На обломках рая

Что-то здесь не связывается. Рукопись я нашел в одна тысяча девятьсот пятьдесят пятом году. Нашли ее во Франции в 2075 году, а сейчас год две тысячи девятнадцатый. То есть, все описываемые события должны произойти только через полвека. И я, честно говоря, не верю в то, что через пятьдесят лет такое может произойти.

Внезапно мой компьютер начал писать сам:

— А хочешь я докажу тебе, что все было так, как написано в рукописи?

— Ты кто? — напечатал я.

— Тебе лучше не знать, — отщелкали клавиши. — Сейчас я выберу карту и покажу, куда мы с тобой поедем.

Компьютер переключился из Word"а в Opera и выбрал карту нашего города, поставив флажок в восточной его части. Увеличив масштаб, я увидел развалины завода моющих средств.

— Поедем сейчас, — отпечатал компьютер. Хотя это не компьютер, но как он быстро учится всему.

На машине ехать до завода не более пятнадцати минут. Место безлюдное, там даже бомжи не обитают. Территория завода маленькая. На заводе рулил уже не я. Мы подъехали к административному корпусу, когда-то огороженному металлическим забором, от которого осталась одна калитка с деревянной дверью.

Дверь несколько раз скрипнула, приглашая меня к ней. Я открыл дверь, немного подумал и шагнул вперед. Дверь скрипнула, закрывшись за мной. Я оглянулся и не увидел той двери, в которую вошел. И не было моей машины. И административного здания не было, были только контуры заросшего бурьяном фундамента, а там, откуда мы приехали, виднелся черный и мертвый город.

Я пошел в сторону города, примерно зная, что меня ждет и что мне нужно будет делать для своего выживая. Хватит ли сил и воли для выживания в мертвом городе?

День неизвестно какой. Времени примерно три часа после полудня. Время года? Средина лета. Город? Город мне совершенно не знаком, такого города я не видел никогда. Весь в зелени. Ни в одних тропиках не было таких городов. Хотя, в Индокитае частенько встречались заброшенные города, обвитые лианами. Но я-то не в Индокитае. Я в самом центре нашей страны. В географическом центре.

До города оказалось совсем не близко. Я все шел и шел, а город никак не приближался, было даже ощущение, что он отдаляется от меня и мне его никогда не догнать.

Но я все-таки догнал город. Он вдруг стал нависать надо мной огромной черной массой, пытаясь поймать и задушить в своих объятиях.

Я пытался рассмотреть на часах время, но ничего не было видно, и я прекратил эти попытки, предположив, что еще не наступила полночь, раз повсюду так тихо.

Идти ночью в черный город не очень-то и хотелось не только от страха, но и нежелания искать себе приключений на одно место. В такие времена всегда вспоминаются истории про ведьм, но у них хотя бы свет в окнах зажигается, и они устраивают всякие там пляски и шабаши, а здесь тишина, вероятно, совсем никого нет.

Я прилег у обвитого вьюнками забора и мне показалось, что немного жестковато. Я ободрал весь вьюнок у частного дома и приготовил хорошую постель. Я лег в собранную кучу и мгновенно заснул.

Меня весной не утро разбудило, я отовсюду слышу крики птиц, всю ночь шумели дождь и ветер, цветов опавших сколько, посмотри. Это не я, это китайский поэт Ли Бай. Тот точно все описывает, и меня тоже разбудили птички, которые топтались по мне и пытались что-нибудь склюнуть. Такое ощущение, что живность соскучилась по живому человеку и пытается таким образом поприветствовать меня. Я пытался встать и не мог. Вьюнок за ночь опутал меня и своими тонкими усиками связал стебли, создав для меня уютный кокон. Я так бы пролежал день, два, три, неделю и потом минеральные вещества, оставшиеся от меня, были бы отличным удобрением для стянутого в кучу вьюнка и на этом месте вырос бы огромный вьюнок, который бы совершил экспансию на весь город и все растущее подчинялось бы только ему.

С огромным трудом я освободил правую руку и начал яростно сдирать обхватившую меня русскую лиану, усыпанную красивейшими цветками розового, фиолетового и фиолетово-розового оттенков. Кое-как я освободился от растительного хищника и пошел в сторону многоэтажных домов. Многоэтажных — это пятиэтажные дома. Дома повыше виднелись в стороне противоположной той, откуда я пришел.

Судя по тому, что и дороги были захвачены вьюнком и плющом, по ним уже давно никто не ездил и не ходил. Мне даже показалось, что плющ и вьюнок вели между собой нешуточную войну за захват территорий.

Я шел и не узнавал города. Города, вообще-то, все одинаковы и строятся по одним планам и проектам. Похожесть и непохожесть городов определяется только по центральной части, по резиденциям губернаторов, церквям, синодальным управлениям и торговым рядам. Да еще количеством памятников Ленину.

Возьмите один дом и обвейте его вьюнками и плющом. И вы не узнаете этот дом. А если весь город опутан этими растениями, то как вы сможете его узнать? И сколько лет город опутывался ими? Есть ли летопись этому запустению? Все эти растения уничтожают строения из кирпича и железобетона. Никакое крепкое железо перед ним не устоит, разве что может устоять гранит, который древними римлянам использовался для строительства дорог. Он устоял перед всем. Перед революциями и войнами, и он устоит, когда на опустевшую землю прилетят небесные странники и увидят эти дороги.

В городе, который вроде бы должен быть мне знаком, ходить можно только по дороге. Никаких тротуаров нет, для этого нужно поднимать вьюнки и идти под ними. А вот дорогу вьюнки никак не могут покрыть шатром. От тяжести своей рвутся.

Повсюду под травой виднеются силуэты машин и мотоциклов. Как будто хозяева накрыли их травой и ушли по делам. Нет, траве нужно убираться, пришел новый хозяин жизни.

Я искал себе мотоцикл. Простенький мотоцикл, на котором можно проехать туда, куда мне нужно, но все время попадались крутые марки, на которых нужно развивать бешеную скорость и на этой скорости можно легко въехать в какую-нибудь яму или другую ловушку, прикрытую травой.

Наконец, я нашел себе средненький мотоцикл с надписью "Восход". Я не сильно большой специалист в мотоциклах, но завести его могу и проехать на нем тоже. Потряс мотоцикл. Бензина в баке немного больше половины. Ржавчина уже поработала над мотоциклом, но не настолько, чтобы на нем нельзя было ездить.

"Восход" был выбран потому, что в нем нет аккумулятора. Во всех мотоциклах есть, а в этих нет. Недалеко от мотоцикла нашел палочку, похоже, что от эскимо. Немного обломил ее и засунул в замок зажигания. Подергал проводочки, хотя, по-умному, нужно было выкрутить свечу и проверить качество контакта, но для этого нужно искать инструменты, а мы займемся этим потом.

Еще раз встряхнув бензобак, я попытался завести мотор и с пятой или шестой попытки мотоцикл завелся. Погазовав, чтобы мотор прочихался, я сел и поехал по средине дороги. Заехав в центр города, я понял, что это все-таки мой город и тот город, о котором я читал в записках.

Вот он драматический театр. Прямо за ним бывшее синодальное управление, ставшее резиденцией НКВД и обильно политое кровью. Справа кафедральный собор на крови. Затем резиденция губернатора, а рядом с ней четырнадцатиэтажное здание, свободное от вьюнков. Все-таки и у них есть свои пределы.

Проехав в сторону затона, я увидел привязанный к берегу речной катер проекта "Ярославец". Жилое помещение из четырех модулей, несколько автомашин, мотодельтаплан и трехдюймовую пушку, повернутую разорванным стволом в сторону реки, и все это заросло вьюнками.

Очистив от растительности пушку, я увидел снарядные ящики. Открыв один из них, я увидел, что он полон снарядов, то есть там шесть снарядов.

Сейчас поеду и найду что-нибудь покушать, а потом займусь устройством на жительство. Подробную инструкцию по этим вопросам я уже прочитал.

И, кроме этого, я удостоверился, что этот тот город, который я знаю. В погребе хозяйственного модуля я нашел несколько банок консервов, которые были вполне съедобны, потому что на них не бомбажа. Бомбаж — это когда консервная банка начинает раздуваться из-за неправильного режима хранения или выхода срока годности. Эти консервы категорически нельзя употреблять в пищу. Ботулизм там правит бал и всяких микробов, и бактерий там полный комплект. Нормальные консервы хранятся неведомо сколько. Хлеба нет, но зато есть чипсы в круглой банке. Понюхал. Нормально, плесени нет. Ножом вскрыл банку сайры и с аппетитом поел.

Все-таки это какая-то мистификация. Не может быть такого, что зашел в калитку и все исчезло. Есть такой закон сохранения энергии. В общем виде он звучит так: ничто не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда. Все только переходит из одного состояния в другое. Если что-то исчезает в одном месте, значит что-то появляется в другом месте. Сейчас я поеду и вернусь через ту калитку, в которую я вошел.

Поставив чайник на газовую плиту, я занялся мотоциклом. Проверил свечи. Крепление проводов, тормоза. В бачке для моторной лодки был бензин, разбавленный маслом специально для мотоцикла. Дозаправил. Залил бензин в бензоагрегат. На всякий случай проверил наличие керосина в лампе и уличном фонаре.

Надел резиновые сапоги, осмотрел, как высоко находится катер на берегу. Натаскал воды в емкости. Вдруг, кто-то приедет, вот вам, пожалуйста, и водичка для умывания.

Мотоцикл завелся с полуоборота. За полчаса добрался до бывшего завода моющих средств. Нашел то место, где стояла калитка, и прошел через нее. Повернулся, все как было, так и осталось. Еще раз прошел. Без толку. И пожаловаться нечего. Тебе бы еще предложили с моста прыгнуть, дурак, — выругал я сам себя и поехал к тому месту, которое уже подготовлено для проживания.

На обратном пути заезжал в разные места, прекрасно понимая, что вряд ли кого и где встречу. Пополнил запас продуктов и в молочном отделе установил, как долго все находится в полном запустении. На одном из лопнувших и дурнопахнущих молочных пакетах нашел дату трехлетней давности.

Похоже, что руководителям эксперимента не понравились результаты, которые были записаны в общей тетради. Но почему они вытащили меня? Вероятно, потому, что я уже как бы готов к эксперименту и сделаю так, как это им нужно? Так вот, я не буду делать все по-ихнему. Я буду делать все так, как захочу и первым делом поеду на космическое объединение объезжать самолет АН-3, и сначала жестким веником промету салон и пилотскую кабину, чтобы ни одна змея ко мне не прицепилась.