Джон остановился на той же ступени, на которой стояла матриарх. Бенезия видела, как побелели пальцы Шепарда, обхватившие трубу поручня. Вроде бы, как помнила азари, она редко видела старпома, пользующегося перилами, а вот сейчас она знала, что если он не будет держаться за перила — он может упасть. И от слабости — скатиться вниз.
Повернувшись к нему, Бенезия шагнула и обняла Шепарда. Обняла, ни слова не говоря, не стремясь встретиться с ним взглядом. Она ощутила напряжение мышц, ей показалось, что она уловила опасение Джона — он очень не хотел сейчас упасть. Куда он шёл? Вряд ли в БИЦ, хотя он — по пути. В Медотсек — тоже, поскольку Шепард, как и большинство относительно здоровых мужчин, опасаются врачей и всего, что связано с медициной.
Матриарх почувствовала, что Шепард несмело коснулся её талии. Если она обняла его, сама первая обняла, пусть только для того, чтобы поддержать, чтобы предупредить падение, то почему бы ему не обнять её? Они же... они же были очень близки, предельно близки... И сейчас они близки. Душевно, духовно близки — в этом у Бенезии не было ни малейших сомнений. Ей не хотелось это движение руки Шепарда объяснять только инстинктом. Мужским сексуальным инстинктом. Очень не хотелось. Она ощущала, что за этим простым движением стоит что-то большее. Шепард вполне мог бы и не касаться талии азари — он крепко держится за поручень и относительно прочно, но всё же стоит на ногах. Сам стоит. Хотя, кто может предугадать, что будет с ним в следующую секунду?
— Бена, прости, — тихий голос Джона ворвался в тишину лестничного прохода. — Я не должен был...
— Ты должен, Джон, — тихо ответила азари. — Должен понять, что для меня ты — человек. Прежде всего — человек. И ты имеешь все права быть слабым, быть уязвимым.
— Я не могу, Бена. — Шепард не смотрел в лицо спутницы. — Не могу... — повторил он.
— Можешь, Джон. — Бенезия обняла его крепче. — Идём. Я помогу тебе дойти. Знаю, ты шёл к себе. Идём, — она помогла Шепарду сделать шаг, подняться на ступеньку. — Идём, — повторила она, увидев, что Шепард по-прежнему цепляется за поручень. — Джон, не надо...
— Надо, Бена, — тихо сказал Шепард. — Я не могу...
— Можешь, Джон. Ты — обычный человек. И ты можешь быть и слабым и уязвимым. Потому что ты — не один, — в голосе матриарха прозвучала убеждённость, и Шепард не смог её не заметить. — Немного держись за поручень, не цепляйся. Я тебя поддержу. И ты дойдёшь.
— Бена, я...
— Сам, конечно, сам, Джон. А я тебе — помогу. — Бенезия отметила, что они поднялись на площадку, откуда начинался 'каютный коридор'. Идём. Уже недалеко.
Шепард сам отпер замки двери своей каюты, отодвинул в сторону створку, переступил порог, нащупал сенсоры включения потолочных софитов. Бенезия поняла — он не хочет, чтобы она превратно истолковала складывающуюся ситуацию. Включи он настенные софиты — и... А потолочные — почти полный свет. Впрочем, сейчас, когда он в таком душевном раздрае пребывает — может быть, это как раз и к лучшему — мощное, сильное освещение места постоянного обитания, как утверждают медики-люди, способно отвлечь человека от тяжёлых мыслей. А в том, что сейчас мысли у Шепарда как раз в большинстве своём тяжёлые, сложные, матриарх не сомневалась.
Шепард остановился. Попытался было отшагнуть от Бенезии, но та не позволила — ей было ясно, что ещё немного — и Джон упадёт. Упадёт от слабости, от царящего в душе разлада. Он, конечно, пытается усилиться, пытается заставить себя вести соответственно служебному рангу, но... Он — прежде всего человек. И он вполне мог бы войти в состояние Струны, но... не хочет это состояние часто вызывать, не хочет его часто использовать. Он боится... Кажется, у землян это называется 'боязнь привыкания'. Люди вообще чрезвычайно любопытны, неуёмны в своём стремлении изведать на своём собственном опыте всё, что предлагает окружающий мир: и то, что можно посчитать хорошим и безопасным и то, что можно счесть плохим и вредным. Вот Шепард и боится привыкнуть к тому, что может в любой момент снова и снова войти в состояние Струны, чтобы справиться с очередными проблемами — мелкими или крупными.
— Садись, Джон. Не в кресло — на диван, — тихо сказала Бенезия, едва заметно направляя Шепарда к мягкому уголку. Старпом подчинялся, но он явно раздумывал, и азари чувствовала: он готов удовольствоваться и креслом. А сейчас кресло — не лучший вариант. Тогда она не сможет быть рядом с ним. Диван — намного лучше. Там больше места, ему сейчас нужно чувствовать кого-то рядом с собой, кого-то, кому он сможет доверять, перед кем не будет пытаться снова и снова соответствовать некоему служебному рангу. А что ему ещё остаётся, если он не хочет снова и снова вызывать состояние Струны? Только вспоминать о том, что он — капитан, офицер и старший помощник. Это его, отдавшего всю жизнь армии, поддержит, но надолго ли? Эффективно ли? Безопасно ли? Нет. Ни эффективно, ни безопасно, ни надолго это Шепарда, как была уверена Бенезия, не поддержит. Потому что Джон не родился воином. Он родился обычным человеком.
Да, мужчиной. Но... Ей-то, восьмисотлетней азари, хорошо известно, что разумные органики виртуозно научились спекулировать на половой принадлежности. И особенно доставалось мужчинам. Будь то саларианцы, кварианцы, турианцы. Люди появились в Большом Космосе сравнительно недавно, но, как оказалось, они тоже не избежали этой печальной участи. Явик многое пояснил Бенезии, ведь протеане вели наблюдение за человечеством долгие столетия. Пока не пришли Жнецы, протеане эти наблюдения — и исследования тоже, кстати — не прерывали. Потому-то они видели, как столетиями нарастал вал этой спекуляции на половых вопросах, когда особенно страдали мужчины.
О, эти завышенные ожидания, эти дутые обязательства, которые сами мужчины на себя в большинстве своём брать отказывались, инстинктивно понимая, осознавая, что не смогут этим обязательствам соответствовать, а потому эти обязательства не смогут выполнить. Но общество, ведомое женщинами, издевалось над мужчинами как только могло и потому... потому мужчины гибли намного чаще, чем допускала естественная эволюция. Ей, матриарху азари, было многое известно о том, как и почему исчезли мужчины-азари. А теперь, когда ей многое пояснил Явик — тем более многое известно. За силу расы азари, имевшей все шансы теперь стать сильнейшей расой Галактики — при определённых условиях, конечно, куда же без этого — сами азари заплатили однополостью. Мужчины-азари не казались, они не были актёрами и артистами, не были, как это говорят люди, лицедеями. Они были, существовали, жили и действовали. Не выдавали желаемое за действительное. А потом... потом мужчины-азари исчезли. Потому что протеане слишком резко вмешались в эволюцию расы азари. Потому что 'быть' оказалось слишком... недостаточно что-ли для аппетитов и желаний протеан, стремившихся сделать именно из азари идеальную расу. По их, протеанско-узкорасовым представлениям, пусть и имперским, идеальную. А результатом стала искорёженная раса. Которая теперь оказалась перед угрозой тотального уничтожения. И если так же безжалостно относиться к мужчинам любой другой расы — они ведь тоже могут вымереть. Доказано же, что они — первые, кто принимает на себя все удары, будь то война или познание. Да, они менее осторожны, но...
Шепард осторожно и медленно сел на диван. Бенезия почувствовала, что он не хотел садиться. Немного посопротивлялся. Но всё же сел. Вряд ли сел на диван, если бы был один, а ей... он уступил. Так или иначе, но уступил. Сидел неподвижно, опустив голову, руки сложил на коленях. Напряжение в мышцах сохранялось — это азари ощущала хорошо, ведь она продолжала его обнимать. Несильно, но всё же обнимать, а значит — чувствовать. Мельчайшие изменения. Ей это сейчас нужнее, чем ему. Она знает его сильным, мощным, почти всемогущим. И теперь она знает его, когда он слаб. Когда он — уязвим. Очень уязвим. Если азари заплатили за свои биотические возможности однополостью, то Шепард заплатил за свои внегалактические возможности почти постоянным страхом перед перспективой быть воспринятым как совершенно реальный монстр. Он, вполне возможно, ещё даже сотой доли своих возможностей не опробовал, а уже боится, опасается, пытается загнать себя в жесточайшие рамки и удержаться в этих рамках, несмотря на колоссальную нервную и психическую нагрузку. Она, азари, это хорошо знает. У неё на нервную систему тоже падает двойная нагрузка, ведь и биотика тоже проводится по нервным путям, затрагивает всё тело. Не у всех азари, конечно, но у мастеров, которых в своей жизни Бенезии пришлось повидать немало, биотика способна распространяться по всему телу без малейших исключений.
Шепард молчал. Сидел почти неподвижно. Голову не поднимал, смотрел куда-то в пол. Бенезия не торопила его, не пыталась начать какой-нибудь разговор. Она ждала и хотела, чтобы сначала Джон расслабился. А он — не расслаблялся, не оттаивал, не переставал быть напряжённым. Да, это — не Струна, это опасение показаться слишком слабым, слишком немощным. Он — капитан ВКС Альянса, эн-семёрка, сейчас практически совмещает две должности: старпома и командира десантного экипажа. Почти единственный профессионал, который способен хоть как-то нормативно выдержать такую нагрузку. И он её выдерживает. Старпомовские обходы, вахты у Звёздной карты, постоянное общение с Андерсоном, Аленко, Прессли, Адамсом, Моро. Деловое общение. Можно сказать — служебное.
А вот с личным... Да, во время стоянки на Иден-Прайм, у многих нормандовцев, не у всех, конечно, но у многих — составились пары. Пусть предварительно, но кто сейчас точно сможет сказать, у кого из них получится образовать крепкую семью, а у кого нет. И семьи, кстати, тоже бывают разные. А Шепард... Он всего лишь один раз уступил ей, матриарху азари. Может быть, уступил потому, что знал: без Струны он не сможет снять с неё, возвращённой к обычной жизни, проклятие бездетности? Возраст? Её возраст?! Да, у неё — солидный, даже по азарийским меркам, возраст. И что? Это исключает близкие взаимоотношения между ней — азари и им — человеком? Совсем-совсем исключает? Не доказано! А раз не доказано, значит — возможно. Шепард остался верен своей Дэйне. Кому как не ей, Бенезии, об этом судить: опыт у неё богатый, аналогий, причём полных — слишком много, чтобы поверить в какую-то другую вариацию. Дэйна — даже не невеста Джона, она — его девушка, а их у любого достойного молодого человека всегда предостаточно. Женщины выбирают лучших и конкуренция за лучших мужчин у женщин тоже жесточайшая. Почему-то разумными органиками всегда выпячивается вопрос о конкуренции мужчин за женщину, а вот вопрос о конкуренции женщин за мужчину — замалчивается. Или сводится к куцым маловразумительным фразам.
Шепард — нормальный мужчина. Он, конечно, офицер, старпом и десантник высокого ранга подготовленности, но прежде всего он — человек. И достаточно молодой хоть по человеческим, хоть по азарийским меркам. Сейчас слава Богине, на Земле предостаточно возможностей для регулирования рождаемости. Всяких-разных. Так что вопрос о нежелательной беременности снимается автоматически. Конечно, при должном отношении и мужчины и женщины, но кто или что мешает проявить это самое должное отношение? Да никто и ничто не мешает!
Сомнительно, что Дэйна не понимает, что Шепард — завидная партия для любой другой землянки. Будь то девушка или женщина — всё равно. Она, как была убеждена Бенезия, это прекрасно понимает. Ведь взаимоотношения между ней и Шепардом строились не на пустых обязательствах, а на доверии и на понимании. Да, сейчас они — азари и человек — вместе, но и Джон был честен с Дэйной и не настаивал ни на свадьбе, ни на деторождении, ни на отказе от спортивной карьеры. Она тоже понимала, что если уж Джон связал свою жизнь и судьбу с армией, то вряд ли удастся избежать длительных разлук, беспокойства, опасений, боязни, переездов следом за любимым человеком. Куда угодно, в самые неустроенные места, которые и на современных общедоступных картах далеко не всегда обозначены должным образом. Она приняла эту жизнь рядом с Джоном, но он никогда не привязывал насильно её к себе. Она занималась спортом, ездила на сборы, участвовала в любых соревнованиях, получала награды и чувствовала его поддержку. Что, эту поддержку Дэйна перестанет получать, если рядом с Джоном встанет она, матриарх азари? Нет, Джон не такой, он обязательно продолжит поддерживать Дэйну. Он Дэйну не бросит. Он её продолжит и страховать, и обеспечивать. Но он никогда не будет ею командовать и вмешиваться в её жизнь глубже чёткого предела. Он такой... понимающий.
Наверное, она одна из очень немногих обитателей фрегата, кто не воспользовался возможностью отправить по 'золотым каналам' сообщения — пусть даже пока что только текстовые — своим родным, близким, знакомым. Кому, в самом деле, ей писать? В Совет Матриархов? Незачем, да и преждевременно. Этите? Не поверит и не поймёт. Лиаре? Писала раньше десятки раз, дочь не ответила ни разу. И сейчас не ответит. Не "не может" ответить, а не ответит. Потому никому Бенезия так и не написала ни одного письма. Никому. Знакомые, приятели за пределами Идена? Вряд ли они её помнят — прошло столько лет с момента её внезапного и полного, чего уж там скрывать, исчезновения. Так что писать ей некуда и незачем. Вот на Цитадели, когда она сможет пройтись по станции, когда её увидят очень многие азари, тогда да, она сможет написать. Как минимум — Этите. Нет, в Совет Матриархов она писать не будет — понимает, что её уже там 'списали, сместили и уволили'. У бюрократов и чиновников такое очень быстро осуществляется — на полном автомате. Сейчас ей хорошо здесь, на 'Нормандии', она чувствует себя спокойно и более-менее уверенно. Она осваивается в этом мире и в этой жизни, понимает, что этот процесс — не быстрый. Ей не мешают, ей... помогают, поддерживают. А сейчас в её поддержке и в её помощи нуждается Джон. Её Джон.
Она понимает, что с Идена кое-какая информация о её появлении на планете ушла и на Цитадель и на Тессию. Трудно такую информацию удержать в любых рамках и под любыми колпаками. Пусть. Несколько суток — и корабль придёт к Станции. Вот тогда она сможет спокойно расшифроваться полностью, заявить о своём возвращении и официально, и неофициально. Это — её жизнь и она знает, что теперь никто над её жизнью не властен. А пока 'Нормандия' идёт к Цитадели, она нужна будет нормандовцам и прежде всего — Джону. Которому за эти часы — и до Идена, и у Идена и на Идене досталось — по полной. Чаше, схеме, программе — всё равно. Но досталось — это точно. И сейчас его слабость, его душевный раздрай, который она продолжает чувствовать — это только неизбежный 'откат'. После нервного напряжения, в котором он пребывал всё это время. Все эти часы. Потому что... Потому что Жнец оставался Жнецом и, даже стоя на Идене, он мог ожить и начать стрелять. По планете, по её жителям, по фрегату. Как бы тогда выглядел Шепард? Он-то за пилота Жнеца поручился, но... Он же не может полностью управлять пилотом инорасового корабля — надеяться на то, что он это может — абсурдно. И потому Шепард жил все эти часы в ожидании. Потому что Жнец — это профессиональный ликвидатор. Убийца. Что бы там кто из разумных ни говорил, но некоторые легенды должны оставаться в тени, должны оставаться неизвестными или слишком малоизвестными разумным органикам. Для того чтобы не вносить разлад в и без того не слишком прочную систему-схему взаимоотношений. Самых разных.
