Через секунду или две пулеметы резко замолчали.
Женщина посмотрела в камеру и послала ей воздушный поцелуй, затем вытащила свой собственный пистолет. Она направила его в камеру и улыбнулась, и картинка растворилась в помехах.
— Четвертую камеру, пожалуйста, — сказал Лорман.
Сервантес отметил, что он больше не казался таким уверенным в себе, что было вполне объяснимо, поскольку Сервантеса трясло и он готов был наложить в штаны. Страх не оправдал его чувств; он едва мог заставить свой дрожащий палец переключить систему на нужную камеру. Сначала он поставил пять — в игровой комнате ничего не происходило, — затем сумел набрать четыре, когда брюнетка направилась к крыльцу главного здания.
В кадр влетел шарообразный предмет и приземлился рядом с ней, затем она исчезла в огненном шаре дыма и грязи, когда взорвалась граната. Она невозмутимо прошла прямо сквозь него, затем снова нахмурилась, когда люди на крыше открыли огонь из автоматического оружия. Она помахала кому-то вне поля зрения камеры, и сначала одно оружие, затем другое замолчали. Она покачала головой и поднялась по лестнице к главному входу.
— Где ... где остальные твои люди? — спросил Сервантес. — Р-разве нам не следует уходить или ... или что-то в этом роде?
— Слишком поздно, — пробормотал Лорман почти про себя. Он покачал головой, словно пытаясь прийти в себя, затем добавил: — У меня за дверью отряд. Я не знаю, как другие этого не сделали, но это мои лучшие люди. Они остановят ее.
Женщина на мониторе открыла входную дверь особняка и была встречена градом пуль, когда двое мужчин, находившихся в фойе, разрядили свои магазины на полном автомате. Она расплылась и исчезла. Ружейный огонь прекратился.
— Кто еще стоит между нами и ... ею? — Сервантес боялся, что знает ответ, но понял, что все равно должен спросить.
— Никто, — мрачно сказал Лорман, когда выстрелили десять винтовок. Они находились в приемной, сразу за закрытой дверью, и деревянная плита совершенно не смягчала стаккато ружейного грохота.
Сервантес зажал уши ладонями, чтобы заглушить какофонию ... затем надавил еще сильнее, чтобы заглушить крики. Сервантес слышал, как множество мужчин — и женщин тоже — кричали от страха, но эти были другими. Они вложили каждую унцию ужаса в свои крики — а затем и еще немного — в один последний вздох. Один за другим они были уничтожены. Что-то ударилось о дверь, и узкая красная струйка просочилась под нее, образовав лужицу на блестяще отполированном деревянном полу.
Внезапная, полная тишина была еще более ужасающей, чем крики.
Сервантес потерял контроль над своим мочевым пузырем и почувствовал, как теплая жидкость потекла по его ноге. Он бы побежал, если бы мог контролировать хоть один из своих мускулов.
— Что ... что... — пробормотал он. Он хотел знать, каков был результат, но физически был не в состоянии произнести ни слова.
— Не знаю, — сказал Лорман, каким-то образом поняв. Он расправил плечи и шумно выдохнул. — Но мне пора пойти и выяснить.
Подойдя к двери, он вытащил пистолет и распахнул ее. Рука, которая была прислонена к ней — больше не принадлежавшая своему первоначальному владельцу — упала в комнату и шлепнулась в лужу. Посреди бойни стояла женщина — на самом деле довольно привлекательная женщина с темными волосами. Она была нетронута, хотя стены позади нее были испещрены пулевыми отверстиями, огромные куски штукатурки были сорваны взрывом, а пол — во всяком случае, то, что от него было видно, — был усеян стреляными гильзами. Тела и куски тел заполнили комнату, а стены были покрыты алыми брызгами. На самом деле, единственной вещью, не выкрашенной в малиновый цвет, была женщина, на которой не было ни капли крови. В комнату ворвался смрад разорванных кишок, и желудок Сервантеса тоже опорожнился.
— Упс, — сказала женщина. — Кажется, у меня что-то попало на штаны.
— Не двигайся, блядь.
Несмотря на то, что он, должно быть, чувствовал, Лорману удалось придать своему голосу немного стали, когда он вышел в приемную. Сервантес поднял глаза и увидел, что британец все еще целится из пистолета в женщину, хотя можно было только догадываться, куда попадет пуля, так сильно его трясло.
— Я? Двигаться? — спросила женщина. — Я действительно не думаю, что хочу этого, дорогой. — Она оглядела свои ноги, и ее верхняя губа приподнялась. Она указала на пол. — Я могу поскользнуться на его кишках и испортить этот новый топ.
— Как? — спросил Лорман.
— Не могли бы вы спросить немного подробнее? — женщина облизнула губы. — Есть много вещей, которыми я занимаюсь, но умение читать мысли не входит в их число. — Она склонила голову набок. — Во всяком случае, пока нет.
— Как ... как? — Лорман махнул свободной рукой в сторону запекшейся крови, хотя он явно изо всех сил старался не смотреть вниз на расчлененные части своего отделения.
— Все просто, дорогой, — сказала женщина. — Я вампир.
— Вампиров не существует.
— Почему они всегда так говорят? — спросил новый голос. Голова Сервантеса дернулась, а затем он сглотнул, когда одна из других женщин — блондинка — вышла из коридора, чтобы присоединиться к брюнетке. — Разве мы не можем просто пропустить эту часть и убить их? Это так скучно, и мне нужно вернуться на прием к маникюрше. Кажется, я сломала один ноготь где-то по пути. — Она пожала плечами. — Или, может быть, я не сломала ни одного ногтя, и мне просто скучно, и я готова покончить с этим.
Вошла рыжеволосая девушка и встала рядом с блондинкой, но она ничего не сказала. Ее молчание было еще более пугающим, чем беспечность блондинки.
— Вампиров не существует, — повторил Лорман, как человек, желающий, чтобы это было правдой.
— Скучно, — заметила блондинка.
— Сесилия, — сказала первая женщина, — могу я попросить у тебя твой пистолет?
Блондинка вытащила пистолет из небольшой кобуры на спине и бросила его брюнетке, которая приставила его к своему виску и выстрелила. Это прозвучало как пушечный выстрел, и пуля ударила в стену с другой стороны от нее. Упал еще один кусок штукатурки.
Лорман оглянулся на женщину; на ней не было никаких видимых отметин. У него отвисла челюсть, но он еще не совсем закончил. Когда она повернулась, чтобы вернуть пистолет рыжей, он выронил свое собственное оружие, схватил сломанный стул рядом с собой, оторвал одну из его деревянных ножек и бросился вперед, чтобы ударить ее им. Однако он поскользнулся на запекшейся крови, и ему удалось лишь вонзить ее ей в живот.
Он вскочил, весь в крови, и отступил, выставив кулаки в защитном жесте.
Женщина опустила взгляд на ножку стула у себя на животе и вздохнула. — Серьезно? Пули не сработали, так что теперь ты собираешься убить меня ножкой от стула?
— Я думал, что вонзить кол в вампира убьет его, — сказал Лорман. — Я имею в виду, убьет тебя.
— Это должно было пройти через мое сердце, — со вздохом ответила женщина, убирая ножку стула от своего живота. Уголком мозга Сервантес заметил, что на ней не было ни следа крови. — Это должно быть здесь, — добавила она, прижимая к груди. — Вот так!
Она вогнала ножку стула себе в грудь, и все три женщины ахнули, когда она упала на колени.
Затем все трое расхохотались, когда она снова встала, вытащила деревянную ножку и отбросила ее в сторону.
— Извини, — сказала она, — но это просто слишком банально. И, как ты можешь видеть, это тоже не работает. — Она пожала плечами. — Как оказалось, кресты, чеснок или что-то еще в этом роде тоже не годятся. — Она улыбнулась. — Я знаю, потому что люди испробовали их все на мне, и я все еще здесь.
Рот Лормана несколько раз шевельнулся, прежде чем он смог заставить свой голос работать.
— Почему ... тогда почему они говорят, что работает? — наконец спросил он.
— Вероятно, чтобы дать вам, дышащим, хоть какую-то надежду, — сказала блондинка. — К сожалению, здесь ее нет. — Она улыбнулась, и ее резцы выросли над нижней губой. — Ты мой. — Она расплылась, и Лормана отбросило назад, к стене. Вспышка невероятной боли пронзила его грудь, и ничто в его теле, казалось, не сработало, когда он соскользнул на пол. Последнее, что он увидел, когда его зрение померкло, была блондинка, держащаяся за его сердце. Она приподняла бровь и уронила его на пол, ее рука все еще была девственно белой. На ней не было ни капли его крови, — почти спокойно осознал он, — и унес эту мысль с собой в темноту.
— Всегда нужно стремиться к драматизму, а, Сесилия? — спросила темноволосая женщина.
Блондинка пожала плечами, пробираясь обратно по щиколотку в разорванных телах, а брюнетка повернулась, чтобы посмотреть на Сервантеса. — Есть определенные вещи, которые мы хотели бы знать, — сказала она. — Не думаю, что ты хотел бы быть разумным в этом вопросе, не так ли?
. XXIII .
ФОРТ-САНДЕРС, СЕВЕРНАЯ КАРОЛИНА, СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ
— Что ж, это должно быть весело.
Кислый тон первого сержанта Квинтрелла Робинсона и столь же кислое выражение лица могли бы навести некоторых на мысль, что его чувства были не совсем искренними, решил майор Роберт Уилсон.
— Боже, ну разве ты не маленький лучик солнца? — спросил он, разглядывая зону высадки в бинокль. — Ты получаешь много приглашений на вечеринки по случаю дня рождения детей ведущих, не так ли?
— То, чем я занимаюсь каждые выходные, сэр. — Робинсон сглотнул комок мокроты и выплюнул его. — Сразу после того, как заканчиваю воровать все их конфеты.
Уилсон усмехнулся, не опуская бинокля. Тот не был похож ни на что, что было у него до вторжения — он думал о нем как о подарке от Люка Скайуокера — и был даже лучше, чем у его контактов на уровне Гегемонии. В данный момент он показывал ему острый, как бритва, невероятно детализированный вид ... ничего особенного. На самом деле это было пустое, окруженное соснами поле на территории того, что когда-то было Форт-Брэггом, а теперь Форт-Сандерсом, Северная Каролина.
Хотя, честно говоря, на самом деле он не был пустым.
Или, во всяком случае, сосны там не были такими.
День был серым, унылым и влажным, и сырой, холодный ветер свистел у него в ушах, в то время как с запада надвигалась тяжелая облачность. За последний час температура упала на четыре градуса, и метеорологические спутники обещали сильный дождь, переходящий поздно вечером в ледяной мокрый снег, а затем в снегопад. Однако на данный момент на него ничего не падало с неба, и он считал это плюсом.
— А я-то думал, что вы прекрасный, честный морской пехотинец, — сказал он Робинсону.
— О, но это так, сэр. Или, во всяком случае, был им, когда был честным стрелком. Хотя я ничего не знаю об этой новой чепухе про "космических десантников".
— Мы с тобой оба, шеф, — вздохнул Уилсон. — Ты и я, оба.
Робинсон был на девять лет моложе его, но Уилсон слишком хорошо понимал собеседника. Робинсон служил на действительной службе как E-7, также известный как сержант-артиллерист, когда прибыли шонгейри. Уилсон к тому времени давно вышел в отставку, но даже после того, как он стал главным-сержантом, он всегда думал о себе как о "стрелке". Теперь он был майором, и во многих отношениях это было просто ... неправильно.
Не то чтобы он возражал против возвращения в корпус. Не совсем, хотя, как только что заметил Робинсон, это был не тот "корпус", в котором он служил двадцать с лишним лет. Дело было в том, что Уилсон был сержантом, а не гребаным офицером. Он никогда не был офицером, никогда не хотел им быть и совершенно не подходил для того, чтобы стать офицером. Он очень ясно дал это понять. Действительно, он боролся за правое дело изо всех сил.
К сожалению, ни президента Хауэлла, ни генерала Ландерса, ни Дэйва Дворака, будь проклято его предательское, черное сердце, казалось, не волновало, что он думает обо всей этой идее. Хуже того, он так и не научился говорить "нет", когда кто-то произносил роковые слова "ты нужен стране".
Ему пришлось поработать над этим.
Однако ему удалось добиться по крайней мере одной уступки от настырных ублюдков, прежде чем он потерпел поражение. И вот бывший главный сержант Уилсон оказался не просто майором Уилсоном, но и командиром 1-го батальона 1-й бригады космических десантников континентальных вооруженных сил.
Человек рядом с ним тоже так и не научился говорить "нет", — подумал он теперь, — и именно так бывший сержант-артиллерист Робинсон оказался первым сержантом Робинсоном, и собирался стать главным сержантом Робинсоном и старшим унтер-офицером вышеупомянутого 1-го батальона 1-й бригады космических десантников континентальных вооруженных сил.
Если предположить, что континентальные вооруженные силы в целом — и космодесантники в частности — когда-нибудь встанут на ноги и сорганизуются, это было так.
Ты несправедлив, Роб, — сказал он себе. — В сложившихся обстоятельствах мальчики и девочки Ландерса действительно хорошо справляются со своей работой. Может быть, не так хорошо, как они о себе думают, но хорошо. И их промахи на самом деле тоже не их вина. Слишком многие из них, черт возьми, выдумывают это по ходу дела. Черт возьми, все мы выдумываем это по ходу дела!
Трумэн Ландерс набрал в штат своих континентальных вооруженных сил всех выживших военных ветеранов, которых смог найти — и которых можно было освободить от гражданской работы в ходе масштабных восстановительных работ. Робу Уилсону просто не повезло, что он оказался в пределах легкой досягаемости, когда начался набор.
— Серьезно, сэр, — сказал Робинсон, — это будет настоящий групповой трах.
— Такой пессимизм бесполезен, сержант, — отметил Уилсон.
— Черт возьми, сэр. Называть это групповым трахом — значит быть оптимистом!
Уилсон фыркнул, но Робинсон, вероятно, был прав. И он, безусловно, заслужил право высказывать свое мнение. Большую часть вторжения он провел в своем родном штате Алабама, отбиваясь от патрулей шонгейри. Ростом он был всего около пяти футов пяти дюймов, кожа у него была на тон или два светлее, чем у друга Уилсона Элвина Бучевски, но сложен он был как пресловутый пожарный гидрант. Он несколько лет проработал инструктором на острове Пэррис, и Уилсон не мог представить себе новобранца, который не обделался бы в первый раз, когда Робинсон по-настоящему ударил его по лицу.
Однако в данный момент Уилсона больше всего беспокоила его уверенность в том, что Робинсон был прав, а новые блестящие сотрудники Ландерса по планированию ошибались. Или, может быть, было бы лучше сказать, что они были слишком, слишком, слишком оптимистичны. Он надеялся, что вот-вот ошибется на этот счет. Эта возможность, однако, показалась ему такой ... далекой.
Наверное, их трудно винить, — подумал он. — Нейронный тренажер по-прежнему остается новой яркой игрушкой. Это само по себе почти вынуждает их переоценивать это. И тот факт, что им действительно нужно, чтобы это работало так хорошо, как они думают, только усугубляет ситуацию. Конечно, большинство из них и близко не проводили с этим столько времени, сколько я, не так ли?
Что ж, пришло время проверить, действительно ли...
