Сломанные сказки

* * *

— Если к нему не впустят, я лично разнесу дверь в клочья, и никакие руны ограждения вам уж точно не помогут. Я помню, какая стена тут самая неустойчивая.

В подвалах не было стражников как таковых — была парочка смотрителей, которые на обычных шкафоподобных безмозглых носителей мышц вовсе не были похожи. Они скорее были похожи на мужской молодой вариант вахтёрши тёти Глаши.

Главным препятствием на пути к свободе затворников были стены и двери подвальных помещений: они, как и чудо-лампочки, были сработаны бригадой очень благодарных гномов. Если войдёшь в такую комнатку — уже не выйдешь, пока тебе не откроют дверь лично, будь ты хоть трижды величайшим на свете волшебником. Или драконом. Или любой другой всемогущей тварью.

Бен отлично это знал. Как и знал, что ещё чуть-чуть, и он точно свернёт кому-то голову. Ну или наставит шишек. Для профилактики.

Он не верил, что Кай, эта святая простота, мог просто так наброситься на Сатоена. Если это всё-таки правда, должна быть веская причина. И Фэнхуан обязан узнать, что это за причина.

Бен, как никто другой, знал, каково это: когда кажется, что тебе больше никогда не будут доверять. Тогда перестаёшь доверять даже самому себе. И оставаться в одиночестве — не лучший выход.

— Считаю до трёх... Раз...

Охранник замялся, сдвинув брови — размышлял, как же поступить. Мало кому захочется потом объяснять, каким это образом в подвалах рухнула стена.

— Два...

Рука мужичка уже потянулась к связке ключей. Что ж...

Не успел Бен сказать "Три", как в коридор влетела ягвидовская ступа, затормозила прямо об охранника и высыпала на пол всех пассажиров. Рыжая информаторша подняла из пыли ключи и радостно ими зазвенела.

— Не этого пытаешься добиться, милок?

Если бы Иван действительно не хотел допускать до Кая посетителей, они бы не смогли сюда добраться. Как бы ни старались. Похоже, у Сатоена были свои планы. Или он просто боялся рассказать всё лично. Любой бы боялся на его месте.

Дверь не скрипнула — хотя Фэнь помнил, что тогда она скрипела. Наверное, из-за сажи и пепла на петлях.

Комната была уютной: мягкий диван, кресла, журнальный столик, книжная полка, светлые тона. Среди всего этого Кай замечался не сразу — он сидел на тахте, которая стояла в дальнем углу. Отсюда во всей красе были видны его светлые, не требующие особого ухода, чудесные волосы — и Бену вдруг подумалось, а насколько же они отросли за те восемь месяцев, что Кай провёл в Башне?

— Кай? — позвала Вера, выглянув из-за спины Бена. Голос её немного дрогнул — капитана переполняло беспокойство, к которому примешивалась ещё и шепотка страха. Как их милый маленький ключник мог напасть на деда Сезама? Да так, что его (ключника, а не Деда) отправили сюда, вниз?

Снежный король обернулся — вскочил на тахту с ногами, чуть не запутавшись в собственных волосах, и вжался в бежевую стенку. В серо-голубых глазах — страх, как у загнанного зверя. Тихое "Нет уж", взмах локтём и ладонью...

Почти у самых ног Фэнхуана из в момент покрывшегося инеем пола поползли ледяные ростки. На глазах Песочного отряда в подвале росло ледяное дерево, ветви которого вскоре образовали толстую стену на всю ширину комнаты. Кай не хотел, чтобы к нему приближались.

— Кай, мы просто хотим поговорить... — Бен положил ладонь на лёд, вокруг его пальцев вспыхнуло синеватое пламя, и стенка начала плавиться.

— Нет, — голос ключника был на удивление ровным и спокойным. — Я опасен. Опасны голоса. Они.. Мы напали на Сатоена.

Сквозь мутный лёд видно, как юноша кладёт на стену свою узкую ладонь, отводит её назад, и лёд послушно растёт следом. Ещё одна стена. И ещё одна, если Каю так захочется.

Глухое "Уходите" — как из-за стены, обклеенной мягкими подушками.

— Мы обязательно вытащим тебя оттуда, слышишь? — Бен стряхивает с пальцев разгорающийся огонь и первым уходит из "камеры".

Вера и Ягвида долго стоят у стены, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Они говорят что-то ободряющее, не заботясь, что их могут не услышать. Гэйслин молча стоит в дверях.

* * *

Ивану было страшно. Конечно, он боялся каждый день, но тот обыденный страх ни в какое сравнение не шёл с нынешним, проедающим в душе зловонные тоннели.

Признать свои ошибки неимоверно трудно. Иногда даже труднее, чем исправить их.

Иван слишком долго верил, что делает правильные вещи, поступает по совести, спасает жизни. Да, иногда ошибался, иногда не успевал кого-то спасти, где-то кривил душой. Но Сторожевая Башня — она никогда не была ошибкой. Она была искуплением. За глупость молодости, за воровство, за Али, в конце концов...

Больше Башня не помогала. Только бередила старые раны, только углубляла пропасть отчаяния.

Ивана съедала вина.

Он не знал, что делать дальше. Закрыть Двери было единственным выходом — чтобы больше ни один приключенец не смог нарушить истинное течение сказок. Чтобы Закон оставался в состоянии покоя.

* * *

Кай пытался не думать о том, что его ждёт, но нехорошие мысли имеют привычку вытеснять все остальные. Трудно не думать о допросах, об осуждении в глазах друзей и посветлевших от гнева глазах, когда сидишь запертым в светлом подвальном помещении, в котором отчётливо пахнет многолетней пылью, и пол которого покрыт инеем. А с тобой вместе сидят голоса, которые словно притаившийся в кустах хищник, ждущий подходящего момента для того, чтобы разорвать жертве горло. Ключник со сжимающим глотку страхом, с холодеющим сердцем ждал, когда снова лязгнет ключ в замочной скважине.

Но вместо возмездия пришла Герда.

Ледяные стены, в которых была вмурована мебель, ворсинки ковра и даже безопасный гномский светильник, давили на Кая, он дышал всё медленнее, всё реже, всё меньше двигался. Корка инея покрыла обои, покрыла потолок, вырастила острые сталактиты. Дыхание парня облачками вырывалось сквозь зубы. Голоса пели колыбельную, шепча об уникальности и крови. А когда Кай открыл глаза, она уже стояла рядом.

Не такая, какой он её помнил — уже не маленькая девочка в передничке и красными лентами в волосах. Но башмачки — расписанные розами, с загнутыми носами — были её. Всё те же, которые должна была принять река за то, что укажет путь к её дорогому Каю.

Она ничего не говорила — просто стояла там, улыбающаяся и немного печальная, в бело-бежевом платье, с короткими вьющими волосами цвета старой сосновой древесины. Хрупкая, как фарфоровая кукла, и такая же бледная. Удивительно красивая.

Кай почувствовал, как на его ресницах и щеках застывают слёзы. Он слишком долго её ждал.

Герда наклонилась — локоны её волос качнулись в такт движению — и позвала Кая домой.

Ему хотелось крикнуть "Как ты смеешь приходить сейчас?", хотелось обвинить её, хотелось услышать ответ... Хотелось обнять её, как в последний раз.

Прикосновение Герды холодное — холоднее, чем окружающие их стены. Но Кай всё равно обнимает её — крепко-крепко обхватывает изящные плечи, прижимается, утыкается носом в волосы, от которых пахнет бабушкиными сластями.

— Все так соскучились, — говорит Герда, задевая дыханием щёку юноши. — Все хотят, чтобы ты вернулся.

Кай немного отстраняется — так, чтобы видеть лицо единственной девушки на свете — и спрашивает:

— Даже ты?

— Особенно я, — шепчет Герда прямо в губы Снежного короля, зарываясь пальцами в его длинные волосы.

Поцелуй — самое сильное на свете волшебство.

Зеркала — даже самый маленький сверкающий осколочек — могут скопировать всё, что угодно.

Сердце Кая замирает, отсчитывая удары, и пропускает миг, в который его сковывают ледяные цепи зимы.

Все так соскучились по зиме, Кай.

Фэнь хмуро посмотрел на плошку, выданную Ягвидой — в ней какие-то синие ягоды, небольшая горка картошки и очень подозрительная зелень — и открыл дверь, запертую на два оборота.

Ледяная стена всё ещё стояла на месте — и выглядела внушительно. Тюрьма внутри тюрьмы. Но есть-то всё равно надо.

— Кай, мне всё равно, насколько ты сейчас опасен — я тебе поесть принёс! — Бен посчитал своим долгом предупредить ключника, прежде чем начать растапливать его рукотворные стены.

Лёд поддался быстро — треснул, разлом, подобно молнии, побежал вниз, и куски стены упали на ковёр. Фэню пришлось разобраться аж с тремя такими стенками. Это так отдавало сказочными законами, что Бен, не удержавшись, насмешливо фыркнул. Три сына, три посыла, три девицы под окном... Три стены по пути к цели.

Бен чуть не поскользнулся на куске льда, лежащем в луже, но вовремя расправил невидимые крылья. Не только удобное средство передвижения, но и дополнительный источник равновесия. Он усмехнулся, стряхивая с тапочек водяные капли, потом поднял взгляд... и тут же ему в лицо ударил жалящий снег, подгоняемый порывами северного ветра. Ни один ветер не может быть столь же яростным и холодным, чем северный.

Фэня отбросило назад, он закрыл лицо руками, стараясь хоть как-то защититься от снега, а когда всё стихло, камера была пуста. На косяках двери расходились морозные узоры, воздух стремительно теплел, лёд начал таять, и Фэнь, стоящий посреди исчезающей зимы, молил, чтобы то, что он увидел, было неправдой. Что ключник не завёрнут в голубую горностаевую шубу. Что на его голову не надет тонкий чёрный венец с паутиной, снежинками и острыми пиками. Что его серо-голубые глаза не сделались пустыми, что не покрылись инеем волосы и ресницы, что кожа не побелела. Что на полу подвальной реабилитационной комнаты не выложено ледяной мозаикой единственное вечное слово — "Помогите".

Но Снежный король уже вьюгой мчался по коридорам, отбрасывая препятствия, вышибая двери и вынимая из карманов и ящиков ключи — он следовал за милой девушкой в пышном платье, которая манила его пальцем и смеялась. Её видел только он один — это было высшей степенью владения.

Когда тонкие пальцы нашли, наконец, чёрный длинный ключ со снежинкой, метель добралась до нужной Двери и влетела в открывшийся проём, забирая с собой всё то, что успела унести.

* * *

— Ты будешь мне должен. Ты точно будешь мне должен! — приговаривал Прекрасный Принц, на ходу перебирая в руках запасной набор отмычек, который хранил в матрасе. — Особенно если ты затеял всё это зря.

— Артур, я знаю, что видел, и... Ох, просто заткнись и молись, что откроешь эту чёртову Дверь!

— Иван, знаете ли, запретил переступать пороги Дверей. — Вера возникла словно бы из ниоткуда. Вместе с походной сумкой и набором переговорников.

— Вера?

— Чего "Вера"? Чего "Вера" — то? Он и мой друг, идиот ты эдакий. Думаешь, оставлю его маньячить за какой-то Дверью? Особенно после крика о помощи?

— Да он просто чокнулся, — вставила Гэйслин, показавшаяся из-за плеча Шапочковой.

— Гэйслин? Какого..? Ты вообще в курсе, что он напал на твоего отца?

— Не он, а эти долбанные голоса, и вообще, ты, Фэнь, придурошная безмозглая птица.

— Плюсую, — радостно осклабился Принц.

— Артур! — проворчал Аврор. Его появление Бен прокомментировал поднятой бровью.

— А Артур-то чего? Я имею право соглашаться с кем угодно и когда угодно. В перспективе.

— О, а у меня всё наоборот. Я обычно не соглашаюсь!

— Ягвида? — тут уж охнули все, включая удивлённо гавкнувшего Серого Волка, трусящего у ног Альки.

— Раз Грей тута, я уж точно не помешаю, — улыбнулась информаторша. — Вы не бойтесь, я вас только скоординирую и прослежу за сюжетом. Извне.

— Ребята... — Бен остановился, поворачиваясь к тем, кто явно горел желанием снова увидеть Кая в Башне. Даже Артур с Аврором, ну надо же. — Вы понимаете, что он на самом деле опасен? Это всё голоса, но мы не знаем, что с ними делать. Как с ними бороться. Я просто бросаюсь в омут с головой — но вы-то куда? Вам не обязательно нырять следом.

— Очень трогательная речь, Бен, но я не прониклась. — Вера похлопала Фэня по плечу и проследовала дальше, к Белому коридору.

Принц возился дольше обычного. И ругался больше, чем в остальное время. Удивлённым не выглядел только разве что Аврор — тот слишком хорошо знал Артура, чтобы хоть чему-то удивляться.

Замок щёлкнул на третьем обороте, заставив всю компанию вскочить с пола.

— Простите, ребята, но я пойду первым. — Бен подошёл к Двери и распахнул покрытую льдом створку одновременно со своими огненными крыльями. Он переступил порог и захлопнул Дверь прежде, чем хоть кто-нибудь успел за ним последовать.

В наступившей тишине Артур ещё раз выругался:

— Чёртова птица захватила последний набор отмычек.

Бен Бенну Фэнхуан стоял на мосту. На том самом мосту, утопающем в цветах, с которого когда-то ему пришлось броситься в реку. Повтори все шаги девчонки, отправившейся на поиски своего названного братца. Не сверни с проложенного пути, следуй Законам сказки.

Фэнь не мог взять с собой друзей — он до сих пор не научился ими рисковать. Длинный путь за ледяной Дверью был ловушкой. Или смертью. Потому что Кай, который не подпускал к себе друзей, боясь им навредить, ни за что на свете не оставил бы трусливое "Помогите" льдинками, из которых он замерзающими пальцами выкладывал слово ВЕЧНОСТЬ.

Сказка девятнадцатая. Зеркало, зеркало на стене

Mirror, mirror on the wall,

А если бы Герда всё-таки спасла Кая?

Выплыла бы из реки, убежала бы от снов вороньего дворца, ускользнула бы из лап охочих до золота любимцев судьбы?..

Не забыла бы ничего, что связывало её с щуплым, наглым мальчонкой, живущим под соседней крышей. Отмечала бы день их встречи, как праздник — и обязательно надевала бы бабушкин передник, вышитый розами.

Снежная королева так и осталась бы страшной сказкой, зимней вьюгой за окном, которую Кай бы боялся до самого конца. Монетки стройными рядами лежали бы на печи, готовые к вторжению женщины в горностаевой шубе. На окнах бы появились решётки, которые мальчик, побывавший в ледяных залах, накаливал бы раскалённой кочергой.

Он стал бы своей тенью — белой, выеденной изморозью и полуденным дымчатым солнцем. Герда бы укоризненно качала головой, слушая в очередной раз странный его рассказ про королеву, про адское зеркало, про обжигающие поцелуи... В её памяти — пустота. Безумный человечек, который вдруг решил покорить саму зиму, выдумал себе проклятие, заставил всех родных и друзей так сильно волноваться. Вынудил Герду пройти полмира, чтобы доказать кому-то силу своей глупой гордости.

Морщинистые руки бы его грозили клюкой внукам Герды, считавшим старика, за которым по доброте душевной ухаживала бабушка, забавным развлечением. Вроде той деревянной гадалки на приехавшем в городок карнавале.

Кай просыпался бы ночью, шамкая кровоточащими дёснами неизменное "Вечность", а Герда бы устало успокаивала названного братца, гладя его по длинным, поседевшим ещё в молодости волосам.

Осколок тролльего зеркала всё туже бы опутывал сердце Кая безумием, пока в один последний день королева не обнаружила бы потерю. Все сезоны встали бы в круг у постели того, кто бредил собственной важностью, и стали бы терпеливо ждать. И терпеливее всех была бы уставшая зима, которой не терпелось отправиться в небытие.