— Ты... слышишь их?.. — тихий хриплый голос ночного прозвучал настолько неожиданно, что я вздрогнул.
— Кого?
— Не наши... нет... — Даниил протянул руку к стене, словно желая коснуться замерших на камне в сотне метров от нас водных брызг и пены. — Ушедшие... Рассыпавшиеся прахом... морской солью... горелой травой... Ваши мертвецы и морские... По самому краю...
— Краю? — я прикрыл глаза, пытаясь вслушаться в странную тишину зала. Главное, чтобы истоки этого находились не в больном мозгу ночного. Что-то... шум волны, или шум листьев в лесу? Уже начинающее просачиваться в меня шептание прервал хриплый вскрик Даниила. Я открыл глаза, глядя на него.
— Габриэль, ты не можешь не слышать их! Это Преддверие!!! Порог мира!.. — во взгляде, опустившемся на меня, плескалась непроглядная ночная тьма...
Ночной замер, вновь прислушиваясь к неведомым голосам. Губы его почти неразличимо двигались, и сначала показалось, что слышно его шёпот. Но голос нарастал, выливался из ниоткуда дрожащим эхом, бесцветным шёпотом тысяч мертвецов, что остались только на этих стенах, да в памяти тех, кто выжил.
Крови... летят на запах крови псы да вороны... скоро, скоро край волны небес станет чёрным... Долго, долго ждать нам и не проснуться... Никогда.. никогда нам уже не вернуться... Крови... бегут на цвет крови волны, скоро, скоро край небес волной станет тёмной... Небо... небо и все мы едины... крови... крови хотят и гроза, и тьмы льдины... Долго... Долго нам ждать, не дождаться, ветром.... листом да дождём... возвращаться....
— Где-то... Когда-то и где-то... — теперь я и сам уже не мог различить, где мой шёпот, где плач ушедших в небытиё или другие края поднебесные.
В погребальную песнь вклинился тихий, протяжный скрип. Откуда-то сверху. Я рассеянно сделал несколько шагов ближе к стене. Медленно, как только тронувшийся с перрона поезд, вся монолитная толща потолка сползала вниз. Лицо верхнего воина ещё было видно, но птица за его спиной уже исчезла. Словно кто-то срезал часть стены.
— Навь! — ночной даже не повернул головы на мой оклик. — Навь, очнись! Потолок опускается!! Нужно вернуться!
— Возвращаться... — вторя мёртвому эху, прошептал он.
Я оглянулся — и едва не закричал — из слабо светящегося проёма в тот коридор, куда мы попали из ловушки, ползли красноватые плети тумана. Изгибаясь, как тонкие выросты на листе росянки, готовящейся поймать жертву, они занимали весь проём, наползая и наползая, языками призрачного пожара.
— Навь!! Да очнись ты!!! — я встряхнул его за плечи. Он вздрогнул, опуская голову.
— Нам некуда возвращаться... — фраза прозвучала осознанно, но глаза по-прежнему оставались черны... И чернота эта обрушилась на меня, заливая, топя в себе...
Как в странном глубоком сне, где можно различить только тёмные контуры предметов, выступающих из темноты, опознать их, но не увидеть, я стоял в том же огромном зале.
— Габриэль... — мягким шорохом скользящего по стеклу снега шепнул Навь. Существо рядом со мной было холодом лунного света, упавшего в бесконечный коридор темноты и зеркал... За его спиной, сквозь кружево, сплетённое из самой сути этой темноты, наползали языки тёмного огня, вливались в тонкие канавки на полу, расплавленной лавой устремляясь к нам...
И мы понеслись прочь от разливающейся по полу смерти... под холодными взглядами сотен и сотен мёртвых воинов, провожающих нас кто поворотом головы, кто движением руки с тусклым блеском камней в браслетах и кольцах... Взмётывались над головами неподкованные копыта водяных коней, полупрозрачные, как из камня юга. Рваные тени птиц падали из-под начинающих движение лезвий. Птицы вылетали из теней под заляпанными кровью плащами...
Уже на полпути к нам скрипел потолок. Что-то механическое гудело за поражающей воображение единой плитой камня, прощёлкивая, словно огромные чугунные шестерёнки цеплялись друг за друга покрытыми ржой выступами. Я оглянулся невольно назад, когда зацепился носком сапога за выемку. Тёмное пламя нагоняло — пятьдесят метров — не больше... И столько же до спасительного лаза в стене, в самом основании ожившей гудящей воронки...
Последние несколько метров меня протащило с такой скоростью, что не было даже выписанных тьмой на черноте стен, только невероятный по ощущениям прыжок в никуда, словно мы с разбегу упали в тёплое облако тумана.
— Ахх... — тихим эхом прошелестел голос ночного где-то сбоку и темнота закружилась, выпуская меня. Я успел ещё увидеть, как в светлом проёме лаза опускается сверху потолок — эти тёмные пятна... Пятна крови от раздавленных некогда тел... И красные потёки тумана, пригибающиеся и жмущиеся к выемкам — словно наполняя их пересохшей уже много веков назад кровью...
В спину ударило чем-то невыносимо-твёрдым. И меня отшвырнуло обратно — к проёму, откуда упруго хлынула волна воздуха, вытесненного плитой, полностью накрывшей зал. Пустота под ногами тонко гудела, когда мы летели вниз — я пытался ухватиться хоть за что-нибудь. Ладонь больно проскребла по каменной кладке. И тут же что-то сильно врезалось в грудь, словно я с разбегу налетел на каменную пятерню. Воздух вышибло, а грудина прогнулась, почти ломаясь, почти разрывая лёгкие осколками, такими мелкими, першащими в горле осколками рёбер...
Темнота... разноцветные искры стайкой июльских мотыльков пролетели в ней под сомкнутыми веками. В голове звенело, а воздух осязаемо-шероховатой сухостью лился в горло. Между лопатками впивалось болезненно что-то острое — я едва шевельнул плечом. Как же приложился... да ещё так близко к хребту...
Верхняя часть моего тела лежала на чём-то относительно мягком. На несколько мгновений пронзила омерзительная мысль — не приземлился ли я в чьи-то останки? Но запаха разложения не чувствовалось. Я попытался поднять голову, но со стоном опустил её обратно на это мягкое нечто. Шеи коснулось мокрое и шелковистое. Холодное. Ткань? Волосы? Так это Навь смягчил моё падение... Затылком я тоже ударился — но основной удар, слава Небу, пришёлся не на него. Разбить голову в подобном месте, с неадекватно себя ведущим ночным на шее — просто верх удачливости.
Он-то живой?
Морщась, я сел — спину мерзко защипало, и боль, как паучок, растянула вокруг поврежденного места тонкие подрагивающие лапки. По коже текло вниз — тонкой, но не думающей пока останавливаться струйкой. Я повернул голову, краем глаза пытаясь разглядеть, обо что меня так приложило. Темнота... Может быть, наверху что-то видно лучше? Нет... Только лёгкий сквознячок уходил куда-то в сторону. Если я зажгу огонь, Алая снова пойдёт на него, как на приманку. А если начну метаться, могу потерять Даниила, если, конечно, это он то, относительно мягкое, что лежит подо мною. Ещё можно свалиться куда-нибудь, в более... неприятное место.
— Ох... Небо!.. Чтоб мне со слуа повстречаться... — я встал, потеряв на мгновение равновесие и едва не наступив на тело. — Навь?
Ответа не последовало. Присев рядом на корточки я нашарил волосы, мокрые, недлинные... В темноте, после удара о твёрдую поверхность ещё в самом начале, голова кружилась — и я опустился на одно колено. Во что-то, сперва мягкое, а потом встретившее ногу костяной твёрдостью. Небо... Наощупь удалось понять, что это рука. Безвольная и вялая. Вздрогнув, я осторожно переложил её. Тёплая, хотя бы... ткань рукава, под моими пальцами, сменилась вновь волосами и кожей.
Отодвинув несколько прядей и шаря вслепую по воротнику рубашки, я коснулся шеи — пульс отдавался лёгким биением, пусть и несколько неровным. Что-то в положении руки меня смутило. Я вновь нашёл её и ощупал — переломов не было, но вот... В поднятой руке ощущалось, как мягко и влажно проворачивается выбитая из сустава плечевая кость на растянутых связках и мускулах. Со стороны ночного не раздалось ни стона. Может, это и к лучшему. Ещё раз ощупав пальцами его спину и плечо, я осторожно придал руке более естественное положение.
— Только не вздумай прийти в себя именно в этот момент... — взявшись за плечо, я некоторое время примеривался, чуть шевеля его. Благо, сейчас Даниил всё равно ничего не чувствует. Потом, с лёгким поворотом, вбил гладкий шарик навершия кости обратно на место, рывком совмещая суставные поверхности и ослабляя напряжение на растянутые связки. Даниил коротко дёрнулся.
Осторожно перевернув его и кривясь от боли в спине, прошедшей рядом с позвоночником по липкой дорожке крови, я машинально отвёл волосы у него с лица. Приходит в себя? Или это реакция организма на боль? Может, у него ещё что-то повреждено? Присев, стараясь на этот раз не опуститься коленями на какую-либо чужую конечность, я начал с головы осторожно ощупывать его тело, проверяя, целы ли кости. За левым виском обнаружилась небольшая, запятнавшая пальцы липким, ссадина. От таких ударов, даже самых незначительных, всегда есть кровь. Влажная рубашка — тот красный туман осел на ткани и волосах. Мерзко, должно быть... И пыль, грязью уже расходящаяся на подушечках пальцев, застыла на его ладонях липковатым налётом.
Путаясь в петельках, я стал расстёгивать жилетку, чтобы проверить, в порядке ли рёбра и грудина, когда на моих запястьях стальными тисками сомкнулись пальцы.
— Кто...? — хриплым, чуть дрожащим голосом прошептал Даниил.
— Габриэль... — я попытался высвободить руки. Нужно всё же проверить, все ли с ним в порядке.
Пальцы разомкнулись и ночной попытался оттолкнуть меня. Что ж... Я отодвинулся в сторону, но не встал. Спину неприятно щипало, отдаваясь мелкими ударами молоточков в затылок и лопатки. Как же, должно быть, больно ему — он-то упал вообще лицом вниз. Нос, наверное, тоже сломан... Надо всё же проверить рёбра.
— Даниил, как ты? Где-то болит?
— Повсюду... — ночной тихо вздохнул, осторожно пытаясь сесть. — Ч-чёрт! — влажный хруст эхом отразился от темноты в сопровождении заковыристого выражения на русском. Раз уж он ругается, рассудок его, скорее всего, в порядке — построить подобное предложение так, чтобы оно имело смысл...
— Навь, спокойней... я хочу проверить, целы ли у тебя рёбра, будь добр, не хватай меня за руки... — я осторожно нащупал пуговицы его рубашки — если болит всё, он вряд ли выделит на общем фоне что-то серьёзное.
— Если что и сломано, от твоего осмотра лучше не станет... — он отвёл мои руки. — Оставь, само срастётся. Лучше скажи, ты чувствуешь здесь направление?
— Ну, как желаешь.. — я отодвинулся, поводя раскрытыми ладонями в воздухе, пытаясь нащупать что-нибудь, или почувствовать влажной кожей движение воздуха. — Сквозняк немного есть... Я глупец — почему не сообразил этого прямо там? Голова моя дубовая... — наощупь в кармане нашёлся коробок спичек, а в сумке помятая свечка, оставляющая на руках жирноватую плёнку. Зашипело, запахло едким дымом. Свечка медленно, неохотно, но занялась. Ореол света оказался не больше сантиметров десяти-двенадцати в диаметре — и пол, который, несомненно, здесь был, и гипотетические стены и потолок оставались невидимыми для моих глаз.
— Будем двигаться в направлении движения воздуха, — я показал на уверенно наклонившийся куда-то вправо текучий стилет огонька. — В любом случае выйдем отсюда, не каменный мешок, и не склеп.
— Мешок с темнотой... Дай мне руку, я не вижу ни где ты, ни что ты там такое делаешь.
— Не видишь? — я пододвинулся к нему, сперва нащупав колено, облепленное грязной, порванной неровно штаниной, а потом руку. — Странно... — обернувшись, я понял, что он имел в виду. Свет становился видимым только в этих десяти сантиметрах. Словно темнота была чрезвычайно густой смолой, через которую не проникало ничто. Поднеся свечу к лицу, поближе, я даже вынужден был прижмуриться от возникшего внезапно яркого света. — Тогда тебе лучше не выпускать мою руку ни на секунду, особенно во время движения — если мы разойдёмся, возможно, уже не сможем друг друга найти.
Холодные пальцы мёртвой хваткой вцепились в моё запястье. Из такого захвата даже при желании так просто не высвободишься.
— Ты, похоже, сильно поранился... — пальцы, чуть дрогнув, сперва передвинулись вверх по руке, а потом быстрыми касаниями осторожного паука перебежали к лопаткам. Я непроизвольно дёрнулся, инстинктивно отстраняясь — другой рукой он нащупал моё плечо.
— Спиной обо что-то ударился. Не смертельно, — мне показалось, или он только что облизнул пальцы?!!
— Тогда веди.
Я осторожно потянул его за собой, внимательно наблюдая за огоньком.
Свеча неизменно указывала вперёд, и пока что ни в какую расщелину мы не свалились, и даже не попались в ловушку. Эхо менялось — теперь вместо подобия колодца путь шёл по тоннелю. Изгибающемуся — мы пару раз наткнулись на стенку при повороте, и чрезвычайно неровному — иногда я или ночной запинались с приглушённой руганью, и ушибали ноги о невидимые камни или что-то, на ощупь на них похожее. Даниилу приходилось хуже — одна подошва всё-таки отслоилась и теперь шаг его левой ноги сопровождался ритмичным угнетающим пришаркиванием.
Вскоре я стал замечать, что реже запинаюсь о неровности на полу. Не удавалось определить, сколько точно времени прошло — свеча, уже залив руку воском, оплыла примерно на четверть — но таяла она неровно.
Иногда возникало ощущение, что огонь её проедает, как папиросную бумагу, а порою воск казался целостней старого речного камня... Здесь ничто не могло быть точно измерено, взвешено или прочувствовано, но всё оставляло затхло кислый привкус в горле.
Я с удивлением заметил, что могу различить некоторые неровности на полу.
— Слава Богиням! Из этой тьмы мы выбрались... — Навь неожиданно остановился и протянул вперёд руку. На кончик его пальца, на ноготь, обломанный с края, но гладкий ближе к лунке, упал и задержался там бледный красноватый отсвет. — Но... мы в другом мире... кажется...
— Это очевидно, — вздохнув, я вышел за поворот, который глушил до этого бледные потоки тусклого света. Перед нами уходил в красноватое марево, разлитое под потолком, длинный коридор из грубого, необработанного камня с крупными порами. Кладка на потолке была щелястой. Из этих щелей, неровных проёмов и щербин струился, слегка пульсируя, блёклый, угнетающе мрачный, несмотря на красный оттенок, свет. Что-то, напоминающее пар под потолком русской бани, если плеснуть на каменку воды или кваса.
В разные стороны из коридора отходили либо тёмные, либо ещё более яркие проёмы. Выложенные аккуратными камнями, и прорубленные, причём так грубо, что возникало ощущение, что их прогрыз чудовищный червь. Из нескольких арок в коридор текли странные тени, и вокруг них дрожали от колебаний воздуха выложенные мозаикой узоры. Покопавшись в сумке, я вытащил мелок. Сделав маленькую стрелку на стене, пошёл вперёд. Навь где-то за спиной хмыкнул.
— Не хочу разочаровывать тебя, но мы уже давно заблудились.
Я даже не оглянулся — чутьё чутьём, но лучше подстраховаться.
— Вовремя принятые меры предосторожности позволят нам хотя бы ориентироваться здесь. Чтобы в один и тот же коридор не соваться три раза кряду, или помнить, где тупики. Признай, есть же в этом рациональное зерно, — подойдя к первому проёму, я подождал, придерживая дыхание, не качнётся ли огонёк — но свеча гордо оставалась непоколебимой, лишь немного уклоняясь куда-то вперёд по основному коридору.
