой данный момент. Это было вовсе не построение для ближнего боя; оно было специально разработано с учетом скорострельности нового оружия.
Чего не было у нас, — мрачно подумал он. — Это будет... больно.
Тот факт, что чарисийцам удалось вывести так много мушкетов вперед и из ограниченного леса позади них, также вызывал беспокойство, хотя теперь, когда удивление начало ослабевать, это конкретное открытие беспокоило его меньше. В конце концов, цель состояла в том, чтобы выманить врага вперед. Тот факт, что чарисийцы оказали ему услугу, едва ли должен был вызывать беспокойство.
За исключением того, что они сделали это на своих собственных условиях, а не на моих. И если не считать того факта, что Эйлик специально выставил там кавалерийские пикеты, чтобы предупредить нас, если они попытаются сделать что-то подобное. Не только это, но и фронт этих ублюдков находится ближе тех мест, где были выставлены некоторые из этих пикетов. Так что они не просто помешали солдатам Эйлика обнаружить их; каким-то образом они уничтожили все до единого пикеты, и никто не сделал ни единого выстрела, ни один человек не убежал, чтобы предупредить нас. Вот это... обескураживает.
— Как им это удалось, сэр? — пробормотал тот же помощник позади него, и Гарвей пожал плечами.
— У меня нет ни малейшего представления, лейтенант, — признался он. — И только между нами, тот факт, что они справились с этим без того, чтобы мы уловили даже намек на то, что они задумали, беспокоит меня. С другой стороны, все, чего они на самом деле добились, — это поглубже засунули свои головы в петлю ради нас. И не только это, но они находятся в доброй тысяче или полутора тысячах ярдов по эту сторону леса. Если кавалерия графа Уиндшера сможет проникнуть в эту брешь, отрезать им путь к отступлению...
Лейтенант теперь кивал, его глаза были сосредоточены, и Гарвей обнаружил, что ответ юноше на самом деле заставил его тоже почувствовать себя немного лучше. Если лейтенант думал, что его слова имеют смысл, то, вероятно, так оно и было. Что еще лучше, другие люди могли бы думать о том же, вместо того, чтобы беспокоиться о том, как, черт возьми, чарисийцам удалось волшебным образом продвинуть так много людей так далеко вперед, и никто этого не заметил.
Эта мысль все еще просачивалась в его сознание, когда он услышал слабый, отдаленный звук горнов.
Это были не его горны, и пока он наблюдал, чарисийский строй задрожал, а затем пришел в движение.
* * *
— Вот это неприятное зрелище, не так ли? — пробормотал себе под нос бригадный генерал Кинт Кларик.
Он и его сотрудники присоединились к штабной группе полковника Жэнстина. Каждая из двух чарисийских бригад держала в строю по три своих батальона, четвертый батальон находился в резерве, а 1-й батальон Жэнстина сформировал центр линии третьей бригады на левом фланге чарисийцев. В данный момент Кларик остановился на небольшом холме, вглядываясь в свою подзорную трубу поверх голов своих наступающих стрелков на ожидающий их строй корисандцев.
Линии корисандцев были намного плотнее, чем его собственные — более глубокие, ощетинившиеся остриями копий. Более плотный фронт и большая глубина должны были обеспечить им гораздо большую ударную мощь, если дело дойдет до ближнего боя, но это возможное преимущество было получено за счет уменьшения максимальной огневой мощи каждого корисандского батальона. Или, скорее, уменьшения ее по сравнению с чарисийскими батальонами. Похоже, Кларику, возможно, вот-вот предстоит выяснить, окажутся ли в конце концов точными его теории об огневой мощи, превосходящей ударную мощь.
В этом есть что-то подходящее, — размышлял он, уверенно водя подзорной трубой, осматривая переднюю часть вражеской позиции. — Будет справедливо, если парень, который считал себя таким умным, когда все это придумал, должен будет проверить свои собственные концепции, так сказать, под огнем. Странно. Почему-то я не очень-то жду этой возможности.
— Думаю, это около восьми или девяти тысяч человек, сэр, — тихо произнес голос у локтя, и он повернул голову, изогнув бровь в сторону майора Брайана Лафтина, своего старшего офицера штаба. — Имею в виду, в их основном строю, — добавил Лафтин.
— Ах, да. В их основном строю, — сухо сказал Кларик.
— Ну, да, сэр. — Лафтин на мгновение почувствовал себя довольно неловко, затем увидел искорку юмора в глазах своего командира.
— Каким-то образом, — сказал Кларик, — до этого момента шансы казались не такими уж плохими. Он криво усмехнулся. — Я только что обнаружил, что вид всех этих парней, стоящих вон там, как бы выводит понятие "численного превосходства" из чисто интеллектуальной категории.
— Это действительно так, сэр, — согласился Лафтин. — И посмотрите вон туда, в центр их линии.
Кларик посмотрел в указанном направлении, и его губы слегка сжались.
Местность между пустошью, через которую они прошли, и рекой, примерно в шести или семи милях к западу, состояла в основном из полей хлопчатого шелка, пахотных земель и пастбищ, с поясами садов ближе к городу, расположенному вокруг каменного моста. Там также были разрозненные участки леса, хотя ни один из них не казался таким заросшим проволочной лозой, как дикая местность, через которую они пробирались, чтобы добраться сюда. По крайней мере, некоторые пастбища были разделены тщательно ухоженными изгородями из проволочной лозы, а также было несколько каменных стен. К счастью, стены, очевидно, предназначались для обозначения собственности, а не для серьезных препятствий, и очень немногие из них поднимались намного выше половины роста человека.
В целом, местность была настолько близка к идеальной, насколько он мог себе представить. Она действительно неуклонно поднималась в гору к подножию гор Дарк-Хиллз. Фактически, предгорья на дальнем берегу реки были на самом деле ближе к низким утесам, — подумал он, не сомневаясь, что они были надежно укомплектованы дополнительными войсками, которые корисандский командующий отказался втиснуть в это относительно ограниченное поле боя. Река была слишком широка, чтобы гладкоствольные мушкеты на вершинах этих утесов могли доминировать на нижнем, более плоском восточном берегу, хотя для полевой артиллерии, даже артиллерии типа "карронада", разработанной корисандцами, это было бы совсем другое дело. Помимо этого, однако, местность перед ним была почти идеально приспособлена для его собственных тактических нужд, в то время как более плотные и глубокие формирования корисандцев обнаружат, что относительно небольшие препятствия на местности будут гораздо более затруднительными для них, чем для его собственных людей.
К сожалению, причина, по которой это было идеально для его стрелков, заключалась в том, что корисандцы искали точно такие же четкие зоны огня для своей артиллерии, и они разместили не менее тридцати или сорока полевых орудий в центре своего фронта. Это было то, что заметил Лафтин, и рот Кларика сжался еще сильнее, когда он представил, что эти пушки сделают с его собственными батальонами, если им представится такая возможность.
Мы просто должны сделать так, чтобы у них не было такого шанса, не так ли, Кинт?
— Передайте сигнал майору Бриндину, — сказал он. — Я хочу, чтобы наши полевые орудия и лейтенант Хатим разместились в центре. Скажите ему, чтобы он не приближался со своими пушками к их орудиям ближе чем на пятьсот ярдов.
— Да, сэр.
Лафтин что-то деловито нацарапал в своем блокноте, затем перечитал краткое сообщение. Кларик выслушал, затем удовлетворенно кивнул, и молодой майор трусцой направился к гелиографу, который находился на вершине их холма. Связист, управлявший устройством, прочитал записку майора, навел прицел на конных офицеров, столпившихся вокруг двенадцатифунтовых полевых орудий и их тягловых драконов, и потянулся к рычагу сбоку гелиографа. Мгновение спустя затрещали ставни, когда он высветил инструкции в закодированных вспышках отраженного зеркалом солнечного света.
Лафтин подождал, пока не будет получено подтверждение майора Бриндина. Так получилось, что положение Бриндина было еще недостаточно освещено, чтобы он мог использовать свой собственный гелиограф, но его сигнальная группа вывела единственный зеленый флажок, который указывал на то, что сообщение было получено и понято. Это было не так хорошо, как повторение текста сообщения, чтобы убедиться, что оно не искажено, но если бы у Бриндина были какие-либо сомнения относительно того, что он должен был делать, его сигнальщики вывесили бы красный флаг, который просил повторить сообщение.
— Сообщение принято, сэр, — объявил Лафтин, присоединяясь к Кларику.
— Спасибо тебе, Брайан. Я тоже видел этот флаг.
Лафтин кивнул, а затем он и его командир встали бок о бок, наблюдая, как четыре тысячи чарисийцев неуклонно приближаются к более чем десяти тысячам корисандцев.
* * *
— Сэр, они идут прямо на нас!
Молодой лейтенант — ему не могло быть намного больше девятнадцати, — подумал Гарвей, — говорил обиженно, почти возмущенно. И в его голосе тоже звучало недоумение. Что, — решил Гарвей, — можно было бы сказать и о командире лейтенанта.
Они не могли знать, сколько наших людей поджидали их, — твердо сказал он себе. — По крайней мере, не тогда, когда они продвинулись на свои нынешние позиции прошлой ночью. С другой стороны, если только они не слепые, они наверняка могут сказать, что нас здесь больше, чем у них сейчас! Так почему же они идут на нас?
Корин Гарвей многое бы отдал, если бы мог быть уверен, что ответом было чарисийское высокомерие или глупость. К сожалению, он сомневался в справедливости этого выбора.
Тем не менее, если они не ожидали увидеть так много наших, это могло бы объяснить, почему они так далеко продвинулись вперед. И вполне возможно, что, поставив себя в положение, когда их единственный путь к отступлению лежит по единственной узкой дороге, они считают, что их лучший шанс — это ударить по нам и надеяться, что мы сломаемся, а не увидеть, как их организация отправится прямиком в ад, пытаясь улизнуть через эту жалкую крысиную нору дороги.
Цепочка его мыслей оборвалась, когда зазвучали новые звуки горна. На этот раз они принадлежали ему, и он наблюдал, как его собственная пехота начала продвигаться вперед, как и планировалось.
Он задумчиво почесал кончик носа, заставляя свое выражение лица оставаться спокойным, в то время как внезапное малодушное искушение отозвать свои войска назад охватило его.
