Словесные конструкции, тяжеловесные даже на бумаге, при проговаривании вслух становились и вовсе не подъемными для восприятия. Буквально на пятой фразе я почувствовал, что еще чуть-чуть — и уже мой рот распахнется в могучем зевке.

Засунул руку во внутренний карман и слегка погладил пальцами сложенный вчетверо конверт с двумя кадрами фотопленки — и тут же, как по волшебству, сонливость сдуло. Гулко бухнуло сердце, раз, второй, толчками отдаваясь где-то под адамовым яблоком. Кровь шумными волнами запульсировала в висках, щеки начали гореть от возбуждения. Я сделал два глубоких вдоха, успокаивая вставший на дыбы от выброса адреналина организм. Рано, еще рано бояться...

В очередной раз скосил глаза на Ясино запястье. Инструктор треплется уже полчаса. На сколько у него там, интересно, утвержденная заготовка? Надеюсь, минут на сорок, ну не может же быть для школьников больше? И еще этот фактор икс — старый большевик. Не просто же так его притащили на собрание, посидеть в президиуме за столом...

Попытался поставить себя на место организаторов. Сколько на все про все можно отвести? Часа, пожалуй, мало. Двух — много. Значит, полтора? Полтора меня устроит, два — уже нет. М-да, и, в случае чего, тихо не выйти: класс посреди актового зала посадили. Попытка встать и удалиться будет немалым вызовом...

Я откинулся и прикрыл глаза, в очередной раз прогоняя данные из заимствованной памяти о вечернем маршруте.

— ...партия воплощает в себе боевое товарищество и дружбу трудящихся СССР, нерушимое единство всего советского народа. КПСС — партия интернационалистов-ленинцев. Партия Ленина — ум, честь и совесть нашей эпохи! — с заметным облегчением в голосе прочел инструктор последнюю фразу своего доклада и, повеселев, поднял глаза.

Зал отреагировал на наступившую тишину вялыми хлопками.

Перехватил Ясину руку и посмотрел на стрелки. Полпятого. Через полтора часа Синти должна побежать по парку, если, конечно, она увидела иероглифы и правильно поняла смысл послания. Через полчаса, край — через сорок минут, мне надо смыться из школы. Я тревожно заелозил на жестком сиденье.

— Товарищи! — На трибуне вновь Антон. — Сейчас Михаил Натанович поделится воспоминаниями о Владимире Ильиче Ленине!

Зал, ожив, бурно зааплодировал. Старичок неловко встал и, как-то чуть накренившись и пошатываясь, побрел к трибуне. Последствия инсульта или пьян?

— Товарищи комсомольцы и комсомолки, — начал он невнятно и чуть хихикнул в микрофон.

Немного выпимши, определил я, разглядев характерную сизоватость носа.

— Я долго говорить не могу... — Он замер секунд на десять, о чем-то задумавшись.

За эту фразу я сразу простил ему все, главное, чтобы она оказалась правдой.

— Пожалуй, в честь такого дня расскажу вам две малоизвестные истории про Ульянова...

Инструктор обернулся к трибуне и напряженно замер.

— Одна произошла в девятнадцатом году, вскоре после переезда правительства из Петрограда в Москву. Я, кстати, переезжал тогда в одном составе с Лениным. Тревожно было, особенно когда приехали на станцию "Малая Вишера", а там целый состав с матросами-анархистами оказался. Если б не латышские стрелки, неизвестно, как бы и повернулось все... — Он немного удивленно потряс головой и продолжил: — Так вот, Надежду Константиновну по приезде сразу в больницу положили, с зобом. А в Москве тогда голодно было, и Владимир Ильич к ней по вечерам после работы на машине ездил, проведывал, с бидончиком молока. Бандитизма разгул бы, скажу вам, — каждый вечер стреляли по городу то тут, то там... И вот, значит, едет он с сестрой Марией Ильиничной в машине, а из охраны — только шофер, из царского гаража еще, и еще один товарищ с наганом. Не было тогда принято машины с охранниками по городу возить. А зима... Дороги заметены, сугробы... Лишь посередине, где пути трамвайные, расчищено. Машина между сугробами ползет, как по траншее. И вот недалеко от, как тогда называли, Николаевского вокзала на одном из перекрестков банда их местная, значит, тормозит. Из машины высадили, портмоне, браунинг отняли... Бидончик, правда, оставили. И уехали на той машине. Ну Ленин побежал сразу в пункт охраны районный, как, мол, так, на вашей территории председателю Совнаркома гоп-стоп сделали, ищите... Да где ж там найдешь! Хе-хе... А самое забавное знаете что? Бандюган этот, Янька Кошелек, потом портмоне открыл, а там документы Ленина. И он потом, пока не застрелили при очередной облаве, хвастал всем: "Да я самого Ленина брал!" Правда, недолго — в том же году, в июне, на Божедомке его и достали.

Зал отозвался тихим одобрительным смехом. Инструктор сидел задумчивой мышкой, пытаясь квалифицировать сюжет.

— А вторая история раньше произошла, в девятьсот двенадцатом, в Кракове. Мм... Вы, наверное, знаете, что в этом году были выборы в четвертую Думу. В партии были разные мнения по вопросу, идти на эти выборы или нет. Ленин был твердо против, так как считал, что царское правительство сделало такие условия выборов по куриям, что нам, большевикам, в Думу все равно не пройти. Но на Пражской конференции большинство делегатов приняло решение на выборы все же идти, с требованиями демократической республики, восьмичасового рабочего дня и конфискации помещичьей земли. Да... Ну и Владимир Ильич, раздосадовавшись, в сердцах пообещал выпить за каждого прошедшего депутата рюмку коньяка. На пятьдесят грамм. Хе-хе... Так-то он не пил почти, пивко только уважал, да... Две-три кружечки по литру — редко, когда больше... М-да... Баварское, знаете, предпочитал, с венскими сосисочками... — Старый большевик мечтательно причмокнул в микрофон. — Псевдоним "Ленин" он, хе-хе, как раз в Мюнхене в пивной придумал, когда писал программную статью "Что делать?". А вот Надежда Константиновна, та пуншевать предпочитала, весело так, компанейски... Мы ее промеж себя за выпученные глаза "Селедкой" звали.

Я с неподдельным интересом наблюдал за тем, как инструктор райкома елозит на стуле, постепенно наливаясь краснотой. По залу бродило, нарастая, оживленное перешептывание.

— Ну так, значит, в Думу прошло целых шесть депутатов. Шесть! Вместе, кстати, с оказавшимся потом провокатором Малиновским. А я, значит, когда об этом стало известно, как раз в Кракове у Ленина был, приехал с отчетом о работе в Киеве. Ну... Ленин же — человек слова, как сказал, так и сделал. — Приятные воспоминания заметно взбодрили ветерана, и речь его текла непрерывным ручейком, лишь иногда спотыкаясь на особо сложных для дикции словах. — У Нади отпросились, значит, ну и в гаштет... Он сразу как зашел, шесть рюмок коньяка заказал. И пошло веселье... Хе-хе... А назад когда шли, он все "Варшавянку" на улицах пел, знаете, эту... — Зельдинский начал, слегка помахивая правой рукой, выводить надтреснутым голосом: — Вихри враждебные веют над нами...

Здесь терпение инструктора лопнуло, — наверное, он имел музыкальный слух. Быстро подскочив к трибуне, вырвал микрофон из некрепких старческих рук и, натянуто улыбаясь, произнес:

— Я думаю, товарищи комсомольцы, мы сердечно поблагодарим Михаила Натановича за то, что он смог прийти на торжественное собрание и...

Зал разразился бурными овациями.

— ...и попросим, чтобы именно он провел награждение отличившихся в ходе коммунистического соревнования учителей вашей школы и членов комсомольской дружины почетными грамотами райкома партии.

Все! Горю синим пламенем!

Я наклонился к Паштету:

— Паш, если что будут спрашивать, скажи, что я чем-то отравился и меня затошнило, угу? А теперь выпусти меня отсюда.

Проскользнув мимо удивленного Паштета, я, пользуясь тем, что внимание большей части сидящих в зале приковано к сцене, пригнувшись, пронесся по проходу, выскочил в двери и сломя голову скатился по лестнице в гардероб.

Спустя двадцать минут я с ненавистью смотрел на трафаретную надпись "выхода нет" на двери остановившегося по неизвестной причине в тоннеле вагона метро. Что такое "не везет" и как с ним бороться...

Тот же день, чуть позже

Ленинград, Таврический сад

Спортивный костюм она купила в Нью-Йорке в свой первый отпуск. Хотелось по возвращении бросить вызов Советам. Бегать по улицам Ленинграда в звездно-полосатом костюме с орлом на спине, собирая удивленные и негодующие взгляды прохожих, было забавно, особенно под дипломатическим иммунитетом. Сегодня она впервые об этом пожалела, сейчас бы стать неприметной серенькой мышкой-поскребушкой.

За пять минут быстрой ходьбы от дома до парка Синти согрелась. Наружка, вероятно, тоже. Как обычно, пасли ее впятером, если, конечно, нигде в домах вокруг нет стационарных постов. Фред полагал, что есть, и не один, слишком близко расположен парк к месту сосредоточения консульств.

Ну и ладно. Несмотря на то что парк, особенно сейчас, весной, просматривался почти насквозь, на маршруте ее бега есть пять небольших мертвых зон. Она привычно вычислила их еще в первый год, просто на всякий случай. Сейчас она их и осмотрит... И Синти перешла на легкий бег, привычно топча мокроватый гравий аллеи.

Странно, но сегодня она не чувствует страха, лишь возбуждение охотника, идеальное состояние для выхода на операцию. Неторопливо труся, Синти подметала взглядом узкую дорожку перед собой. Знак не может быть далеко.

Вот и первая мертвая зона, пять метров между кустами еще не расцветшей сирени. Синти впилась взглядом в неприметную черту на гравии. Просто черта... Или не просто? Пробежав, она попыталась восстановить рисунок в уме. Линия с маленькой черточкой на конце, как стрелка с одной палочкой. Случайность, указатель или иероглиф "и"?

Дорожка изогнулась вдоль берега искусственного пруда и направилась к выгнутому дугой мостику. Вокруг все как обычно: резвятся на площадке с игровыми аттракционами детишки, на скамеечках сидят шахматисты, за их спинами, тихо перешептываясь, обсуждают ход матчей болельщики. Идеальное место для наблюдения за ней.

Пронеслась, ускоряясь, по прямому участку, и дорожка начала закругляться, направляясь поперек парка. Навстречу попадаются редкие прохожие, срезающие путь к метро. Все ли они безобидны или кто-то косит на нее взглядом? Или они рассматривают ее костюм? В этой России параноиком заделаешься...

Вот и вторая слепая зона. Да! Мысленно Синти зааплодировала себе, щедро выставив "пять" и за наблюдательность, и за сообразительность. Две черты, верхняя чуть меньше нижней. "Эр" — два. Значит, там было "и" — один. Раз-два. В такие совпадения она не верит — это иероглифы. А где было "раз-два", будет и "три".

Синти чуть притормозила бег, слишком уж разогналась в эйфории. Обогнула быстро шагающего подростка с прутиком в руке и устремилась к следующему промежуточному финишу, где, как она была теперь уверена, ее ждет "сань" — три.

Нет? Нет!

У нее возникло ощущение, как будто с разбега впилилась мимо дверного проема. Только не тормозить, только не оглядываться... Прошлого раза хватило. Можно бегать кругами, пока ноги не отвалятся, возможность рассмотреть еще будет.

Но как странно! Обиженно мотнула головой, отбрасывая свалившуюся челку, дунула посильнее на непокорную прядь и побежала дальше. Она была уверена, что здесь ее встретят три черты. Не могла же она просмотреть?

Раз-два, раз-два... Неужели все-таки дети? Да нет, вряд ли...

Четвертую точку она миновала с вытянутой физиономией, а после пятой, самой большой слепой зоны, за тылами кинотеатра "Ленинград", и вовсе ничего уже не понимала. Пусто...

Обгоняя немногочисленных гуляющих, пробежала вдоль решетки, что отгораживает парк от улицы Суворова, и свернула на второй круг. Так, "и". Нет, ну точно — "и". Взлетела на мостик и потрусила ко второй зоне. Угу, "эр", без каких-либо сомнений. И что это значит?

Резкий поворот — и под горку... еще поворот, легкая дуга...

"Сань"!

— Shit, — чуть слышно выругалась на бегу. Просмотреть этот знак она точно не могла. Значит... Сердце забарабанило еще сильнее. Раз-два-три. И?..

Так, в пятой зоне еще одна новинка — на гравии появилась как бы небрежно начириканная заглавная буква "Ё" — с чуть перекошенной перекладиной, всего с одной точкой и разрывом у верхней черты. "Та".

Он, она, оно применительно к вещам. И через шаг наискосок белеет очищенный от коры прутик, указывающий на обочину. Пробегая, Синти скосила глаза и зацепила взглядом сложенный вдвое и заколотый скрепкой использованный билет в кинотеатр.

Оно! Вот оно!

Остаток второго круга пробежала, выравнивая дыхание. Третий и четвертый — контроль наблюдателей. И лишь на пятом круге, убедившись, что этот пятачок действительно не просматривается, на бегу чуть вильнула вбок, легко дотянулась до голубовато-зеленоватой бумажки и тут же спрятала ее за тугую манжету рукава.

И?.. Будут брать?.. Синти изо всех сил боролась с желанием оглянуться. Внезапно остро захотелось на кабинетную работу. Шаг, второй, третий... Десятый... Фу... Здесь не взяли. Отбросила подрагивающей рукой со лба мокрые от пота волосы и потрусила домой. Мозг охотно перечислял варианты, где еще могут взять, но организм, и так купающийся в чистом адреналине, уже не реагировал на эти провокации.

На дрожащих ногах, готовая заорать от ужаса от любого резкого движения или громкого звука, Синти вползла на четвертый этаж и, захлопнув за собой дверь в квартиру, обессиленно сползла по косяку на резиновый коврик. Загнанно дыша, прислушалась к тишине квартиры и трясущимися пальцами достала из рукава билет. Сняла скрепку, развернула и уставилась на выпавший кусочек фотопленки. Затем закрыла ладонями глаза и глухо зарыдала, смывая слезами пережитой кошмар.

Через пять минут, продолжая изредка горестно всхлипывать и потирать опухшие от рева глаза, она с трудом разобрала пудреницу и спрятала добычу в тайник. Потопталась у окна, бессмысленно пялясь на трубу напротив, и, поймав минуту просветления, повела себя в душ. Когда позвонил Колвер, она уже была в состоянии обменяться кодовыми фразами. Еще через полчаса села в машину и молча отдала косметичку. Балет Синти смотрела ничего не видящими глазами.

Тот же день, вечер

Ленинград, улица Чернышевского

Да, так и засыпались советские разведчики... Нелегкий хлеб... На экране все красиво, а в реальности — рубашку можно выжимать. И ведь ничего не делал, считай, прогулялся по парку. Чертово собрание и сбой в метро... Идиот.

Хорошо хоть она пробежала мимо не в момент рисования иероглифов или закладывания тайника. Вот была бы встреча на Эльбе...

Вывернул из подворотни и первое, что увидел, — двух идущих навстречу серьезных мужиков в костюмах, рожи протокольные, движутся синхронно. Внутри все свернулось в узел и пару раз перекрутилось, под коленками противно задрожало. Уткнув взгляд в землю, иду мимо, чувствуя, как лихорадочно горят щеки.

И?.. Будут брать или показалось?

Шаг, второй, третий... десятый... Заворачивая за угол, проверил — чисто, мужики идут себе дальше. Порывисто выдохнул, неторопливо зашел в парадное на углу и тут же изо всех сил полетел, прыгая через три ступеньки, вверх по лестнице. Третий, четвертый, пятый этаж, рву на себя дверь чердака, закрываю изнутри на щеколду и несусь, огибая углы, по сумрачному лабиринту. Удачно здесь сделано, чердаки аж трех домов объединены переходами в единую систему... Зашел на одной улице, вышел на другой. Идеальное место для отсечки хвоста, если он был.