— Лондон... самолет через полтора часа... два билета у меня в кармане... — он едва шептал, прямо мне в губы, я почти не давал ему возможности говорить, целуя его... Он хихикнул: — До машины дотерпишь?..

— Сэндз!.. сволочь...

— Кхм-кхм... Я так полагаю, что вы не вернетесь, — оскорбленным тоном промолвила потрясенная синьора Роза.

— Нет, — держа Сэндза за плечи, я обернулся к ней и улыбнулся. — Полагаю, что нет.

Смерив меня возмущенным взглядом, она встретилась со мной глазами ... поджала губы. На ее лице отразились какие-то серьезные внутренние разногласия. Недовольно хмыкнув, она с ног да головы оглядела Сэндза — и вдруг улыбнулась.

— В добрый путь, сеньоры, — искренне пожелала она. Я кивнул.

— Спасибо.

И поднял кофр и чемодан с того места, на котором бросил их.

— Где машина? — спросил я вполголоса, наклонившись к уху Сэндза.

— За углом, — он ткнул большим пальцем себе за спину, — Шофер ждет.

По дороге в аэропорт шофер очень весело провел время. Не каждый день, думаю, ему доводилось возить такие парочки. Уложив Сэндза головой себе на колени, я не переставал целовать его. Сжимал его руки, запястья, такие хрупкие по сравнению с моими. Еле сдерживался, чтобы не начать ласкать его прямо в машине. Начиная с шеи, горьковатой на вкус от его безымянных духов, по распахнутому на груди пиджаку и белой футболке, по животу, по талии, по линии его пояса в брюках... Сквозь легкую ткань я чувствовал температуру его кожи на внутренней стороне бедра. Ладони стало горячо, когда он сжал ноги.

Я соскучился по тебе, Сэндз. Боже, как я соскучился.

Все вопросы и все расспросы — потом. Только не сейчас, только не в эту минуту. Может быть, мне бы следовало доверять тебе меньше. Может, нужно было сначала узнать, что ты хочешь и зачем я так неожиданно понадобился тебе в Лондоне. Может, мне следовало задать вопрос, где ты был и для чего сейчас появился.

Я не собирался расспрашивать. В эту самую минуту — не собирался. Потом. Я вцепился в тебя инстинктивно. Я знал одно — я не отпущу тебя. Я убил бы любого, кто попытался бы тебя от меня оторвать. Потом, может быть, в самолете, может быть, в Лондоне, будет время для вопросов и выяснений.

Не сейчас.

Лондонский дом Сэндза был существенно больше нашего маленького пристанища в Мексике. Два этажа и мансарда, ухоженный сад, выложенная камнем дорожка от двери до калитки. Он стоял в районе High Gate, но это название ничего не говорило мне. Я не отличил бы одного района Лондона от другого.

Обстановка внутри была под стать дому. Сэндз наверняка купил его уже меблированным... Почему-то я был уверен, что он купил дом совсем недавно. Слишком незаметным было ощущение его присутствия в доме. Образ жизни Сэндза еще не успел прочно устояться в нем. Мебель, вещи, предметы — они выглядели дорогими и красивыми, но Сэндз не выбрал бы их, не расставил бы по местам так, как это было сделано. Он еще не успел здесь обжиться...

А дом понравился мне сразу. Это действительно был дом. Пусть Сэндз жил здесь совсем недавно — он считал это место своим, и это чувствовалось даже в воздухе, которым я дышал.

Сэндз коротко рассказал мне о распланировке. Первый этаж состоял из большой гостиной, примыкающего к ней кабинета, столовой, холла и кухни. Через открытую веранду можно было попасть в сад. На втором этаже располагались спальни. Кроме них, под самой крышей находилась мансарда.

Мы прошлись по комнатам, а потом Сэндз отвел меня в одну из спален и сказал:

— Здесь ты будешь жить.

У меня вдруг что-то поплыло в глазах.

На кровати лежал кофр. Очень похожий на мой... С одним-единственным отличием. Новый. Не пыльный, не зацарапанный, не трепавшийся со мной по дорогам всей Мексики. Он лежал на кровати, молчаливое свидетельство воспоминаний и мыслей, однажды пришедших в голову Сэндзу. Он думал обо мне. Он помнил меня.

Я обернулся к Сэндзу, но тот стоял у дверей и ничего не говорил.

— Спасибо...

Он пожал плечами и кажется, собрался уйти, но я остановил его. Взял за локоть:

— Погоди...

Я не знал, что ему сказать, как отблагодарить, что сделать... Сэндз не уходил, он ждал. Я обнял его, он подался ко мне без сопротивления.

— Шелдон...

Что я мог сказать ему, кроме того, что люблю его? Что скучал по нему, что сходил с ума оттого, что считал — больше никогда его не увижу?.. Что вспоминал его, что всегда о нем помнил, что мне было больно думать о нем, но не думать я не мог?.. Что ни на что не надеялся. Что хотел умереть каждый раз, когда просыпался и понимал: я один, я ему больше не нужен. Что каждый раз вздрагивал, встречая на улице похожего человека, что постоянно искал его лицо во встречных прохожих, что не мог спокойно видеть людей в темных солнечных очках... Что молился за него.

Я ничего не сказал. Просто прижал его к себе. Просто обнял обеими руками.

— Шелдон...

Просто уложил его на кровать и снял с него одежду.

Сэндз, я люблю тебя. Веришь ты в это или нет, мне все равно. Я знаю, что я люблю. И я знаю, что ты мне нужен. Остаться без тебя еще раз я не смогу.

Я боялся, что начну говорить это вслух. Прижимаясь губами к его коже, я лишал себя возможности сделать это. Сэндз тоже молчал. Только по дыханию было слышно, что и ему не просто далась разлука со мной. Хотя я не был в этом уверен... я не был уверен ни в чем, кроме одного. Я хочу его... Его пальцы касались моих волос. Он то гладил, то сжимал их в кулаке. Отпускал, снова начиная поглаживать. Я не забыл ни запаха его кожи, ни вкуса. Боль в груди, вызванная отчаянием, возбуждала отчаянное желание.

— Сэндз...

Каждый раз, произнося его имя, я обрывал себя, чтобы не продолжить — Сэндз, милый... Сэндз, я люблю тебя. Дыхание перехватывало на пути к горлу. Сэндз, беспринципная продажная сволочь, стоило тебе появиться и улыбнуться, как я безоговорочно сдался тебе. Чертов манипулятор, для чего бы я тебе ни понадобился, ты потом скажешь мне об этом. Я не позволю тебе сейчас думать о чем-то, о ком-то, кроме меня. Ты удивлен? Ты взволнован? Милый Шелдон, милый, когда, как меня угораздило влюбиться в тебя с такой страстью?.. Когда ты без устали язвил на мой счет?.. Когда по поводу и без повода ты упоминал мою жену, отчего я заводился как ненормальный, в одно мгновение?.. Когда ты посылал меня по всем мыслимым направлениям, когда ты мечтал убить меня?.. Какая ирония, Шелдон. Я не могу без тебя...

Ласковые слова даже мысленно выходили неуклюжими и не к месту. Я отвык говорить их, забыл, что они существуют. Ты заставил меня вспомнить. Теперь они все твои.

Неделя. Семь дней и ночей, слившихся в один бесконечный протяжный стон. Неделя!.. Я не поверил себе, когда осознал это. Попытался восстановить тот сумасшедший поток событий и эмоций... Поначалу я старался быть нежным. Я хотел, чтобы Сэндз забылся в тепле, и сам хотел в нем забыться. А потом... Тело, светлая кожа. Под пальцами путались мокрые от пота темные волосы. Его губы — открытые, жаркие, жадные... и потом — уставшие, зацелованные в кровь, когда я прикусывал их, срывая на нем все свое одиночество. Руки, прохладные, сильные — и безвольные, равнодушные. Я опомнился только когда понял — он настолько устал, что ему уже все равно, что я делаю. Ему настолько больно, что ему все равно. Тогда я остановился. Посмотрел на часы... Посмотрел на календарь... не поверил. Два первых дня просто сгорели. Я их не помнил. Помнил лишь какой-то сумасшедший порыв, бросивший нас с Сэндзом друг к другу, как двух зверей. Мы не отрывались друг от друга двое суток. Мы не спали. Я ласкал его, прижимал к себе, мне не хватало рук и губ, чтобы прикасаться к нему, к его телу. И он больше не молчал. Каждый звук его голоса, каждый стон, каждый громкий вздох обжигал меня. Я хотел его все сильнее. Мы вцеплялись друг в друга, как в спасение, мы верили друг в друга, как в единственную реальность. Мы любили друг друга, и каждый раз был последним. На его плечах оставались багровые синяки. Заставляя себя сдерживать стон, он открывал для меня шею, тянулся ко мне. Ему было мало. Он вскрикивал от боли, но хотел еще. Обхватив меня ногами за пояс, выгибался навстречу, сжимая меня коленями, за шею притягивая к себе. Он набрасывался на меня, доводя губами, пальцами до умопомрачения, когда я терял последний контроль, переворачивал его и вколачивал в простыни. Когда я не позволял ему прикасаться к себе, прижимая его руки к постели, он сходил с ума. Его тело было в моей безграничной власти, я заставлял его испытывать удовольствие раз за разом, иногда чередой оргазмов один за одним. Я каждый раз отдалял тот момент, когда входил в него, это срывало у меня все тормоза. Я не понимал, где мы и кто мы. Существовал только его охрипший голос, его тело, его жадные губы.

Мы просто выключились, дойдя до предела. Так и не разомкнув рук, не отрываясь друг от друга. Мы проснулись много часов спустя, голодные как волки. Сэндз лежал на мне, обхватив руками за плечи, щекой на груди, носом в шею. Я гладил его, пока он не проснулся. Ужин, душ. Мы проснулись людьми, но мне все еще было мало. Я все еще хотел его. Я не отпускал его от себя... Я ходил за ним следом. Я ждал его под дверью ванны, в которой он отдыхал от меня. Даже если приходилось ждать часами. Я держал себя в руках, давая ему время элементарно поспать или поесть. Когда терпение лопалось, поднос летел на пол, неважно, успел Сэндз доесть, или нет. Волшебная прислуга появлялась лишь когда ее звали и беспорядок исчезал в течении пары минут. Прислуга тоже исчезала. Если сначала Сэндз улыбался — ему приятно было чувствовать себя объектом такой страсти — то позже его улыбка начинала становиться все более натянутой... пока не стала однажды злой. Когда это произошло, я выбил пистолет из его руки, придавил к постели и оттрахал, не убирая дуло с его затылка. Я не выпускал его из комнаты. Он не вышел из нее ни разу за всю эту неделю — исключая ванную комнату. Он засыпал у меня в руках и просыпался также. Если только я не будил его самостоятельно.

Сэндз злился на меня, но я не слышал его угроз оставить его в покое. Когда однажды он решил провести ночь в ванной, заявив, что не выйдет, пока я не уберусь из его дома, я вынес эту декоративную дверь, и Сэндз снова оказался в постели. У меня не было ни малейшего желания церемониться с ним. Но я был агрессивен, только если он провоцировал меня сопротивлением.

Не сейчас, Шелдон, только не сейчас. Я не слышу тебя. Злись, ненавидь, кусайся. Я хочу тебя. Это все, что я знаю. Я хочу тебя. Мне нет дела до живущего мира, который начинается сразу за окнами нашей спальни. Мне есть дело только до тебя. Ты — мой мир. Ты моя жизнь. Моя вселенная.

Сэндз начал меня побаиваться, но остановиться я просто не мог. Лишь когда он брал телефонную трубку, я дожидался окончания разговора. Он болтал не по пустякам. Он продолжал руководить кем-то, не имея возможности выйти из спальни. Но когда разговор из делового русла переходил в обычное, я отнимал у него телефон, говорил "Он вам перезвонит" и тянул его к себе снова. Укладывал на спину и ласкал, целовал, гладил все его тело. Я старался не злоупотреблять своей и его страстью, входя в него только тогда, когда сил держаться дальше уже не было. Он ладонью зажимал мне рот, я кусал его пальцы, сдерживая крик. Я был уверен — Сэндз не позволит мне задержаться здесь очень надолго. Мало ли почему ему захотелось секса... Я не знал, о чем он думает. Но был уверен, что как только ему надоест, он выставит меня отсюда, не задумавшись. Поэтому позволял себе все. Все, что хотел, все, сколько хотел.

А потом наступил момент, когда Сэндз устал. Выдержав неделю подобного бешенного секса, он исчерпал все свои силы. Я остановился, когда понял, что с ним. Он отключился, проспав около полутора суток. Когда проснулся, еще пару дней отлеживался, от боли упражняясь в поиске новых способов послать меня на хуй. Ходить он не мог. Встав первый раз, он долго искал равновесие, держась за прикроватную тумбочку и кривясь от боли, матерился от каждого движения.

— Ты маньяк, Мариачи, — сказал он, пытаясь заново научиться ходить, — Я пристрелю тебя, если ты еще раз полезешь ко мне.

Пока не полезу, подумал я, но вслух этого не сказал. В голосе Сэндза, помимо угрозы, было и кое-что еще. Уважение.

Уважение... С чего бы оно могло у него появиться?.. Ответ на этот вопрос знал только Сэндз.

Я не трогал его все то время, которое ему было нужно, чтобы полностью прийти в себя. Лишь задал вопрос, на который он толком не ответил мне.

— Что я здесь делаю?

— Сэндз, зачем ты привез меня сюда?..

Я снова задал ему этот вопрос спустя несколько дней. Он уже почти пришел в себя после той сумасшедшей недели, и с головой ушел в работу, от которой я оторвал его. Я готов был к любому ответу. Почти был уверен, что услышу вариацию на тему "убирайся к чертовой матери" либо "хотелось потрахаться". Но Сэндз, помолчав, отодвинул от себя лэптоп, прервав написание очередного письма, подошел ко мне и обнял обеими руками. Прижался ко мне всем телом, но не дразня и вызывающе, как обычно — а будто хотел удержать меня рядом с собой. Будто ему не хотелось меня отпускать. Найдя ладонями мое лицо, он повернул его к себе.

— Чтобы ты жил со мной.

Это было единственное, что он сказал. Потом пригнул мою голову к себе и поцеловал. Почти спокойно, открыто. Уверенно. Словно без слов он хотел сказать больше.

Что мог иметь в виду Сэндз, говоря, что хочет чтобы я жил с ним?.. Иисусе, паранойя оказалась заразной. Я обнял его. Неожиданный ответ, Шелдон. Я не ждал его, я о нем даже не думал. Жить с тобой... в качестве кого?.. как долго?.. И... почему?.. Что случилось, что ты вдруг решил, что я тебе нужен?.. Мы стояли, целуясь, пока я не провел рукой по его спине вниз, прижимая к себе еще сильнее. Сэндз замер, я почувствовал, как внезапно погорячели его губы. Он невнятно выругался, отпихнул меня от себя, но скорее с досадой, чем с раздражением.

— Даже не вздумай прикасаться ко мне ближайший месяц, маньяк хренов, — он чуть скривился от саднящей боли, — ты меня разодрал так, что мне даже сидеть страшно. Гребаный мексиканец...

Я улыбнулся. Сэндз в своем репертуаре. Значит, все будет хорошо.

Ночью он сам пришел ко мне. Разбудил, забравшись под одеяло, холодными руками прикоснувшись к груди. Я обхватил его, притиснул к себе, согревая.

— Чертова мексиканская печка, — пробормотал он, задев пальцами мое лицо, — отыскать тебя по инфракрасному излучению — раз плюнуть.

— Не плюйся в моей постели, — прошептал я ему в ухо, притянув его голову к себе за затылок. Он опешил, потом приглушенно фыркнул от смеха мне в губы. Проведя рукой по его бедру, я обхватил его за пояс и прижал к себе. Он с готовностью подался вперед, просунул колено между моих ног.

Не знаю, кто из нас двоих оказался большим маньяком — я или он. Тихо постанывая от боли и удовольствия, он сжимал мой член в себе, стремясь удержать его и не дать мне выйти. Я почти не двигался, войдя в него. Ему было слишком больно после недельного марафона, поэтому я сдерживал себя, хотя его близость, запах его кожи, его тихие стоны заводили меня почти до грани потери рассудка. Я только придерживал его руками за бедра, не позволяя ему двигаться слишком резко. Сэндз лежал на боку, короткими мелкими толчками подаваясь ко мне, часто дыша, прикусив губу. Сумасшедший. Я чувствовал, что ему больно, но он не мог остановиться, как подсевший на кайф наркоман. О да, это было подходящее сравнение.