С привкусом пещерной соли

— Ничего. Все хорошо. Хочу спать, ты не уходи. Ты не уйдешь никуда?

— Можешь не сомневаться, — напряжение отступало, но очень медленно, оставляя после себя такое облегчение, что кружилась голова. Чего она испугалась?

— Я устал, — неожиданно пожаловался Гонза, закрывая глаза. Его рука стала тяжелой, будто он и правда не мог даже пошевелиться.

Почему-то было понятно, он совсем не о последних довольно насыщенных двух часах, а о чем-то гораздо большем и важном.

— Тогда спи.

И все-таки Наташка не смогла себя перебороть и убрать голову с его груди. Ей постоянно требовалось к нему прикасаться, к счастью, он не выражал по этому поводу недовольства, даже больше — с удовольствием прикасался к ней в ответ.

Когда его грудь стала ровно подниматься, Наташка ревниво осмотрела комнату, будто сообщала всем невидимым врагам, что она начеку и не отдаст своего, и прошептала:

— Интересно, что будет завтра?

Красочные картины включали много вкусного и интересного, Наташка уткнулась носом в его шею, предвкушая время, когда он проснется. И ее представления о завтрашнем дне включали много разного, даже фантастического, еще больше неприличного, но вот реальности она предугадать не смогла, потому что ей и в голову не могло прийти, что утром Гонза не откроет глаз.

Он не проснулся.

* * *

— Что... что такое?, — Наташка снова прикоснулась к его плечу, а потом вцепилась в него мертвой хваткой и затрясла сильнее. — Гонза!

И снова ничего. Его грудь ровно поднималась, тело на ощупь было мягким и теплым, но он не реагировал на звуки и прикосновения, не открывал глаза и не шевелился.

— Гонза!

А потом Наташка испугалась. Можно бороться с врагом или вором, если он утягивает твое добро из-под носа, в случае, если он существует, но как бороться с невидимой бедой? Практически впервые в жизни на нее накатила паника.

— Димка! — она толкнула его со всей силы, приправленной испугом, переворачивая на бок и он, на секунду задержавшись на краю, кулем свалился с кровати. И снова все стихло. Любой спящий человек проснется, если свалится на пол, однозначно. Значит... значит...

— Рафа! — сменила пластинку Наташка, бросаясь к двери.

Зеленые стены мелькали, сливаясь в одно пятно. Люди как специально выперлись в коридор, чтобы задержать и помешать пройти. Наташка ударилась обо что-то коленом, потом два раза подряд пальцами, потом плечом... Комната Рафы приближалась слишком медленно.

— Рафа! — она дергала дверную ручку, повторяя про себя, пожалуйста, ну пожалуйста, пусть он будет дома.

С той стороны ручку повернули так сильно, что в замке хрустнуло, дверь открылась, и сонный Рафа недовольно нахмурился при виде вторжения на свою территорию, а потом жутко удивился.

— Ты чего тут делаешь?

— Рафа! Он не просыпается, — с отдаленным удивлением она расслышала в своем голосе истерические нотки. — Он не просыпается! Я его бужу, трясу, а он не слышит. Что делать?

Рафа резко очнулся.

— Кто не просыпается?

— Да Гонза же! — злясь на его недогадливость и почти приплясывая от страха и нетерпения, закричала Наташка. — Он заснул и не просыпается!

— А ты откуда знаешь?

— Я была с ним!

— Ты? Ты же ушла с Гуру!

— Я вернулась. В тот же день.

— И где была? — с подозрением потребовал он.

— Да у Гонзы же, я сказала!

— Все это время? — он вдруг испугался, но Наташка не сразу увидела. — Ты все время была с ним?

— А я о чем! Что делать? Он спит!

— Боже мой... — прошептал Рафа, обмякнув и опираясь об дверной косяк. — Ты была рядом.

— И что это значит? Что делать?

Рафа тяжело посмотрел на нее и сжал зубы.

— Идти к Отражению. Если кто и сможет его вытащить из улья, то только они.

— Откуда?

— Оттуда. Он же принял его? Королевский бузун? Не мог не принять.

— Что? — сердце похолодело. — Он собирался принимать королевский бузун?

— Да. Я отговаривал. Но он настоял. В тот день, когда ты ушла, он сказал, что должен сделать это сейчас. И Отражения отговаривали, но он решил. Упрямый, как бык. Как давно он спит?

Наташка словно в тумане следила, как Рафа отступил в комнату и принялся одеваться, сосредоточено суя руку мимо рукава, потом чертыхнулся и достал из шкафа футболку.

— Несколько часов. С ночи.

— Значит, точно ушел. Перед приемом дозы королевского бузуна нужен период подготовки, который занимает как раз двое суток. Твою мать!

Кое-как завязав шнурки кроссовок, Рафа хлопнул дверью и почти побежал по коридору в противоположную от пляжа и комнаты Гонзы сторону. Наташка не отставала. Дальнейшая суета и мельтешение длились недолго — не прошло и получаса, как двое мужчин в развевающихся одеждах, которые сейчас своим видом раздражали куда больше, чем обычно, заперлись в комнате с Гонзой, выставив Наташку за порог. Рафа отвел ее в свою комнату, где оставил в одиночестве.

— Пойду посмотрю, как дела, — отрешенно сообщил он перед уходом.

Наташка не знала, сколько времени прождала там, за запертой дверью, среди вьющихся над головой, пугающих мыслей. И далеко не сразу поняла, что ее действительно заперли, в прямом смысле этого слова, то есть на ключ. Она рассвирепела, конечно, когда не смогла открыть дверь, ведь это позволило отвлечься от воспоминаний о лежащем на полу бесчувственном теле, но даже раздражение быстро прошло — она понимала, что если кто и способен разобраться в происшествии и вытащить Гонзу из того тайника, где он потерялся — то только аквели.

'Если тебе в руки попадет королевский бузун, советую спустить его в унитаз. И я не шучу', — сказал он ей однажды. А сам... А сам!

Времени и правда прошло много, но наконец дверь открылась, правда, вместо Рафы вошел один из двух уже виденных сегодня Отражений. С ним Наташка не была знакома и считала, что ничего на этом не потеряла. По сути, он мало чем отличался от того, с кем пришлось пообщаться в процессе сбора информации об умершей в пещерах девушке. Выглядел он, кстати, довольно плохо. Не так уж много времени прошло, чтобы его лицо стало таким изнуренным, но с фактами не поспоришь — из него словно выжали все соки.

Он вошел и быстро закрыл за собой дверь, перегораживая выход, и вряд ли случайно.

— Как он? — спросила Наташка.

— Очнулся.

— Он очнулся? — впервые в жизни нахлынуло желание наброситься, обнять и расцеловать совершенно несимпатичного ей прежде человека. Но если он и правда помог!..

— Тебе нельзя его видеть.

— Что? — мгновенно нахмурилась Наташка, меньше всего желая в данный момент играть в эти их аквельские игры. — И слушать не собираюсь.

— Нельзя ему тебя видеть.

— Отойдите с дороги!

— Я не могу тебя выпустить.

— Отойдите!!

— Нет.

Наташка задумалась, стоит ли переходить к силовым методам. Не могут же Отражения, возвышенные и мудрые, да что там, почти святые — и лезть в банальную драку? С другой стороны, в избиении подобных людей есть что-то неверное, все равно что младенцев обижать.

— Он не хочет тебя видеть, — тем временем сменил пластинку аквель.

Дверь закрыта, и что-то подсказывает — он не в одиночестве и дальше коридора все равно выйти не дадут.

— Почему? — автоматически поинтересовалась Наташка, размышляя о том, как выбраться без жертв, но аквель, будто ему дали старт, выпрямился и подался вперед, всем видом выражая готовность к долгой и мирной беседе. Наташка пока раздумывала, стоило ли доставлять ему такое удовольствие.

— Ты не виновата. Случайности не поддаются предварительному расчету. Просто никто не планировал твоего появления, — неторопливо начал аквель. — Нам пришлось непросто. Странно, что вообще удалось его вывести обратно. Но так или иначе, он вернулся. Причем другим, совсем другим. Чистым.

Наташка поняла, что невольно прислушивается.

— И что это значит?

— Он не хочет тебя видеть.

— Пусть сам мне об этом скажет! — Ага, так она и поверила. Только не после двух суток, проведенных в его обществе, причем неодетой.

— Он не сможет сказать.

— Он разучился говорить?

— Нет, не так... Послушай, я объясню. Это непросто. Иногда самые нетерпеливые и наивные из нас, они проверяют свои чувства к любимому человеку с помощью транса. Не знаю, с чего это началось, но мы много раз повторяли — этого делать нельзя. Нельзя видеть таким никого, особенно близких! Никто не слушает. И ты, наверное, знаешь, чаще всего проверка не удается.

— Стоп! Вы хотите сказать, он проверял?..

— Нет, нет. Он хотел прогуляться по дороге... к центру мира, как мы говорим. Стать цельным. Увидеть белое. Ты просто оказалась не в том месте не в то время. Никто не рассчитывал, что ты вернешься от Гуру раньше времени и будешь рядом.

— И что это изменило? В смысле, мое присутствие?

— Понимаешь, когда ты ищешь дорогу, ты обязательно должен идти один, потому что присутствие другого человека, особенно если ты к нему неравнодушен, сбивает с цели, и вместо поиска пути ты сосредотачиваешься на сущности находящегося вблизи объекта. Это понятно?

— Да... Процедура одна, но цель меняется в зависимости от окружения.

— Точно. Разговор поэтому не о поиске дороги, а о... тебе. Часто увериться в силе своих чувств у тех, кто этого хочет, не получается. Знаешь, почему?

— Видят характер любимого в истинном свете и разочаровываются? — наморщив лоб, предположила Наташка, судорожно пытаясь разобраться, что же там случилось ночью. Он же что-то говорил, извинялся... она, конечно, не приняла близко к сердцу. Держал в руке эту коробку, черт ее подери, но она была пустая!

В том-то и дело... Уже пустая.

— Не только в истинном свете. Разочаровываются, скорее не в том смысле, что вы вкладываете. Разочаровываются, но не в человеке. Просто они видят его особо, так, как нельзя видеть другого человека, кем бы он ни был. Как бы лучше пояснить...

— Да поясните уже хоть как-нибудь!

Чего лишний раз повторять, особым терпением Наташка не отличалась.

— Они видят любимых целиком и полностью. Больше, чем без одежды, больше, чем без кожи, как будто с тела ее сняли, а затем слой за слоем отделили мышцы и внутренние органы, до самого скелета — и так далее. Мясо, кровь и снова ошметки плоти. Тело выворачивает наизнанку. Но это еще можно пережить, все мы — плоть. А вот воспоминания... каждое из них, словно ведро воды на голову. Мужчине вообще очень непросто увидеть женщину изнутри, как и женщине мужчину. У нас разная физиология, разные инстинкты и методы их реализации. Он видел все — каждую мелочь... наверняка в твоей жизни есть моменты, которыми не особо хочется гордиться. Некоторые вещи ты хочешь забыть. Есть то, что ты забыла неосознанно, ради спокойствия своего разума. Он увидел это все без прикрас. Заглянул во все темные уголки твоей души, каждое мгновение твоей жизни пережил, будто сам там находился, сам говорил за тебя... врал, обижал, плакал, сидел в туалете, спал с мужчинами, красил волосы и ковырялся в носу. И даже если бы он захотел закрыть глаза, все равно был вынужден смотреть. Так действует королевский бузун.

Наташка наспех перебрала воспоминания. Получается, он увидел все? Ее юность? Одноразовый секс? Пьяного гамадрила? Ее работу? Что такого он увидел?

Она не стыдилась прошлого, что бы ни говорил аквель. Разве что своей неистребимой доверчивости.

Или стыдилась?

— Я вижу, ты не понимаешь. Не хочешь понимать. Ладно, прошу прощения, но чтобы было понятно, я вынужден действовать грубо. В двух словах. Ты хотя бы раз практиковала оральный секс? Так вот, он сделал его вместе с тобой. Между вами все кончено.

Всего лишь мимоходом скользнув взглядом по некоторым моментам прошлого, Наташка зажмурилась.

Он все это видел? Д-делал?

Бог мой...

— Мне все равно. Я хочу его увидеть!

Отражение покивал головой, будто соглашался, но говорить продолжил так, словно не слышал.

— Ты хорошая девочка, хорошая, да. Молодая, но это еще лучше. Все будет хорошо. Вначале всегда сложно разрывать отношения, но со временем ты его забудешь. Все пройдет и успокоится. Отдых, вызов, одна волна... я так все это понимаю...

— Я не хочу, чтобы все проходило и успокаивалось, — ледяным тоном сообщила Наташка. Что это за манера успокаивать? Все равно что говорить человеку, который только что потерял в аварии всю семью — ничего страшного, зато у вас осталась кошка!

Он опустил голову, а потом внезапно отошел от двери, освобождая путь. Упрашивать дважды Наташку не пришлось. В коридоре, кстати, никого не оказалось.

По дороге она остановилась, покачиваясь на одном месте под грузом новостей. Он видел ее так, как она сама себя не видела. Как себя не помнила. Все глупости, все подлости, низости. Неужели возможно после такого сохранить к кому-то симпатию?

Но ведь он тоже не ангел! Среди людей нет безупречных, иначе что бы им было тут делать? — они сразу бы отправлялись прямиком на небеса.

И еще — все эти разговоры могут быть пустым враньем и глупой придумкой. Аквели повернуты на своем образе жизни, и, понятное дело, тянут за собой на дно всех окружающих.

Нет, она не верила, что все кончено. Не могла верить!

И все же коленки дрожали. Сколько эти кроты-аквели тут понакрутили в своей Ракушке, у кого угодно мозги набекрень свернутся, особенно если подтолкнуть чем-то психотропным.

Видит небо, как ей надоело это подземелье и их тараканы!

Подстегнув себя иронией, Наташка пошла дальше. Они все тут ненормальные. Все. Да и как остаться нормальным, если вокруг одни психи?

Дверь в комнату Гонзы почему-то была распахнута настежь, у порога толпились аквели, среди которых мелькал Рафа и второй мужчина-Отражение. Наташка привстала на цыпочки, чтобы разглядеть что за их спинами? Где Гонза?

Оказывается, он стоял недалеко от входа. Оттолкнув кого-то с пути, Наташка сделала шаг вперед.

— Гонза...

И будто ухнула в вакуум. Тишина накатила такая, словно она мгновенно оглохла. Никто не мешал, не вставал на пути, не пытался оттащить в сторону, но это не помогло.

Гонза вскинул подбородок, его глаза, ранее такие многословные, такие живые, а теперь словно куски крашеного стекла, стали закатываться, как у человека, который вот-вот упадет в обморок.

Впрочем, он не упал, а просто опустил голову и принялся глубоко и быстро дышать по методике успокоения внезапно накатившей паники.

— Это правда? То, что мне сказали? — выдавила Наташка, но в тишине эффект получился таким, будто она проорала во всю глотку.

Он не открывая глаз, дернул головой, а потом отступил назад. Всего на полшага. Всего немного. Но назад...

И его лицо... Каждая черточка на своем месте, но вместе они словно складываются в другое. Она видела его каким угодно — смеющимся, злящимся, возбужденным, но никогда, никогда настолько умиротворенным и отрешенным. Никогда!

— Открой глаза, — прошептала Наташка и когда он не отреагировал, закричала. — Открой глаза!

Он поднял веки — стеклянный блеск белка, острый черный зрачок, поверхность коричневой сухой глины — и ровно столько же, сколько в куске глины, выразительности.