Небо шамана. 2 часть

— Старинный анекдот про тёщу, которая решила над зятем покуражиться и пожелала, чтобы в доказательство его любви к ней и дочери сделать так, чтобы её похоронили у Кремлёвской стены. Вот он ей и сделал: "Дорогая тёщенька! Я тебя люблю! Но крутись-вертись как хочешь, а похороны завтра в двенадцать!"

За время нашего отсутствия изменилось не слишком много, а может наоборот много и кардинально. Бои в Сталинграде идут свирепые. Немцы сумели продавить оборону на подходах к городу, то, что у нас называлось "рубежи наружного обвода", хотя и заплатили за это немалыми потерями. Но по приказу своего Фюрера рвутся к Волге, а наши встали наглухо. То есть формально наши если отступили, то не очень далеко, это не летом, когда фронт катился, и каждый день нужно было новую линию соприкосновения на картах рисовать. А вот с другой стороны произошло кардинальное изменение. Идут не локальные стычки в виде прощупывания, чтобы потом выждав ударить и прорвать фронт, чтобы он весь посыпался, как немцы делали уже много раз. Сейчас бои идут в глубоком клинче, и даже если где-то удастся линию обороны прорвать, то это ничего не даст. На прорыв бросят силы и прорвавшихся выдавят или уничтожат, а соседние участки как стояли, так и продолжают стоять, а это кардинально другое качество и состояние. Поэтому можно сказать, что изменилось очень много. Помните едва не удавшийся прорыв шестнадцатой танковой дивизии, который девочки-зенитчицы отбивали? То есть тогда целая дивизия нащупала промежуток в системе нашей обороны и въехала в него без боя и скорее всего вышла бы к Волге, сметя несколько батарей зенитно-артиллерийского полка. Сейчас такое уже невозможно, по крайней мере в районе города. И не только потому, что наши встали в глухую оборону, но и потому, что немцы в этом противостоянии тоже вымотались и устали, да и потери далеко не все можно восполнить.

Преимущество в артиллерии, танках и самолётах у наступающих сохраняется, а немцы на острие удара по городу сосредоточили огромную огневую мощь, которая просто смешивает наши передовые позиции с землёй и это позволяет немного двинуться вперёд. Но едва бои вошли в городские кварталы, эта тактика перестала приносить немцам результат. Хотя, какие там городские кварталы? Уже в сентябре, когда нам приходилось летать над городскими районами, там едва ли можно было найти хоть одно целое здание, но даже эти уцелевшие остовы капитальных стен и сохранившиеся подвалы и подземные коммуникации дают нашим бойцам переждать обстрел или бомбёжку и во всеоружии встретить пытающихся перейти в атаку немцев. Другими словами, обе стороны несут тяжёлые потери, но не уступают друг другу. Мы находимся всего в семидесяти километрах севернее зоны боёв, но даже у нас слышна почти постоянная канонада. Кто-то сказал, что на каждого защитника Сталинграда немцы израсходовали уже несколько десятков снарядов и спорить с таким утверждением нет желания. Кажется для всех нас, немцев и всего мира, стало каким-то знаком, удастся немцам пробиться до Волги или мы им этого сделать не дадим. И этот вопрос, не озвученный, словно висит в воздухе и определяет наше отношение ко всему, что мы делаем, комиссару даже говорить ничего вдохновляющего не требуется...

Те, немногие, что выжил и вышел из горнила этих боёв, рассказывают, что бои в городе идут уже даже не на злости или ненависти, на каком-то запредельном исступлении. И тут уже победит даже не тот, у кого патронов больше, а тот, кто устоит уже после того, как его убили. Недавно комиссар на политинформации рассказывал про Крымскую войну, когда вот так же собрались все европские стервятники и с помощью Турции решили откусить от России кусок. Объединённый флот Англии, Турции и Франции вошёл в Чёрное море и попытался оккупировать наш Крымский полуостров. Но наш адмирал Нахимов, который командовал тогда Черноморским флотом, осознал, что наш в несколько раз более слабый флот не выдержит прямого столкновения с объединёнными силами трёх сильнейших флотов мира, и затопил наши корабли у входа в бухту Севастополя. В итоге противник не мог войти и высадить свои силы в порту, а моряки на берегу усилили наземные войска, в том числе снятой с кораблей артиллерией. Защитники Севастополя показывали беспримерное мужество при обороне города. Тогда в Европе появилась присказка, что русского мало убить, его надо её и повалить. А англичане своих бойцовых собак стали в шутку называть "Севастополем", дескать "попробуй возьми". Вообще, странная какая-то была война. В Крыму фактически во многом решалась судьба страны, а в Петербурге в это время шли балы и приёмы, которые в числе прочих давали английский и французский посланники. Император крутил романы, а газеты захлёбывались слюнями, поливая грязью или восхваляя участников боёв в Крыму. Но эта непонятная война стала знаковой для всего мира, как сейчас для всего мира знаковым стал Сталинград, в котором две армии сошлись в иступляющем противостоянии. И нам было без слов понятно, что из этого положения невозможен отход на какие-нибудь новые позиции эшелонированной обороны или какое-нибудь мудрое по канонам стратегии и тактики хитрое маневрирование. Здесь за любым сделавшим шаг назад противник сделает шаг следом, ведь ещё не догрыз ему горло, а значит, и выпускать нельзя...

Бои начатые летом в излучине Дона со всё более и более нарастающим накалом даже не откатились, отползли к окраинам города. Какое может быть отступление, если за эти грохочущие непрерывно четыре месяца фронт отошёл на пять десятков километров, это меньше чем полкилометра в сутки. Вернее это словно сжимаемая пружина, чем больше жмёшь, тем сильнее она сопротивляется давлению. И теперь в развалинах Сталинграда немцы сжать её больше не в состоянии и фронт встал, не смотря на постоянные обстрелы и атаки. Наши штурмовики наверно могли бы сверху помочь нашим защитникам, но линия разграничения настолько неопределённа, что в этой мешанине просто невозможно разобраться, где наши — где немцы. А потому штурмовики нашей армии работают в стороне, подвергая атакам только понятные цели, где нет риска, что от наших бомб пострадают свои... Со штурмовиками и истребителями своей восьмой армии у сражающихся в городе связь налажена лучше и они наносят удары по заказам наземных войск, а нам остаётся только опосредованная помощь...

Но оказывается, когда в городе шло это эпическое противостояние и в боях перемалывались тысячи солдат, горела техника и сутками из-за пыли и дыма сражающиеся не видели неба. Наше командование сумело подготовить неожиданный для противника удар и девятнадцатого ноября началось наше контрнаступление. Наше, в смысле, нашего Донского фронта. С севера нас поддерживают соседние Юго-Западный и Воронежский фронты, а с юга левый фланг Сталинградского. А удерживающие немецкое наступление шестьдесят вторая и южнее шестьдесят четвёртая армии продолжают биться в городских развалинах. И хоть было запланировано наше участие с первого дня, но установилась совершенно нелётная погода и мы сидим и ждём погоды. Напряжение и факт нашего контрнаступления подстёгивают и заставляют чаще смотреть на висящую в воздухе хмарь, но мы прикованы к земле...

Наконец, двадцать первого немного развиднелось и нам дали команду готовиться к вылету. Наш фронт по плану наступает почти прямо на город с севера, и мы должны окружить немецкие войска в Сталинграде и окрестностях. А потом встретиться с нашими наступающими с юга частями левого фланга Сталинградского фронта, с которыми завершить полное окружение Сталинградской группировки войск немцев. Пока никто не видел, я перед входом в штаб, где нам должны поставить задачу на вылет, прижал Бунько. Прихватил за ворот комбинезона, приподнял, притиснул к стенке и заблокировал своим коленом его ноги, чтобы не дрыгался. И как можно спокойнее сказал, что он может дурковать как хочет, но если эта дурь из него полезет в бою, я после возвращения его так отмордую, что Веселов ему будет неделю примочки делать, а рёбра и челюсть пинцетом два дня собирать. А главное, я буду летать один и так как считаю нужным, чтобы прикрыть эскадрилью сверху, если он не доволен, после вылета пойдём к командиру, где можем всё обсудить. Этот упёртый баран начал шипеть, что теперь, когда у всех есть воздушные стрелки, наши с Цыгановым выкрутасы больше никому не нужны! Ну, что сделаешь с идиотом? Я всё сказал, и повторять не собирался. При постановке задачи командир не догадываясь о нашем с Иваном разговоре уточнил построение: он идёт в центре сверху, Цыганов замыкает, а я впереди над второй эскадрильей, которая сегодня головная и её ведёт Морозов. А это уже приказ, но на выходе рассерженной гадюкой Бунько мне в спину прошипел, что я сволочь и знал! Да я знал, но не приказ, а нашего командира, который нашу успешную тактическую находку отбрасывать не собирался. Другими словами, спасибо Цыганову и любимому командиру, что меня лбами с Бунько столкнули, а ведь раньше вполне нормально общались...

Взлетели, облачность всего в полукилометре, а местами ниже, и такая плотная, что словно сумерки, хотя уже утро давно. Идём работать по немцам, помогать нашим наступающим частям шестьдесят пятой армии за Доном в районе Верхне-Бузиновской. Наши танковые клинья со стороны Логовского и Серафимовича по степи сносят отдельные очаги сопротивления. Фронт смяли и прорвали ещё вчера, когда мы сидели из-за погоды и только слушали артподготовку перед атакой. В районе Верхне-Бузиновской какая-то немецкая танковая часть заняла оборону, и даже отбиваются довольно грамотно. Но вот проблема у вас ребята, тут мы прилетели, и сейчас будем доводить до вас, насколько сильно вы не правы. У Серёги первый боевой вылет, поэтому стараюсь чаще говорить с ним по внутрисамолётной трансляции. Для него же поясняю, когда и что мы пролетаем. Как на экскурсии, вот слева осталась Сиротинская и тот самый "легендарный угол" Большой излучины Дона, а справа Мало-Клётская и Логовский. Ну, и так далее. Ещё ему нужно привыкнуть к моим возможным манёврам, ведь он спиной вперёд сидит и многие мои манёвры для него тяжелее, и лучше научиться их встречать и правильно реагировать. Сергей — молодец, со своими комментариями не лезет, я его предупредил перед вылетом, что он подаёт голос только по делу — если увидел что-то важное, например, немцев в небе, остальное время я его не слышу.

Подходим, мне и Морозову по традиции подавлять ПВО, напоминаю Сергею, что на выходе из пикирования и атаки или при кренах он может стрелять по целям на земле и вообще смотреть и стараться побольше запомнить, что и как мы сделали, будет помогать после вылета рапорт писать. А ПВО у ребят оказалось сумасшедшее. Не у каждой станции или аэродрома бывает такая плотность стволов. По нам открыли огонь не меньше полусотни только тяжёлых и средних стволов, не считая винтовок и пулемётов, при этом на таком небольшом пятаке, что просто невероятно. И хорошо, что я повесил себе по четыре эРэСа на каждую сторону, вот под прикрытием пусков реактивных снарядов стал сносить этот плюющийся огнём пятак из обеих пушек. Не знаю, каково это было в восприятии с земли, но для нас весь центр, где было возможно в охране какого-нибудь штаба или объекта сосредоточена такая зенитная мощь, просто утонул в облаке сплошных разрывов, в котором уже больше никто не стрелял. Ну, а что вы хотите? Если под следующие один за другим разрывы эРэСов я стал давать веером очереди из пушек. И на пятаке метров сто в диаметре, где были натыканы больше полусотни зениток, взорвались штук по пятьдесят снарядов с каждой моей пушки при их мощности эквивалентной взрыву артиллерийского фугаса. Морозов увидев такую радикальную работу отвернул и прошёлся по нескольким зенитным точкам в стороне, которых тоже хватало и я следом тоже переключился на них. А полк после подавления нами зениток стал планомерно и старательно утюжить оборону станицы. Дошло до того, что гонялись за отдельными машинами пытающимися выехать из-под обстрела. Одних врытых и спрятанных за домами и сараями танков наши бомбы разнесли больше десяти штук. Два точно на счету моих пушек, а ещё три грузовика и бронетранспортёр, может, и бомбы в кого-нибудь попали, мне этого не видно. На штурмовку каждая машина заходила не меньше семи-восьми раз. Думаю, что обратно мы летели почти без боекомплекта. Чувствовалось, что народ соскучился и душу отвёл, тем более, что есть такая возможность. И что особенно приятно — летели все, только двое поддымливали и их пропустили в начало строя, чтобы им было удобно сразу на посадку заходить.

А про реактивные снаряды. Мы все сильно удивились, что на прилетевших машинах на всех установлены только по две направляющие под каждым крылом. Мы ведь привыкли уже, что берём по шесть штук, то есть у нас стояли по три направляющие, а тут всего по две, но широко. Оказалось, что направляющие универсальные и можно подвешивать как привычные нам восьмидесяти двух миллиметровые, так и тяжёлые — сто тридцать два миллиметра. Вот последние, которые весят в четыре раза больше маленьких — почти полтора пуда каждый, принято подвешивать по две штуки, и расстояние между ними больше. Само собой мы постарались поставить между ними ещё по одной направляющей, а я рядом ещё одну и на вылет брали, кто как хотел. Кто по два больших, а я по четыре маленьких эРэСа. У меня были восемь малых. Может по прилёту попробую повесить ещё по одной, чтобы брать десять штук. Я бы ещё с большой радостью сделал пуск поштучный, но не выходит, только парами. Ведь мне они нужны для того, чтобы замаскировать мою стрельбу из пушек, от попадания которых взрывы — каких быть не должно...

Когда прилетели Сергей чуть с крыла не свалился, так его распирали эмоции. Он оказывается умудрился расстрелять почти весь свой боезапас, хотя при скорострельности ШКАСа это не так уж сложно, но пришлось сделать ему небольшой выговор, что увлекаться нельзя и на обратный путь обязательно оставлять запас на случай воздушного боя не меньше двух сотен патронов. Тем более, что у нас особенный самолёт, на нас возложена функция прикрытия группы от нападения вражеской авиации. А при работе по цели чаще всего нам придётся подавлять вражескую ПВО. Подгорный выслушал, обещал помнить и, ухватив Комолова потащил его рассказывать, как он классно гадов гонял и даже видел, как какого-то немца на куски его попадание разорвало. Сергей сам увидел, как действуют пули от его пулемёта и скепсис, который был на лице, когда я волевым решением продавил установку ему вместо УБТ ШКАСа, теперь исчез полностью.

Или возбуждение Подгорного так передалось, или она сама забыла каково это летать, но Тошка устроила скачки не тише, чем распираемый эмоциями Сергей. Я подозреваю, что рядом со мной в полете, она получает волну Силы и не исключено, что испытывает сейчас эйфорию от переполнения Силой. А ещё у неё, похоже, сейчас начался период спаривания, поэтому мне периодически приходится её немного трепать прихватив за шкирку, после чего она на несколько дней успокаивается и вся какая-то расслабленная и ласковая изображает мой воротник, который в зимнем комбинезоне изображать даже удобнее. Прихватил Сергея, чтобы не отвлекал остальных от работы с машиной и направился в столовую. Чувствовала моя пятая точка, что сегодня лететь, и как бы ещё не один раз.