Легенды Ассиора. Война

— Да битком, ваше сиятельство, доложил воевода вольных шлемов Дорс Соль.

— И мужики на солдат не кидаются?

— У него покидаешься, улыбнулся воевода Соль, кивая на командира тролькарского кона.

— А что? — насторожился Федор, — кого убили.

— Да никого, — бодро ответил яст, просто, когда они совсем разбушевались, над ними пролетели гарпии, низко так, крыльями проветрили. Ну, они и поняли, что за чужими спинами не спрячешься, вот и утихли.

— А гарпий он, на стенах и крышах рассадил, все стоят тихо, ждут приказа, княже. — Заговорил, широко улыбаясь, начальник полиции.

— Слушай приказ, — начал Федор — Даенадцатиградцы, должны каждые пять минут, брать из толпы четверых человек, и отпускать. Твои люди должны проконтролировать, что бы среди тех, кого отпускают, мятежных бояр и их холопов не было. Пусть сидят на площади, когда останутся одни бояре и их приспешники, проводите их в кремль, а то подвалы пустоваты. А через недельку, когда все уляжется, мы с ними и побеседуем.

Да и еще, полиция, у тебя уличные музыканты есть?

— В каком смысле? — не понял Федора Алвард Шило.

— Ну, которые веселят народ на площадях и в кабаках, да такие, чтоб аж за душу брало.

— Ну, сидит в тюрьме десяток, из тех, что пьяные дрались, или пели чего непотребное. Таких в Ростоке, всегда навалом.

— Вот, по медной монете из казны, на опохмел, и на площадь, а то народ у тебя там 'Марсельезу' запоет, от скуки.

— Чего запоет?

— Так, пусть лучше похабщину поют, все не так опасно. А вина на площадь не давать, и отпускать, отпускать. Фильтруйте базар, судари мои, жить будет легче.

— Чего базар?

— Не обращайте внимания, почтенный, мы еще с вами долго работать будем, все узнаете, ко всему привыкните, а сейчас исполнять, живо!

* * *

Вечером к Федору вновь явился Ворон, он вошел, сел у камина, протянув руки к пламени. Ночами в Ростоке бывало зябко, сказывалась близость моря, с которого именно сейчас, дул сильный и холодный ветер. Маг поднял на Федора глаза, в которых вместо вселенской печали, от бестолковости ученика, которую ожидал узреть Федор, горели искорки смеха, и сказал, явно сдерживаясь:

— Ну, что за князь у нас такой, опять бунт в балаган превратил. Ну, нет бы, побить кого, повесить там, четвертовать публично, в конце концов. Он народное гуляние устроил, люд с площади уходить не хотел. Пехота бунтовщиков, пинками выгоняла. Это, уже не в какие ворота.

— Бояр взяли, — сурово спросил Федор.

— Да их всех еще до темноты выдали, сами горожане и выдали. Поуспокоился народ, на гарпий глядя, а как пришли музыканты, да сказали, что до утра, по твоему приказу тут играть будут, так бояр и сдали. Их ясты увели, и охрану сняли, сейчас там купцы вино продают. В общем, не вышло бунта.

— Ну, тогда пресечем дальнейшее на корню, собирай на завтра думу, советничек.

— О чем думать будем, княже?

— Да как всегда, о бабах да о детях.

Глава 4

Политическая победа

и ее последствия

Дума собралась на следующий день с утра. Федор еще не видел, столь представительного собрания, в этом мире. Оказывается в нее входили представители всех религиозных концессий. Представители храмов, сидели на почетных местах, напортив князя. В остальном, все происходящее, напоминало фильм, 'Петр I'. Бояре в высоких меховых шапках, опять предки, подумал Федор, не могли придумать другого опознавательного знака, восседали на лавках, у стен комнаты. Для священников стоял отдельный стол с клятвенными знаками. Правда, на лавках по бокам комнаты, было несколько пустых мест, видимо места занимали не хаотически, а по росту ранжиру и жиру.

Место князя находилось у восходной стены, на возвышении, рядом стоял пустой стол, с руной Стеоны в центре.

Федор вошел в комнату, через единственную дверь, прошел до своего места и, молча, сел. Обведя взглядом зал, он посмотрел на пустое место за Стеонским столом, и спросил.

— А представителей Стеоны, почему нет, они, что и совет князю дать не хотят, раз уж в войне не помогли, то хоть здесь от них толк будет?

— Не прейдут они, княже, они тебя князем не признали, — ответил кто-то из сидящих у стены.

— Вот как, — удивился Федор, — значит, южные признали, а северные нет, или они в одну дудку с магистром, Валреном Борнгом дуют?

— Да вроде того.

— Ладно, почтенные, я вас по другому поводу собрал, — заговорил Федор.

— Мне стало известно, про плетущиеся здесь интриги. Я считаю, что борьба за власть в Ростоке закончилась. Теперь буду действовать другими методами. Два бунта за две седмицы это слишком, и выведет из терпения кого угодно. Так что, и кровь и огонь вам будут, будут, только шелохнитесь еще. А чтобы мои слова не канули в лету, то есть не были пустым звуком. Я спрашиваю вас: что будем делать с детьми боярскими, пытавшимися убить юного князя Руета и его мать?

Все присутствующие напряженно молчали, ни кто ничего не предлагал. Тишину вновь нарушил Федор:

— А что будем делать с теми, кто пытался бунт поднять, после того, как я многих отпустил?

Тишина стала еще более гнетущей. Но вот кто-то посмелее, произнес:

— Да отпустил бы ты всех, княже, мы их сами поучим.

— А потом я уеду, и они под предводительством этих, — и Федор указал большим пальцем вниз. Намекая на тех, кто сидит в подвале. — Поднимут бунт, вы за детьми, зарежете Руета и Арлиту. И радостно будете рвать друг, другу глотки, выясняя кто, будет править этим княжеством. В виду отсутствия светлого витязя, да?

Ну, так и что, делать будем бояре?

В палати снова повисло молчание.

— Решал бы ты сам княже — сказал один из думных бояр.

— Встань, кто сказал, — сурово проговорил Федор.

— Опираясь на посох, с лавки поднялся седой мужчина, лет пятидесяти с лишним.

— Ты кто? — спросил Федор, и вдруг добавил, — прости уважаемый, я еще вас в лицо не знаю, чай первый раз видимся.

— Я боярин Кожака, отец непутевого Петрухи, что в подвале у тебя сидит.

— Значит, если я его на стене кремля вывешу, в назидание другим, злейшим моим врагом будешь?

— Буду княже, он у меня один, — честно ответил боярин.

— Тогда слушай мое решение, боярин Кожака. Петруху, твоего, вместе с теми молодыми, что у княжьих ворот пойманы, на три года в солдаты, в орден. Пусть уму разуму поучатся, далеко от мамки да папки. Да к дисциплине попривыкнет. Магистр их в замковой охране оставит, сидеть будут в безопасности, но, промуштруют от души. А когда домой прейдут, вот тогда, сами и поучите.

— Спасибо, княже, — склонил голову боярин, — думал в ногах у тебя валяться придется, чтоб единственному сыну, голову не сек.

— Вот, ты боярин понимаешь, почему мне Рует с матерью дороги. — Грустно сказал Федор, — ладно, с этим решено, а что со старшими делать? Их чай дома вожжами не поучишь, чай не девки.

Дружный смех, заставил улыбнуться и Федора, только улыбка получилась кривой. Когда эмоции утихли, он сказал:

— Только учтите бояре, как скажете, так и сделаю. Серьезно подумайте, бояре, прежде чем решить их судьбу. С вас и спрос, потом, будет.

* * *

Присутствующие в палати зашумели, и вдруг, от бояр раздался голос:

— Нам бы, и самим неплохо знать, Готлинг ты, или самозванец.

— Вот это дело, этим мы и займемся, — радостно ответил Федор.

Радостно, по тому, что он ждал этого вопроса. Уже не первый раз, на памяти даже этого поколения, появлялись лжеготлинги. Доказательства были нужны, и Федор их собрал. По тому он встал со своего места и объявил:

— Я схожу с этого места, и сидеть мне на нем или нет, решите вы, здесь и сейчас. Но, сперва, вы выслушаете людей, которых вы знаете. Будете слушать, или нет?

— Будем, — зашумели бояре.

— Ну, тогда, начнем, с небезызвестной вам, Арлиты Готлинг.

Все замолчали, когда в зал, плавной походкой, уверенной в себе женщины, вошла двенадцатиградская княгиня. Подойдя к постаменту кресла, она поднялась на одну, из трех, ступеней, оказавшись на голову выше всех присутствующих, и заговорила:

— Когда боярин Стас Прыщ, стал приемником моего мужа, став Витязем света, мне не могло даже в голову прейти, что произойдет дальше. Но не мне вам объяснять, сами все знаете. Безнадежное положение, рождает отчаянные поступки. Одним из таких поступков, стала отправка экспедиции к Воротам Моргоза...

При этих словах, присутствующие неодобрительно зашумели, а княжна продолжала:

— В экспедицию входили: десяток проверенных воинов, от боярина Шило и моих телохранителей, и изгнанный Стеонский маг, по имени Ворон... — Ответом ей стала глухая напряженная тишина....

Когда княгиня закончила свое изложение событий, которое сильно отличалось от того как это себе представлял Федор, наступила очередь Ворона. Тот не стал взбираться на лестницу перед троном, он подошел к трону и встав к нему спиной, лицом к собранию, начал свой рассказ.

Федор и раньше знал, что его друг не чужд поэтического слога, но, то, что рассказывал Ворон, было просто изложением скандинавского мифа, не иначе. Но потом, до Федора дошло, что выпускник, бывший, как выяснилось преподаватель Стеоны, не скальдом быть не мог. По этому, он сам решил послушать, и заслушался.

Не все было так, как излагал хитрый рассказчик, но в целом верно. А он рассказывал, указывая на события и случаи, о которых Федор и забыл. Когда он рассказал про коньячную реку, среди слушателей возник хохот, а когда повествовал о побеге из Южной Стеоны, присутствующие просто затаили дыхание.

Федор отвлекся, когда кто-то аккуратно похлопал его по плечу. Повернув голову, он увидел улыбающегося Рантера, в костюме слуги, подающего ему поднос уставленный кубками с вином. Удивленный Федор автоматически взял кубок, а Рантер снова улыбнулся и побежал дальше по залу. Теперь князь обвел взглядом помещение. Зрелище, которое он увидел, было живописным, и в его понимании, забавным. Бояре сидели просто завороженные рассказом Ворона, который уже повествовал о пропаже Федора, и о том, как шли по его следу, до самой ледяной долины. А возле бояр, стояли свободные ясты, вежливо предлагая слушателям кубки с вином.

Может быть, в Соромее привыкли к ястрегам как к рабам. Но эти рабами не были, они могли разорвать на месте, при малейшей попытке возразить или усомниться, в правдивости рассказчика. Но они стояли и улыбались, Федор улыбнулся им в ответ, и продолжил слушать рассказ.

Слушал о том, как он расколдовывал замороженного магистра Южной Стеоны, и организовывал переворот в долине льда. Как несся на, созданном им из обломков саней, ледяном буере, который Ворон назвал ледовой ладьей, среди лопающихся льдов. И как на последнем усилии перевалил край долины и грохнулся в болото. Не упустил рассказчик и мужика всезнайку, и выезд великого князя с поля битвы, вызвав у бояр дружный приступ хохота.

Рассказчику тоже дали большой кубок с вином, и он громко отхлебывал из него, выдерживая паузы в нужных местах. Как понял Федор, публично врать, Ворон был великий мастер.

— Княже, уже обед давно прошел, боярскую думу кормить надо, перемрут бояре с голоду. Как у них в животах урчит, аж за стенами кремля слыхать. — Услышал Федор тихий шепот. Он стряхнул очарование рассказа и повернул голову, рядом стояла Сунильда.

— Что по домам распускать?

— Нет, здесь покормим, ты Ворона останови, а то он их голодом уморит.

— Не стоит пусть на одном дыхании слушают, а вы тихонько тащите сюда столы, пусть бояре силы подкрепят.

Так и сделали, бояре, увидав столы, оживились, а когда на них стали ставить закуски, просто начали брать и есть, никого ни о чем не спрашивая. Федор тоже основательно поел.

А Ворон уже вещал героической стойкости двенадцатиградской пехоты, сумевшей остановить в чистом поле, несущийся конный клин рыцарей Арея. Он называл имена героев, рассказывал кто, что делал, думал и как себя вел. Затем он перешел на магов, описывая только то, что, по его мнению, мог видеть внешний наблюдатель, тактично не касаясь реальных вопросов битвы.

Затем была повесть о Дыминском купчие Портке, и княжьем коне. Рассказ о второй армии рыцарей Арея, преданной своим магистром. Но тут уж Ворон совсем заврался, и Федор хотел вставить свое слово. Но когда он уже набрал в грудь воздуха, его остановила Сунильда, положив руку на плече и отрицательно покачав головой. И он решил смолчать.

Кончил Ворон еще через пару часов, когда на улице уже сгустились сумерки, и в палати зажгли свечи. Кончил рассказом о последнем бунте, который привел очень точно. Вселяя в слушателей надежду, что если так точно, излагаются известные события, то все остальное, чистая, правда.

Когда рассказчик умолк, в полати повисла настоящая тишина, которую нарушил боярин Кожака. Он, тяжело встал, опираясь на посох и произнес:

— Не вижу причин, не признать этого человека Призванным, я признаю его новым Готлингом, законным князем Двенадцатиградия.

Следом за ним, стали вставать остальные. Здесь не поднимали рук, здесь вставали сами. Под конец голосования сидело трое, все трое бояре из рода Прыщи.

Князь был избран, теперь избран законно. Если раньше он мог занять любой другой стол, то есть княжить в любом из городов княжества. То теперь, все другие права, на Ростокский стол, отныне стали пустым звуком.

Федор вошел на постамент, с него низко, в пояс поклонился боярам, и сказал ритуальную фразу:

— Спасибо люди добрые, обещаю не чинить вам зла, и защищать вас от всякого лиха.

Пять представителей храмов встали, возложив руки на клятвенные знаки, и хором произнесли:

— Да будет так!

Оставалось непонятным только одно, что скажет Стеона....

* * *

А потом был пир. Бояре так и не ушли до утра. Они произносили здравницы и тосты, в честь нового князя. Понимая, что все уже позади, борьба за власть окончена, князь законен и силен. По этому случаю объявили политическую амнистию. И Федор отпустил и бояр и детей их, без наказания и выкупа. Решив про себя, пусть у рыцарей поучатся, не в солдатах а в заложниках посидят, не будет их в Ростоке, все уедут по обмену, а пока пусть радуются, что живы.

* * *

Утром Федор мучительно вспоминал, чем, по мнению врачей его мира, хронический алкоголизм, отличается от бытового пьянства. Не то, чтобы было состояние всеобщего похмелья организма, нет, просто чувствовал он себя не важно. Он дал себе зарок, в следующий раз, сослаться на болезнь, и отказаться от пьянки. Тем более что, дел у него....

Первый, кого он попросил прийти с утра, был начальник полиции. Его он встретил сидя в кресле, одетым в соответствии с его пониманием момента, не по походному, но и не по домашнему, он был одет на выход а халат висел на спинке стула. Ястреги, по его приказу, слуг не пустили. Федор еще откровенно испугался, когда на пиру, Сунильда сообщила ему, что его теперь, будут одевать, три специально нанятые девицы. Этот интим, он, пока, оставил за собой.

Алвард Шило, вошел без доклада, как-то странно вытянувшись в струнку. Федор сильно удивился, глядя на изменения, произошедшие с этим человеком. Он был одет в парадный, зеленый костюм, со стоячим шитым золотом воротником и кучей блестящих пуговиц, белые панталоны и черные сапоги до колен. На груди, старшего полицейского княжества было несколько орденов, представлявших собой, различные варианты восьмиконечных звезд.