— Арсенал разрушен и охвачен пожаром?! Что могло послужить причиной столь мощного взрыва? Был нарушен последний приказ касательно квоты огнеприпаса в городской черте? — император выкатил глаза на Кассиуса Крола. Тот бестрепетно выдержал монарший взор, отвечал неторопливо, тщательно взвешивая каждое слово:

— Причина взрыва устанавливается. Маг-ротмистр Берен...

— Тот самый? — перебил император. — Автор и исполнитель плана ареста сэра Хью Мерлина?

— А также прожекта полного и окончательного решения морлокского вопроса. — заметил Крол, — прожекта, столь сильно сэра Хью встревожившего. Вы помните, ваше величество, то заседание Тайного Совета.

— Помню, — кивнул император. — Да, войдите. Положите на то кресло. Нет, больше пока ничего не надо. Благодарю вас, прекрасная дама.

Вошедшая камеристка положила, куда было сказано, черного шелка бриджи и мундир — общегвардейскую полевую форму, присела в реверансе , поспешно засеменила к выходу. Император, дождавшись, когда за девушкой закроется дверь, вернулся к прерваному разговору.

— Так что думает Берен?

— Он полагает, что причиной взрыва послужил невиданной мощности черный фиал, тайно хранимый генералом Мерлином на своей казенной квартире в арсенале. — Крол выдержал паузу. — Сюзанна Нолан — экономка Мерлина, напуганная зрелищем рязьяренной толпы, не пожелала живой попасть...

— Сью была способна на такое. — прервал император.— Ужасно... Берете ли вы в рассчет, благородный Крол, возможность взрыва других фиалов, подобных этому?

— Вполне удовлетворительный ответ на вопрос вашего величества может дать лишь генерал Мерлин. — Крол твердо глянул в глаза августейшему собеседнику. — Пребывающий по сию пору в Твердыне Благочиния.

— Приказ об освобождении Мерлина уже подписан. А касательно опасности взрыва фиалов. — император отошел к окну, отодвинул и затем резко опустил на место портьеру. — Мне не хотелось бы подымать вопрос о хранении Мерлином у себя дома того, рокового, фиала. Особенно теперь, после случившегося со Сью.

— Сэр Роберт Гендальф в своем последнем письме предлагает вашему величеству кардинальное решение всего этого вороха деликатных проблем. — осторожно начал Крол.

— Назначить Мерлина комендантом Камелота с чрезвычайными полночиями. — отозвался император. — Быть по сему. А Берену — тоже чрезвычайные полномочия: для немедленного освобождения всех арестованых сочленов "Пурпурной Бабочки". Он сажал, он пусть и выпускает.

* * *

На дисплее залитый ярким солнечным светом замковый двор, мощеный розовыми гранитными плитами. Сгустком подземного мрака на фоне нагретого солнцем розового гранита — толпа офицеров в гвардейской полевой форме. Опустив глазки снуют по двору притихшие Соперницы Вечности. Чуствуют — сейчас не до них.

* * *

— В Камелоте мятеж, господа. — облаченный в черный шелк император являл собой воплощение грозного спокойствия, громовые раскаты его голоса заполнили окольцованное древними стенами пространство замкового двора. — Сэр Роберт Гендальф исполнил свою последнюю волю в схватке с перешедшими на сторону мятежников камаргцами. В столице пожары и разрушения. Мятежники блокированы на полигоне в Ард-Галене. Выступаем немедленно. Седлайте коней, господа!

* * *

Мерлин стоял посреди краснокирпичных руин перед выбеленной адским сиянием гранитной опорной колонной. На выцветшем камне темнел силуэт женщины, раскинувшей руки крестом. Он шагнул к тени своей Сью, но закаменел, ощутив спиной десятки настороженно-любопытных взглядов. Обернулся, успел заметить, как в разбитом окне обшарпанного дома напротив суматошно метнулось под прикрытие ситцевой занавески чье-то бледное лицо. Постоял еще немного перед колонной, затем кликнул пажа. Паж тотчас появился из-за угла раскрошенного взрывом приземистого строения, ведя в поводу лошадей,. Подвел лошадь Мерлину, следом за генералом вскочил в седло. Они шагом выехали из арсенала на усыпанную битым стеклом и хрустким черепичным щебнем улочку. Поехали по ней тем же неспешным аллюром. На перекрестке остановились, пропуская телегу, груженую наглухо заколоченными, наскоро сбитыми из неструганых досок гробами. Воспоминанием о безвозвратно уходящей, устоявшейся жизни неприлично-безмятежно голубело пятно мундира Стражи Благочиния — сидевший рядом с возницей полицейский капрал смотрелся потерянно. На крышке лежащего сверху гроба нищенски поблескивала латунная роза.

* * *

Товарищеский ужин на палубе плывущего подземным каналом транспорта затянулся далеко за полночь. В конце ужина Арагорн Громоподобный произнес один из своих знаменитых экспромтов.

— Иногда я мыслю себя, господа, — император с улыбкой оглядел сотрапезников. — диким вепрем, владыкой лесного урочища где-нибудь в дебрях Каледонии. Вепрь этот обзавелся многочисленным потомством, познав сопряженные с этим радости и, являя, неоднократно, необходимую для сего доблесть. Увы, с годами я, сиречь означенный вепрь, отяжелел, краски и ощущения этого мира утратили прежнюю яркость... — он примолк с выражением ностальгическим, затем с прежней улыбкой продолжил:

— И вот — ясное, хрустально-прозрачное осеннее утро, в лесу слышны охотничьи рога и валторны, заливистый лай гончих. Я знаю — это за мной. Мой враг благороден, он не тронет моих подруг и потомство. Ему нужен только я. Мы встречаемся на устеленной палым листом тропе и никто не виновен в том, что мои клыки уступают в быстроте стали в его деснице.

— Представьте себе далее, господа, пиршественную залу замка. Звон бокалов, зардевшиеся щечки милых дам, их нежный смех. Шестеро слуг, предводительствуемые седовласым дворецким, вносят на серебряном блюде меня — обложенного цукатами, нафаршированного гусиной печенкой и трюфелями. В подставляемые бокалы льется рубиновая струя, помогая исчезновению аппетитно подрумяненых ломтиков ненужной мне уже плоти. Дух мой из горней выси с умилением наблюдает за этим праздником жизни... Темными зимними вечерами дух этот вселяется в кабанью голову, висящую над камином в библиотеке. Хозяин замка сидит в кресле у камина с книгой и бокалом доброго старого вина. Багровые отблески очага играют в моих стеклянных глазах и беседы наши затягиваются далеко за полночь... — император завершил эссе львиным зевком, зевком от которого всякий Созидатель Насущного неминуемо вывихнул бы себе челюсть. Отзевав, изрек благодушно:

Впрочем, наше застолье, тоже несколько затянулось. Я, кажется, заговорил вас, господа. Там, — он поднял глаза к скрытым во тьме каменным сводам, — наверху через несколько часов взойдет солнце. Солнце Ард-Галена.

* * *

Экспериментальный зал Лейлысарайского филиала НПО "Завод им. В. И. Михельсона". Андрей Кириллович Логвинов стоит посреди этого зала, оглядывая голографический пейзаж полигона в Ард-Галене. Неглубокая бойкая речушка бежит по галечному ложу посреди широкой зеленой лощины. На дальних холмах видны силуэты увенчаных железными колпаками самоходных истуканов — гвардейский бронегренадерский полк наглухо блокировал полигон. Неприкаянно бродит по лощине разношерстный люд: мастеровые в прожженых замасленых халатах, сумрачно похмельные камаргские стрелки, пенсион-пажи в гороховых, с латунной розой в петлице, мундирах, какие-то неопределенные личности. Сэм Наркис и Джослин Камбрэ, бывший граф, а ныне — пенсион-паж, о чем-то беседуют возле штабеля бочонков со смоляно-черным клеймом:

ДРАКОНЬЯ СОЛОНИНА

ОТ СЭМА НАРКИССА

ПОСТАВЩИКА ДВОРА

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА.

Указание на придворный статус папаши Наркисса на некоторых бочонках замазано, на большинстве — остается в неприкосновенности. Джослин с аффектированой почтительностью именует Наркисса "отец" или же, когда такое уместно по контексту, — " дорогой отец". Сэм, чуствуя себя несколько не в своей тарелке, отвечает своему пасынку официальным обращением — "благородный Камбрэ".

Присев на корточки возле отлитого в форме дракона полевого орудия возится с его затвором чернобородый, медвежковатый человек. Это Розамунд Розан — бывший придворный краснодеревщик, супруга которого, удостоенная высочайшего внимания, стала ныне императрицей. Рядом, собрав вокруг себя небольшую толпу, ораторствует рослый костистый пенсион-паж. Логвинов припоминает — это некто Ромуальд Бонс, не жалуемый Тофеллой и другими собратьями по заговору за неуемное стремление выдвинуться, и вот теперь, похоже, почуствовавший, что пробил наконец-то его час. Андрей Кириллович подходит поближе к бравому Бонсу, вслушивается в его речения.

— А это мы сейчас Розана спросим. Розан, Розамунд! Как думаешь — двинет на нас Шептун истуканов? Ты ж его нрав знать должен, — Бонс хохотнул, — вы с ним вроде как свояки. Ты чего это?! Брось дуру! Не лапай, тебе сказано, кобуру! Я тебя, и через лафет, палашом, скорей достану.

— Оставьте в покое ракетомет, Розамунд. — подошедший сзади Джослин положил руку на плечо Розану, судорожно царапавшему ногтями крышку кобуры. — Поберегите свой боевой пыл для благородных гостей, которые не сегодня— завтра к нам нагрянут. А вы Бонс, вместо того, чтобы лясы точить, лучше бы занялись формированием обслуги для батареи тяжелых ракетометов. На нее вся наша надежда.

— Не бойсь, граф! У нас все схвачено. — Бонс снял руку с эфеса палаша, подкрутил усы. — Обслуга подобрана , — он усмехнулся самодовольно, — парни — огонь. Командиром поставим Додсона, корректировщиком — Фога. Эти не подкачают.

* * *

— При разработке означенной диспозиции я более руководствовался правилами чести, нежели тактики. Лобовая атака пехотного каре вне всякого сомнения без пролития крови решит исход дела, заставит мятежников пуститься наутек, бросив тяжелые ракетометы и прочие им подобные, — Мерлин улыбнулся, — непривычные для созидателишек, предметы. Задача стоящей в резерве кавалерии сведется к преследованию бегущих и их отлавливанию на предмет примерного, для их же блага, наказания. Диспозиция сия утверждена военным советом и государем и я не вижу резонов к изменению оной. Не можем же мы счесть резоном сообщение о том , что мастеровщине вздумалось, — он снова улыбнулся, — надо полагать, на предмет борьбы с похмельем, потаскать по полигону орудия.

— Не имею сомнений в основательности резонов вашего высокопревосходительства. — принц Гладиус стоял спиной к Мерлину, заправляя перед зеркалом складки черного полевого мундира. — Но все же — если... Впрочем, никаких "если " не может быть, ибо не может быть никогда. Всем известно, что созидателишки от века трусливы безмерно.

* * *

— Эта батарея тяжелых ракетометов. .. — Джослин указал хлыстом на восьмистволки, черно глядящие жерлами на камелотскую дорогу. — Угроза того, что мы пустим ее в ход заставит правительство... — он возвысил голос, — я уверен, она заставит их образумиться , отказаться от блокады и штурма Ард-Галена и вступить с нами в переговоры.

— Да, надо бы кончить дело без кровищи. — Сэм Наркисс стоял у стремени своего высокородного пасынка, смотрел ему в лицо снизу вверх. И так уж ее пролито... — и добавил с робостью:

— Ты уж постарайся... сынок.

* * *

— Назад! Заколю! — стоящий в коридоре гренадер взял алебарду наперевес. Лафкин попятился от хищно поблескивающего в полупяди от его живота стального жала, всмотрелся в лицо , смутно белеющее в полутьме под козырьком вороненой каски. Узнал портупей-кавалера, знакомого по салону Лили Наркисс. Портупей-кавалер проговорил тоном пониже:

— Прошу покорнейше простить, мэтр Томас. — алебарду от лафкинского живота, однако же, не убрал, присовокупив:

— Служба. Интересы службы превыше всего.

— Полагаю, что вы превратно трактуете интересы службы, милейший... э... — Лафкин примолк, доброжелательно-снисходительно улыбаясь часовому. Тот явно не склонен был представляться задержаному, напоминать ему свое имя и Лафкин с брюзгливой миной прервал затянувшуюся паузу:

— Нас предупредили, что, для нашего же блага и безопасности , клуб оцеплен войсками. Но ограничивать перемещение добрых граждан, почтенных коммерсантов из-за буйства бессмысленной черни...

— Противно уставу, вступать мне с вами в пререкания. — перебил гренадер. — Могу вызвать разводящего на предмет препровождения вас к начальнику караула. Быть может с ним вы найдете общий язык. Но право же, мэтр Томас, лучше вам вернуться в гостиную и присоединиться к прочим почтенным коммерсантам, которые со столь завидным благоразумием тихо дожидаются исхода событий.

Лафкин , надменно подняв плечи, повернулся спиной к часовому, отправился назад в гостиную. Игнорируя вопрошающие взгляды товарищей по Коммерц-клубу прошел к своему креслу, щелкнул пальцами , подзывая разносящего напитки лакея, взял большую чашку молочного пунша, завел незначащий разговор с сидящим слева багроволицым толстяком.

* * *

— Красиво идут. Одно слово — благородные... с-сволочи ! — плешиво-бритоголовый Додсон вприщур глядел на черный квадрат сводного гвардейского батальона, марширующего по зеленой лощине.

— Гляди, алебарды уставили. — испитой малый в сером замасленом халате сглотнул слюну. — Они чего? Это... Убивать будут?

— А ты думал — по головке гладить. — рыдающе хохотнул Додсон. — Вон, мерлинова ведьма тогда, в арсенале, себя не пожалела, чтоб народишку поболе гробануть. Ладно, хватит разговоры разговаривать. Давай, ребята, к орудиям. Поднесем благородным горяченького.

* * *

— Конечно же — грация и красота суть неотьемлимые качества Соперницы Вечности. Но не менее важны и качества иные. — Орхидея расправила складки до хруста накрахмаленой простыни, взбила подушки, глянула на стоящих у стеночки госпитальной палаты гимназисток: внимательны ли к занятиям, с жалостной улыбкой заговорила снова:

— Вспомните, девочки, в каком состоянии благородный кавалер возвращается обычно из Подземного Мира. А теперь... — на ее лицо набежала тень — Наши мальчики в деле при Ард-Галене выкупаются с головы до пят в элойской крови. В крови и ... Как не хватает мне сейчас нашей милой Кошечки Фели!

* * *

— Готовсь ! — Додсон поднял четырехпалую руку, изуродованную еще в молодости гидравлическим молотом системы Мерлина — старшего.

— Отставить ! — Джослин Камбрэ осадил захрапевшего рыжего жеребца у крайнего орудия. — Батарея ! Слушай мою команду! Разряжай...

Рев ракетометного залпа заглушил его голос. На месте гвардейского пехотного каре выросли десятки черных, прорезаных пламенем столбов. Додсон и Фог не подкачали. Ударил еще залп. Затем еще один. Меж медленно оседающих багрово-дымных столбов завертелись огненные волчки. Дав коню шпоры Джослин Камбрэ бросил его в самое сердце этого пекла.

Справа, из устья разлогой балки вынеслась оскаленная сталью коннница. По речному руслу ворвалась на полигон, растеклась по нему лавой, неумолимо настигая спасающихся бегством защитников Ард-Галена. Началась рубка бегущих. Незримо присутствующий в Ард-Галене Логвинов, весь во власти этого зрелища, что-то шептал про себя. Похоже стихи. А может — молитву. Конная лавина ураганом неслась по зеленой лощине, оставляя за собой мешками лежащие в окровавленной, истоптаной траве человеческие тела. Следом за конницей ринулась сильно поредевшая, обгорело-чумазая, осатанелая пехота. Выбравшийся из вдрызг расплесканого болотца Джослин Камбрэ кричал что-то, воздев руки к небу. Его ткнули тупым концом алебарды между лопаток, он упал на четвереньки, мучительно закашлявшись, поднялся было на колени, пинок подкованым сапогом бросил его лицом в жидкую грязь. Конница гнала мятежников к дальнему концу полигона , где пустыми глазницами чернели в меловом обрыве два тоннеля. Тяжкий грохот потряс землю. В воздух полетели руки, ноги, головы. Вход в правый тоннель заволокло пылью. Вырвавшийся вперед Феанор с бранью натянул поводья, взвившаяся на дыбы лошадь злобно с визгом заржала.