— Всегда есть Копье.
— Просто город, доктор. Это все. Может быть, это и последний город, но это еще не весь мир. И сейчас на карту поставлен мир.
— Вы заставляете нас выглядеть как паразитов, присасывающихся к умирающему пациенту, в то время как Рой изо всех сил пытается сохранить ему жизнь.
— Именно так это видит большинство из нас.
— А вы?
— Я готов увидеть вещи в другом свете. — Гэмбисон посмотрел на Кильона с легкой улыбкой. — Конечно, меня нужно будет убедить... строгим доказательством. К таким вещам нельзя относиться легкомысленно.
Двери открылись, и два летчика внесли еще одного пациента, держа его обмякшее окровавленное тело. Раненый летчик был одет в плотное пальто, шлем и защитные очки, закрывавшие большую часть лица. — Получила пулю в плечо! — сказал один из мужчин, поднимая безжизненное тело на единственную свободную койку в палате и укладывая его на простыни, которые все еще были влажными и в пятнах от последнего пациента. — Упала спиной на гондолу и потеряла сознание.
— Это Мирока, — оцепенело произнес Кильон, когда с бесчувственного тела сняли шлем. Даже с другого конца комнаты он мог видеть, что ее глаза закрыты, а дыхание поверхностное.
— Капитан дала ей разрешение использовать один из стационарных пулеметов, — объяснил летчик. — Она тоже устроила из него ад. Судя по тому, что мы могли видеть, она уничтожила по меньшей мере двух стрелков-черепашек.
— Я знал, что она докажет свою состоятельность, — сказал Кильон.
— Вы хотите позаботиться о ней? — сказал Гэмбисон, снимая ранее наложенную повязку. — Теперь я могу заняться вашим пациентом.
— Возможно, будет к лучшему, если за ней присмотрите вы. Она определенно не поблагодарит меня за то, что я прикоснулся к ней.
— Она тоже не узнает. — Что-то изменилось в выражении лица Гэмбисона. — На самом деле я настаиваю на этом. Теперь вы мой коллега, доктор Кильон. Я уполномочиваю вас лечить эту пациентку.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Он не мог бы точно сказать, когда закончилось сражение, но наступил момент, когда он понял, что дирижабль уже некоторое время летел ровно, и что прошло также некоторое время с тех пор, как он слышал выстрелы из какого-либо из его орудий. Густой туман рассеялся, хотя теперь было слишком темно, чтобы разглядеть какие-либо детали поверхности.
— Мы сейчас в Ночном лабиринте, — сказал Гэмбисон, когда Кильон спросил другого врача об их положении. — Капитан знает этот ландшафт лучше, чем свои пять пальцев, и ничто так не нравится ей, как умение вести точный расчет, прокладывая себе путь через каньоны, ориентируясь только по карте, гироскопу и звездному свету. Она очень хороша в такого рода вещах. Попомните мое слово: к утру она стряхнет с нашего хвоста черепашек.
— Это последний раз, когда мы их видим?
— Пока что. Обычно они не появляются к востоку от Трех дочерей или к западу от Лонг-Гэша. Все это слишком близко к Проклятию, и это, пожалуй, единственное, что их пугает. — Он использовал остатки стерилизующего раствора из бутылки, чтобы вымыть пальцы. — Вы хорошо поработали, доктор Кильон. Я лично поручусь за то, что вы спасли жизни в этой комнате.
— Я надеюсь, что кто-нибудь поручится и за Мироку тоже.
— Подозреваю, в этом нет необходимости. Команда будет уважать любого, кто пристрелит мальчика-черепа, независимо от того, откуда он родом. Полученная пуля тоже не повредит ее репутации.
Мирока все еще была без сознания. Пуля прошла навылет через ее плечо, не повредив никаких крупных структур, но рана все равно была глубокой и требовала тщательного очищения. Теперь им нужно быть настороже в отношении сепсиса. Он не думал, что она получила какую-либо серьезную травму головы после падения — просто шок и истощение сейчас брали свое, — но он также испытывал тихое облегчение от того, что она еще не проснулась.
Это соглашение ознаменовало изменение статуса новых клиентов. Кильону выделили койку в одном из небольших складских помещений рядом с штурманской рубкой. Он все еще не мог свободно передвигаться по воздушному кораблю, но это было явным улучшением по сравнению с прежними договоренностями. Поскольку Мирока все еще находилась в лазарете — если не возникнет каких-либо других осложнений, она останется там до конца путешествия, — Кэйлис и Нимча были предоставлены сами себе в хвостовом отсеке. Боевые повреждения были устранены кустарным способом, и когда он навестил их, то обнаружил, что им выдали дополнительную одежду и постельные принадлежности, чтобы защитить их от холода.
— Думаю, теперь с нами все будет в порядке, — сказал он, когда убедился, что его никто не слушает. — Мирока ранена, но я уверен, что она быстро поправится. Что касается остальной команды, то они, похоже, готовы признать, что мы не желаем им зла.
— Они не примут Нимчу, если узнают, кто она такая, — тихо сказала Кэйлис, ее дочь спала на скамье, ее фигура была едва различима под одеялами.
— Тогда нам просто нужно убедиться, что они этого не сделают, — сказал он. — Я сделал все возможное, чтобы убедить Гэмбисона, что никто из вас не нуждается в медицинской помощи. Учитывая все остальное, что у него на руках, сомневаюсь, что он побеспокоит вас сейчас.
— А позже?
Он мог предложить только правду, какой бы обескураживающей она ни была. — Я понятия не имею, что с нами случится, когда мы доберемся до Роя. Я даже не знаю точно, что такое Рой и как они нас встретят. Но я могу кое-что гарантировать. Я всегда буду тем, кто привлечет их внимание, если до этого дойдет. Нимча выглядит как невинная девочка. Я выгляжу как урод.
Она медленно кивнула, возможно, опасаясь соглашаться. — С тобой все будет в порядке?
Насколько он мог припомнить, это был первый раз, когда Кэйлис проявила хоть какую-то заботу о его благополучии.
— Я легко приспосабливаюсь.
— Ты был добр к нам, Резака.
Он понял, что она подумала, что это его имя, услышав, как Мирока столько раз его произносила. — Кильон, — сказал он. — И нет, я не был добр. Я только сделал то, что сделал бы любой порядочный человек. Даже тот, у кого есть крылья.
Он увидел, что часть одеяла Нимчи соскользнула, и наклонился, чтобы поднять его. Она что-то пробормотала во сне, затем слегка повернулась на скамье. Она казалась спокойной, совсем не во власти ночных кошмаров. Он почувствовал прилив сильного желания защитить ее, но в то же время ощутил, что находится рядом с бомбой замедленного действия. Она была всего лишь девочкой. Но если раньше у него и были какие-то сомнения, то теперь он с предельной убежденностью верил, что в ее голове заключена сила, способная переделать мир и так же легко разрушить его снова.
Где-то около полуночи его вызвали в личные покои капитана Куртэйны. Они были одни. Она отпустила сопровождавшего его летчика, как только он доставил Кильона к ее двери.
— Присаживайся, доктор. Теперь ты можешь снять эти очки. Не знаю, как ты видишь сквозь них, но Гэмбисон сказал мне, что ты проделал безупречную работу.
— Я рад, что он остался доволен.
— Полагаю, я не могу исключить какой-то скрытый мотив для спасения жизней, но, признаюсь, в данный момент от меня ускользает, что бы это могло быть. Прими мою личную благодарность. — На ее столе стояла бутылка с жидкостью янтарного цвета и пара маленьких бокалов с широким дном. — Ты пьешь? Это может показаться глупым вопросом, но я понятия не имею, какая терпимость является нормой среди ангелов и применима ли такая терпимость к такому, как ты.
— Я пью. — Он поправил себя. — Или, скорее, я могу выпить, по крайней мере сейчас. Алкоголь на меня не действует, но вкусовые рецепторы у меня все еще есть.
Она налила по мерке жидкости в каждый из бокалов, опорожнив бутылку. — Тогда за твое здоровье, доктор Кильон.
Он взял стакан и отхлебнул из него. На вкус оно было таким, каким он представлял себе горючее, авиационное топливо, которое перегоняли из какого-то древесного секрета или смолы: вязкое и жгучее, с металлическим привкусом.
Комната была очень маленькой. Стол был сконструирован таким образом, чтобы откидываться к стене, когда он не используется. Он предположил, что где-то в комнате также была складная кровать, хотя пока она была хорошо замаскирована. Там было несколько полок и несколько книг технического вида, корешки которых были напечатаны угловатым старомодным шрифтом, в котором он теперь узнал письменную форму языка Роя. Почти никаких других признаков персонализации, за исключением пары черно-белых фотографий в рамках. На обеих был изображен один и тот же мужчина, хотя на одной он был моложе, чем на другом, его волосы и усы были темными, в то время как у мужчины постарше они были белыми. На обеих фотографиях он был одет в форму летчика, с множеством медалей или знаков отличия на груди: почти столько же, когда он был молод, сколько и когда стал старше. На более раннем снимке он стоял на земле, а позади него маячил воздушный корабль, большая часть которого была вне кадра. На другом он был застигнут за рулем в чопорной, чрезмерно официальной позе, явно испытывая дискомфорт от того, что находится в центре внимания.
Кильон отважился сказать: — Мне кажется, я узнаю этот корабль. Был ли этот человек одним из бывших капитанов "Раскрашенной леди"?
— Вы очень наблюдательны, доктор. Это полезная черта среди шпионов.
— И среди врачей.
— Туше. — Она отпила из своего бокала, осушив его одним глотком. — На самом деле, я не думаю, что ты шпион. Шпион сделал бы все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания, и уж точно не стал бы заходить так далеко, чтобы попасть на борт моего корабля.
— Это в некотором роде облегчение.
— И не очень вероятно, что ты диверсант. У тебя была возможность, но ты ничего не предпринял. Возможно, ты приберегаешь себя для какого-нибудь дьявольского мастерского удара, но я склонна думать иначе.
— Я не диверсант. Или шпион. Пока вы этим занимаетесь, вы можете избавить моих друзей от подобных подозрений.
— Мне это и не нужно. Я думаю, тот факт, что Мироку в последний раз видели пытающейся убить тебя, скорее снимает с нее подозрения. Если только все это не какая-то невероятно хитрая уловка, чтобы застать нас врасплох, но... я так не думаю. — Куртэйна сдержанно улыбнулась. — Теперь все, что мне нужно сделать, это убедить коммандера Спату, и мы будем дома сухими.
— Вы командуете этим кораблем, не так ли?
— Технически.
— Тогда зачем вам нужно его в чем-то убеждать? Разве он не должен слушать вас, а не наоборот?
— Все не так просто, как кажется. Спата не входит в мою обычную команду. Его навязали мне, чтобы держать меня и мою команду в узде. — Куртэйна с сожалением посмотрела на бутылку, из которой наливала. — Наверное, мне не следовало бы рассказывать тебе ничего такого, но рано или поздно ты все равно узнаешь, так что с таким же успехом можешь услышать это сейчас. Рой переживает один из своих периодических спазмов. В течение многих лет правление Рикассо практически не оспаривалось, но все меняется. Послушай, у нас не демократия, ясно? Демократия — это прекрасно и благородно, когда у вас есть все время в мире, чтобы принимать свои решения. В воздухе ... это работает не так. Вам нужна одна рука на руле, кто-то, кому вы можете абсолютно доверять. Это Рикассо. Когда-то он был капитаном, и другие капитаны решили, что хотят, чтобы он принимал все важные решения. Только капитаны, а не граждане. Когда Рикассо что-то говорит, мы делаем то, что называется поднятием флагов, но на самом деле это не голосование. Это демонстрация уверенности. На самом деле дело даже не в этом, потому что это более церемониально. И это никогда, ни при каких обстоятельствах не идет вразрез с Рикассо. До недавнего времени.
— Что случилось?
— У некоторых капитанов начали появляться идеи, выходящие за рамки их должности, вот что. Всего их около двадцати. Номинальный глава — "Призрачный мотылек", хотя на самом деле дергает за ниточки Спата, который даже не капитан. Вместе с несогласными капитанами, похоже, они пытаются подстроить отстранение Рикассо от власти.
— Что они имеют против него?
— Рикассо играет в долгую игру. Он неоднократно уклонялся от прямой конфронтации с мальчиками-черепами, говоря, что нам было бы лучше консолидировать нашу власть, повысить нашу гибкость, разработать улучшенные формы зональной толерантности, прежде чем бороться с ними. Они думают, что он слишком мягкотелый.
— Он такой?
— Они забывают, каким упрямым ублюдком он может быть, когда дело правое. По правде говоря, иногда я поступаю так же. Рикассо довольствуется тем, что держит черепа на расстоянии, убирая лишнее то тут, то там, вместо того чтобы объявлять тотальную войну.
— В то время как Спата и другие с этим не согласны.
— Им удалось добиться уступок от Рикассо. Он по-прежнему главный, и у него по-прежнему есть поддержка большинства. Но меньшинство — несогласные во главе с "Призрачным мотыльком" — отхватили часть его власти. Демонстрация флагов теперь обязательна для всех решений — это не просто какая-то церемониальная штамповка, как это было раньше. Рикассо было позволено преследовать свои интересы и не вовлекать Рой в прямую и преднамеренную конфронтацию с врагом. В свою очередь, несогласные провели перевооружение десятков кораблей, устанавливая пушки и броню на все, что оснащено баллончиком с газом и двигателем. Все стало более дисциплинированным, чем было раньше. Раньше мы были очень небрежны в отношении званий и униформы. Я имею в виду, мы серьезно относились к пилотированию — вы должны летать на одном из этих кораблей, — но это не одно и то же. Теперь все это — жесткая командная иерархия, отдание чести вышестоящим, учения по боевой готовности, военные трибуналы... — Она покачала головой с крайним отвращением. — Я не знаю, к чему все это ведет. Что я точно знаю, так это то, что любой, кого хотя бы заподозрили в симпатиях к Рикассо, сейчас находится под особым наблюдением Спаты и его несогласных. Они приставили к нашим кораблям офицеров службы безопасности, которые шпионят для сосущих дерьмо паршивцев вроде самого Спаты. — Куртэйна на мгновение опечалилась. — Я и так сказала слишком много, не так ли?
— Просто прояснили свои чувства. Я нахожу, что это помогает.
— Помогает, если ты знаешь, на чьей я стороне, это точно. Но вот в чем дело, доктор. Я очень хочу верить всему, что ты мне рассказал. Я хочу быть в состоянии принять тебя таким, какой ты себя выдаешь. Но у меня есть маленькая, ноющая проблема.
— Что именно?
— Доктор Гэмбисон. Он был со мной много лет. Знает Рикассо как брата. На этом корабле нет ни одного человека, чьему совету я бы доверяла больше, чем его собственному. И Гэмбисон говорит мне, что он совершенно уверен, что ты все еще в чем-то лжешь.
— Говорит?
— То, как ты ему представился, было слишком по-домашнему. Ты мог бы хранить свой секрет гораздо дольше, но, казалось, с почти неприличной поспешностью раскрыл его нам. Это было почти так, как если бы ты хотел отвлечь внимание, отвлечь профессиональный интерес Гэмбисона. Ты задал ему головоломку, которую, как ты знал — или, по крайней мере, подозревал, — он не смог бы проигнорировать.
