Василий Блохин был уникален даже на фоне упырей своего людоедского ведомства. Его коллеги по нелегкому палаческому ремеслу один за другим спивались и сходили с ума, а он жил спокойно и полноценно, без рефлексий и депрессий. Трезвый взгляд и крестьянская сметка помогли ему рационализировать процесс забоя людей.
Блохин, например, придумал спецодежду советского палача: кожаную кепку, длинный кожаный фартук и глубокие перчатки с раструбами — все коричневого цвета, на котором кровь меньше заметна. Он же усовершенствовал процесс убийства, опытным путём придя к выводу, что целиться надо пониже затылка и стрелять чуть вверх, держа оружие немного вбок, тогда струя крови и мозга получалась меньше и риск замараться существенно снижался.
Сегодня специалисты по биологии мозга сказали бы, что у человека просто отсутствуют от рождения особые мозговые поля, ответственные за совесть и сострадание. Такие люди просто не способны чувствовать чужую боль, их бесполезно воспитывать, и самое жуткое, что такие выродки нередко пролазят на должности, где могут распоряжаться судьбами людей и даже страны...
Ещё Блохин любил до расстрела и после не спеша выпить чаю. Ему нравилось под настроение перед казнью задать несколько вопросов от себя чем-то заинтересовавшему его человеку, чтобы понять, кто перед ним. Нравилось, чтоб человек был образованный, культурный — врач, адвокат, епископ, писатель с интересными мыслями в голове. Это разбавляло рутину конвейерного уничтожения и придавало процессу некоторой пикантности. И людей проявленный к ним "человечный" интерес сбивал с толку, успокаивал, так что меньше ненужных криков и возни.
Ещё Василий Михайлович с детства любил лошадей, и в перерывах между работой рассматривал иллюстрированные книжки про них. После его смерти осталась библиотека из примерно 700 книг о коневодстве. Умел расслабляться человек.
В 1933-м экстерном поступил на строительный факультет, но бросил его на третьем курсе: не хватало времени, было очень много работы. В иные дни он мог "исполнить" за ночь 200 человек.
Впрочем, в НКВД его и без высшего образования ценили, — к концу войны Василий Блохин дослужился до генерал-майора. На его совести видные военные, представители творческой интеллигенции, учёные, обычные люди, которых он казнил почти каждую ночь десятками, собственноручно стреляя в затылок из любимого "Вальтера". Впрочем, Василий Блохин очень гордился тем, что лично расстреливал самых известных людей страны, в том числе военачальников Якира, Тухачевского, Уборевича, своего бывшего наркома Ежова, писателя Бабеля, журналиста Кольцова, режиссера Мейерхольда.
Именно Блохин руководил расстрелом польских офицеров, и лично расстрелял около 700 поляков. В 1991 году на допросе в Генеральной Военной прокуратуре СССР один из членов расстрельной команды, бывший начальник УНКВД по Калининской области Токарев вспоминал, как в первый день расстрелов к нему в кабинет зашел Блохин и сказал: "Ну, пойдем".
"Мы пошли. И тут я увидел весь этот ужас... Блохин натянул свою специальную одежду: коричневую кожаную кепку, круглые очки-консервы, длинный кожаный коричневый фартук, кожаные коричневые перчатки с крагами выше локтей. На меня это произвело огромное впечатление — я увидел палача!". Токаревское описание Блохина детально соответствует тому, которое со ссылкой на ветеранов НКВД привел в своей книге Теодор Гладков: "В швейной мастерской административно-хозяйственного управления НКВД Блохину сшили по его заказу длинный, до самого пола, широкий кожаный фартук, кожаный картуз и кожаные перчатки с раструбами — чтобы не забрызгивать кровью одежду". Перед этим Блохин обратился с запиской к руководству (она сохранилась в архиве) с жалобой, что после возвращения с работы домой от него воняет кровью и мозгами, так что даже дворовые псы от него в ужасе шарахаются. И чтобы ему разрешили пошить кожаное обмундирование, с которого хорошо смывать кровь.
В первую же ночь в Катыни Блохин и его подручные расстреляли 343 человек, заканчивали при восходе солнца, торопились. И Блохин приказал больше 250 не привозить... Процедура была такой: поляков поодиночке вели в "красный уголок", сверяли фамилию, имя, год рождения, надевали наручники. Затем, как показал Токарев, "вводили в камеру и стреляли в затылок, вот и все". В подвале установили еще одну рационализаторскую идею — транспортер, на который сбрасывали убитого. Транспортер подавал тело в окно, во двор, там расстрелянных грузили в машины, кузова накрывали брезентом и везли трупы в Медное. Там уже ждал ров, выкопанный экскаваторами "Комсомолец". Трупы сваливали в ямы и засыпали. Кузова от крови отмывали ежедневно, брезентовые полотнища после завершения операции Блохин приказал водителям сжечь. После каждой ночи Токарев сообщал заместителю наркома Меркулову: по такому-то наряду исполнено (т.е. расстреляно) столько-то.
Такой вот был рационализатор и ударник, осторожный и профессиональный. За Катынь Блохина наградили патефоном. А за всю карьеру государственный убийца удостоился стать кавалером высшего ордена Ленина, трёх орденов Красного знамени, ордена Отечественной войны первой степени. За безупречную службу был премирован автомобилем "Победа", именными золотыми часами, оружием.
Если партия приказывала, герой невидимого фронта Василий Блохин готов был исполнить любого. Правда, в самом начале карьеры его самого чуть не исполнили. После ареста наркома ГПУ Ягоды многих его сотрудников тоже ожидала пуля и крематорий, но Сталин лично вычеркнул фамилию Блохина из расстрельного списка со словами "Нам такие люди ещё понадобятся". Новое начальство Блохина побаивалось, пыталось всячески задобрить и продвинуть: "Вы отличный работник, мы не сомневаемся в вас, как в проверенном чекисте", — говорили Блохину, вручая очередной орден, присваивая звание или награждая ценным подарком. А он, чувствуя свою особенность, мог полушутя сказать в приватной обстановке даже самому высокому чину: "Вы ведь не сомневаетесь, что, если мне прикажут, я и вас исполню...".
Но после смерти Сталина уникального спеца и "рекордсмена" уволили. А спустя какое-то время разжаловали из генералов "как дискредитировавшего себя за время работы в органах". Затем отобрали все ордена, лишили пенсии, которая в четыре раза превышала среднюю зарплату по стране. В феврале 1955-го по одним данным Блохин умер от сердечного приступа, по другим — застрелился. Похоронили Василия Ивановича Блохина на Донском кладбище, неподалёку от братской могилы его жертв. Там же, на почётных местах, похоронены и другие сталинские палачи. В 60-х реабилитирован с восстановлением звания и наград...
Глава 554 "Грехи и грешники"
Вскоре к Николаю Николаевичу и Блохину подошёл другой палач-ударник, только на этот раз уже из его крымовского Министерства Порядка. Правда до рекордов сталинского ветерана потомку предстояло ещё работать и работать, если бы его недавно не прикончил ураганный рак печени на почве пристрастия к алкоголю. На момент смерти славный офицер имел на своём счету отравленных "новичком" и "полонием", застреленных и задушенных всего полтора десятка человек, тем не менее среди последнего поколения чекистов "ударник" ещё при жизни стал легендой. Николай Николаевич своим указом ещё пять лет назад присвоил ему генеральское звание, а потом и лично прикрепил золотую звезду к груди в Кремле.
Николай Николаевич ожидал, что более молодой офицер проявит к патриарху своего ремесла почтение, и ошибся.
— Хотите загадку, товарищ президент? — немного развязно обратился к нему бывший подчинённый, даже не поздоровавшись с Блохиным. — Носит рыжеватую шкуру, питается падалью и, по сути, сам является падалью? — Заметив, что Крымов невольно коснулся собственного лица, — бывший подчинённый успокоил: Нет, это не ваше альтер-эго, товарищ президент. Встречайте бурую гиену, неистово угорающую по мертвечине! — Герой указал рукой туда, где только что находился Блохин.
Крымов повернул голову и обомлел: вместо человека, там появилось мерзкое исчадие ада, косматое, с мощной клыкастой челюстью. Народ в избе заволновался. Постояльцы бросились пинками и всем, что попадётся под руку, изгонять вонючее животное вон. Через минуту за косматым Блохиным захлопнулась дверь. Был слышен лишь омерзительный визг изгнанника.
— Как же так? — не мог взять в толк Николай Николаевич.
— А во что должен превратится тот, кто жрёт только людские останки? — с непонятной Крымову издёвкой поинтересовался осыпанный им при жизни наградами офицер.
— Но он же не по собственной прихоти этим занимался, — произнёс Крымов, но тут же прикусил губу, не договорив, потому что вдруг с ужасом подумал о том, что же может ожидать того, кто отдавал такие приказы, если исполнителя его воли постигло столь суровое наказание.
Умерший сорокалетним от развалившейся печени генерал с выразительным видом пожал плечами, мол, итак всё понятно, и вдруг зашёлся в кашле, выплёвывая ошмётки собственной распавшейся печени.
Николай не мог на это смотреть и поспешил отойти подальше. Но как спрятаться от зрелища копошащихся вокруг живых покойников, если они везде вокруг. Сбежать на улицу было нельзя, — там носился ставший гиеной кровавый палач. К тому же с утра снова зарядил лить дождь. Невольно приходилось видеть то, чем становится человек, который при жизни бездумно сеял вокруг себя смерть.
Был тут знаменитый капитан Шрапнель, изобретатель снаряда, названного в свою честь, ставший генералом и миллионером. И получивший при жизни титул "убийца пехоты". Месье прожил очень благополучную жизнь, и умер в собственной постели, успев при жизни сполна получить почестей за придуманный способ убивать людей ещё гораздо больше и вернее, чем это делалось до него.
*
7 августа 1914 года шел жаркий бой: французы бились с немцами, которые только что перешли границу и вторглись во Францию. Капитан Ломбаль — командир французской 75-миллиметровой пушечной батареи — осматривал в бинокль поле боя. Вдали, километров за пять, виднелся большой лес. Оттуда появлялись колонны немецких войск, и капитан Ломбаль вел по ним огонь.
Вдруг какое-то желтое пятно, показавшееся слева от леса, привлекло внимание капитана. Пятно ширилось, словно растекалось по полю. На таком расстоянии даже в бинокль не удавалось разглядеть, что это такое. Одно лишь было ясно: раньше не было этого пятна, а теперь оно появилось — и передвигается; очевидно, это — немецкие войска. И капитан Ломбаль решил на всякий случай пустить в ту сторону несколько шрапнельных снарядов. Быстро определил он по карте, где именно находится пятно, сделал расчеты, чтобы перенести огонь, и подал команды.
С резким свистом снаряды понеслись вдаль. Каждое из четырех орудий батареи сделало по четыре выстрела: капитан Ломбаль не хотел тратить много снарядов на эту непонятную цель. Всего лишь несколько десятков секунд продолжалась стрельба. Однако пятно перестало растекаться по полю.
К вечеру бой затих. Большой лес попал в руки французов. А слева от этого леса — на большой поляне — французы нашли горы трупов: около 700 немецких кавалеристов и столько же лошадей лежали мертвые. У большинства людей в головах зияли страшные раны. Это был почти весь 21-й прусский драгунский полк. Он попался на глаза французскому артиллеристу в тот момент, когда перестраивался в боевой порядок, и был целиком уничтожен в несколько десятков секунд шестнадцатью снарядами системы капитана Шрапнеля.
*
Почувствовав на себе взгляд Крымова, француз галантно ему поклонился и вдобавок учтиво снял с головы расшитое золотом генеральское кепи, которое почему-то носил даже в доме. Под фуражкой его череп оказался совершенно разворочен собственным изобретением. То есть, вместо темечка (там, где у только что появившихся на свет младенцев находится не защищённый костями черепа родничок, который потом достаточно долго зарастает) у изобретателя очень востребованного цивилизацией ноу-хау зияла огромная дыра, из которой по светлым волосам месье Генри Шрапнеля стекал мозг.
Повстречался новичку и командир экипажа бомбардировщика "Энола Гей" со слезающей клочьями кожей и отслаивающимся от костей мясом (совсем как у той рыбки в аквариуме в резиденции президента).
С легендарным создателем автомата Калашникова Николай Николаевич был при жизни знаком. Оружейник очень страдал душой и почти не выпускал из рук Евангелие, моля Бога о прощении. И сразу стал умолять президента снести того чугунного автоматчика, поставленного в его честь, которому не место в мирной Москве. Совсем не такой памяти о себе должен желать человек, сокрушался смекалистый слесарь умерший генералом. Вот, дескать, будь он хирург или создатель благородного лекарства, спасшего тысячи жизней — тогда другое дело. А не изобретатель машины смерти, удел которого не кичиться своим наследием, а в ужасе оплакивать каждого застреленного из его придумки человека.
Компанию "оружейным баронам" составляли представители другой категории грешников. Один такой пожаловал в хижину вскоре после Николая Николаевича. Он был столь огромным, что едва смог протиснуться в дверной проём. Походка его была медлительной и важной, живот выступал вперёд, как у женщины на сносях, подбородок утонул в складках жира, щёки были толстые, весь он являл собой величие. В хижине он появился как раз к очередной трапезе. Вероятно, к этому моменту гость с того света успел сильно проголодаться, потому что увидев нехитрую еду на столе, набросился на неё, забыв про чинный вид, хорошие манеры и привычку к отменной кулинарии. Её он жадно, урча как зверь. При этом сильно потел, по ходу сбрасывал с себя одежду: сначала пиджак, потом галстук, даже ботинки, которые мешали его усиленному пищеварению, так что он сбросил с себя и обувь. Но это было в последний раз, когда обжора и любитель всячески ублажать собственную плоть за счёт безжалостной эксплуатации других, смог придаваться своей страсти. Очень скоро он, и такие как он, превращались тут в исхудавших до скелетоподобного состояния доходяг.
Когда-то они лоснились благополучием. Финансисты, по вине которых умерли от голода десятки тысяч. По их приказу во времена "Великой депрессии" бульдозеры закапывали в землю и сжигали многие тонны апельсинов, окороков, прочих продуктов, наёмная охрана била прикладами ружей и палками обезумевших от хронического недоедания женщин и детей, отгоняя их прочь. Подручные оборотистых дельцов сгоняли с земли семьи фермеров, выкидывали задолжавших по аренде из их домов, после чего банки отлично зарабатывали на спекуляционных операциях. И при жизни у этих уважаемых бизнесменов с совестью всё было в порядке. Ведь они выполняли свой профессиональный долг — заботились об удержании цен и спасении экономики в условиях экономического кризиса, а думать о миллионах безработных и бездомных должны были те, кому это положено. Правда теперь "честные бизнесмены" сами оказались в положении тех, кто пух от голода и не имел крыши над головой по их вине. Где бы они не ложились на них тотчас начинали литься потоки воды из прохудившейся крыши, от сырости им ломило кости, выворачивал наизнанку туберкулёзный кашель...
