Как не был Крымов сосредоточен на собственной катастрофе его охватило благоговейное почтение. Окружены 1941 года. Николай сразу всё понял про них. Прорывающийся к своим отряд истинных героев. Начальство их бросило, большинство сослуживцев или погибли, или пропали без вести, кое-кто предпочёл гибели сдачу в плен, а эти вторую неделю блуждали по лесам, твёрдо поставив себе задачу продвигаться к линии фронта — живыми или мёртвыми.
Семь дней они держали порученный им участок фронта, не имея никакой поддержки с воздуха и артиллерией; грузовики со снабжением пропали где-то в пути; связи со штабом давно не было. Рухнувшая система командования забыла о них и не присылала приказов и распоряжений. Но они держались. Забытый полк не сдавался пока оставались боеприпасы. И отошли только когда нечем стало отбиваться от немецких танков. К этому моменту фронт откатился далеко на Восток. Горстке уцелевших бойцов предстоял прорыв из котла. По пятам за ними шла смерть. Впереди окруженцев тоже не ожидало ничего хорошего, ведь для предавшей их власти они были мертвецы или предатели. Тем не менее они не бросили оружие.
Крымова они словно не заметили, просто прошли мимо. Николай двинулся следом, держась на некотором удалении.
Выйдя к реке, окруженцы быстро нашли брод. Видать, святым путь на тот берег полагался самый лёгкий. Николай наблюдал как растянувшиеся в цепочку красноармейцы поочерёдно входят в воду и напрягал слух. Но ни единого всплеска не нарушало тишину хрустальной реки. Движения их были легки и стремительны. В этом месте водная преграда оказалась на удивление узкой и мелководной. Крымов хорошо видел, что на середине вода была по пояс самому малорослому парню, тащившему на плече трофейный ручной пулемёт.
"Если есть эта река, значит, есть и другая жизнь", — обрадовался Крымов и поспешил попользоваться удачным случаем. Но стоило президенту войти в воду, как всё пошло наперекосяк. К его удивлению уже у самого берега дно оказалось очень вязким — ноги проваливались в грунт, как в трясину. Совсем не так встретила его река, она почернела до цвета чайной заварки. Вскоре ноги налились чугуном и все тело стало тяжелым. Налетевший откуда-то ветер погнал по только что бывшей зеркальной поверхности мёртвую зыбь. "Нигде нет справедливости! — уныло догадался Крымов, и такая обида его вдруг взяла: Как же так! Я им каждый год парад Победы закатываю с сотнями единиц техники, а меня отсекают дверью".
Ещё через пять шагов политик вдруг провалился в подводную яму с головой и почувствовал, как множество цепких склизких рук разом ухватили его в чёртовом омуте и потянули на дно. Множество раздувшихся трупов утопленников образовали вокруг добычи хоровод, цепляясь и не позволяя ему всплыть для вздоха...
Глава 563 "Всё по гамбургскому счёту"
В сторожку Крымов вернулся едва живой, весь в грязи, смрадной слизи и прочей мерзости. Он и сам не понимал, как ему удалось выбраться из кровавой жижи с плавающими внутренностями и кусками разорванных мужских, женских, детских тел. И этот ужасный смрад! Сладковатый приторный запах разложения. Все остальные запахи для него исчезли, остался лишь этот навязчивый, невыносимо отвратительный аромат смерти (он будет его преследовать много дней, до тошноты и ужасной муки от невозможности его не чувствовать; говорят так же бывает при тяжёлой форме коронавируса или отравления ядом типа "новичок", что в принципе почти одно и то же).
Незадачливый беглец рухнул прямо на пол и мгновенно отключился.
Вечером снова начался разговор на единственную тему, которая здесь по-настоящему всех интересовала — кому сколько ещё осталось отработать грехов, чтобы переправиться. И хотя Крымова никто не спрашивал, Николай сам с внезапной радостью озвучил уменьшившуюся на единицу цифру:
— А мне теперь уже 654896 осталось.
— Ему с завистью сказали:
— О, это сущие копейки, за какие-нибудь полторы тысячи лет с "копейками" рассчитаешься.
— Как полторы тысячи лет! — ужаснулся Крымов.
— Так — ответили ему, — хотя понятие времени тут условное.
— Но полторы тысячи лет, — это же целая вечность! Я столько не выдержу!
— Выдержишь-не выдержишь, — какая разница? Выбора-то у тебя всё равно нет. Сбежать отсюда нельзя. Даже удавиться на ближайшей осине или утопиться в реке не получится. Наворотил при жизни дел — отвечай!
Словно в доказательство за стенкой прогремел выстрел. Через минуту со скрипом распахнулась дверь, с улицы ввалился, пошатываясь, Блохин. Страшно бледный, плечи уныло опущены, в болтающейся плетью руке дымится любимый "вальтер". По щеке сталинского расстрельщика студенистым сгустком стекал выбитый пулей глаз, из чёрной дыры в виске струйками брызгала кровь вперемешку с мозгом. И всё же он был жив, и только хрипло скулил от боли и отчаяния. На него почти не обратили внимания, — к таким попыткам "сбежать" тут привыкли.
— Самое неприятное видеть, как каждый день мимо тебя на тот берег направляются те, кого ты и за людей-то при жизни не считал, — злобно цедил сквозь зубы один из ожидальцев. — Неудачники, святоши, нищеброды — по ВИП-коридору сразу идут на посадку, а тебя словно какого-то простого заворачивают!
— Да ещё заставляют своё же говно столовыми ложками хлебать! — хмуро пробормотал другой.
— Так где же справедливость?! — воскликнул им Крымов.
— Так вот она перед тобой, в самом дистиллированном виде — справедливее не бывает, — указали ему на Блохина.
— Но я не совершал ничего такого! За что мне такое наказание? Я лишь заботился о государстве! — буквально возопил Крымов.
— "Как бы ни был проницателен человек, ему не постигнуть всего зла, которое он творит" — ответили ему чей-то цитатой. — Но здесь ты узнаешь объективную цену своим поступкам, здесь никто не берёт взятки чтобы подкрутить нужный результат, всё по гамбургскому счёту.
— Но я много делал и добра, почему оно не оценивается?!
— Вопрос лишь в искренности наших поступков. Не зря говорят: "Опаснее всего те злые люди, которые не совсем лишены доброты".
— На днях тут у нас снова побывал Хаим Максим, создатель первого пулемёта, — оживился какой-то старик, припомнив забавный случай. — На этот раз он явился с отстреленной челюстью, окровавленный язык вывалился наружу, просто жуть! Фу гадость. Мычит, ибо говорить не может, лишь кровавую слюну пускает.
— Но мы его уже изучили, — усмехнулся другой старожил. — "Мистер пулемёт" у нас частенько гостит, понимаем его уже без слов, уже 2000 раз приходил.
— Полученные за пулемёт деньги теперь жгут его раскалённом металлом — наперебой рассказывали новичку, — тема явно пользовалась популярностью.
— Это как?
— Да тут два демона его ловят и прямо на берегу начинают ему заливать во все дыры расплавленное золото — то, что он заработал за своё изобретение. Даже в глаза заливают.
— За прожитые 2000 жизней Хаим уже получил пули во все возможные части тела — от пятки до глаза, и ещё несколько миллионов раз будет ранен и убит. Будет ловить подобный кайф, пока не ощутит всех прелестей от созданного им оружия.
— Одних только огнестрелов живота перенёс 8000 — и в половине случаев смертельных. Бедняга всё хныкал и жаловался нам, что лучшее бы он создал какую-нибудь особо удобную швейную машинку или медицинский прибор, чем адский скорострел.
Глава 564 "Сквозь кровавую пелену"
Чем темнее становилось за окошком, тем тягостнее становилось на душе у Крымова. Он боялся, что история с отравлением повториться. И пытался оправдаться, будто это могло избавить его от мук.
— За что мне такое?!
— За дело, уж будь уверен. Мы тут все за дело мучаемся. Ты расплачиваешься за жестокость в жизни.
— Да я был жесток! Но политик не имеет права на мягкость. В отличие от писателя или религиозного проповедника он не может всегда поступать по совести, а обязан действовать оптимально для каждой конкретной ситуации. Это его долг перед своей страной. Прекраснодушный глава нации — катастрофа для своей страны! Посмотрите на ситуацию с беженцами в Старом свете: миллионы мигрантов заполонили европейские города и вместо того, чтобы интегрироваться и стать частью общества, создали огромные проблемы для немцев, французов, швейцарцев, — тех, кто их принял из сострадания и любви. Политика мультикультурализма потерпела полный крах. А ведь открывшие двери сотням тысяч афганцев, сирийцев, ливийцев человеколюбивые европейские чиновники действовали из благороднейших побуждений. Только реальная жизнь жестока и не прощает политикам мягкости.
С ним вроде соглашались и не соглашались одновременно. В любом случае слова тут ничего не решали.
Грохота взрыва он не слышал, но в спину больно ударило. Ударной волной его отбросило к стене. Крымов рухнул лицом вниз. Попытался приподняться, но острая боль стегнула снова, заставляя уткнуться в земляной пол. Над головой пронесся ветер, Николай различил по характерному шелесту разлетающиеся осколки из взорвавшегося фугаса. Это были осколки той самой тактической ракеты, — изделия одноимённой фирмы из подмосковного Калининграда, что он недавно посещал.
Ещё два кусочка раскалённого острого металла ударили в спину. Еще одна железка впилась в бок. Острая боль распространялась по всему телу. Крымов простонал сквозь зубы, на глазах выступили слезы. Подумал вяло, что хорошо, что те, чьим мнением он всегда дорожил, не увидят постыдной для такого великого мужчины слабости.
Сознание он не потерял, когда левую сторону ослепило. Теперь он смотрел сквозь красную пелену. Тело инстинктивно поползло, цепляясь руками за шероховатый пол, подтягивая себя, заставляя тащить непослушные колоды ног... Спину и ноги продолжало стегать острым раскалённым металлом, обожгло ещё несколько раз. А он полз, заставляя себя двигаться, пусть и бесполезно.
Сквозь шум в черепе услышал голоса соседей. Те обсуждали между собой его жалкого, распростертого, истекающего кровью... Собравшись с силами, Николай заставил измученное тело перевернуться, одновременно голоса стали яснее.
— Смотри-ка, все еще живой!.. Как цепляется за жизнь!
— Всего изрешетили, — донесся второй голос, в нем слышался почти суеверный испуг. — Вон дыры... Кровищи то!
— Судя по всему натворил он дел! Если его так жёстко. Так только редкого злодея учат.
— Редкого, — согласился кто-то с нервным смешком.
— Уникального...
Боль стала быстро нарастать, превратившись в нестерпимую, дикую, Крымов закричал, заплакал. После того как его искромсало первоклассными осколками от проданного "партнёрам" в Сирию за валюту снаряда, он превратился в трепещущий от ужаса кусок мяса. Кровавый, поджаренный кусок. Который зачем-то ещё продолжал чувствовать и даже пялиться одним глазом через кровавую пелену. Так продолжалось какое-то время, пока он не потерял сознание.
Очнувшись, Николай провел распухшим языком по жестким, как жесть, губам. Солоно, мертво, дыхание идет с хрипами, клекотом. Внутри булькает, пробитое сердце трепещется, не качает кровь, а разбрызгивает, сил нет даже на то, чтобы пережать перебитые вены, кровь все еще вытекает, от слабости постоянно мутит. Господи, до какой степени озверения надо дойти, чтобы изобретать столь варварские способы умерщвления себе подобных!
— Что смотрите? По кайфу вам что ли, что человек мучается! — раздался холодный командирский голос, по которому Николай отыскал уцелевшим глазом и смог разглядеть угасающим взором расплывающийся облик бывшего подчинённого из спецслужб.
— А ты помоги ему, — сделай контрольный выстрел, — с усмешкой ответили офицеру-чекисту.
Во рту было сухо, в горле першило. И всё же Николай сцепил зубы, попробовал приподняться, и попросить о милости: "Добей!" — но закашлялся, изо рта вместо нужного слова вылетели темные сгустки, похожие на клочья собственных легких.
Глава 565 "Обделавшийся супермен"
Было темно. Идти он уже не мог, ибо болью свело живот, малейшая попытка разогнуться вызывала жуткую боль в кишках. Приходилось кусать до крови губы, чтобы позорно не закричать. И ползти. По спине хлестали свинцовые струи зарядившего с вечера ливня, а Николай Николаевич упорно полз на четвереньках по лужам и грязи, потому что ему срочно понадобилось в туалет. Не спешить он не мог, хотя в принципе ничего не мешало ему сделать своё дело прямо за порогом избы. Но воспитание, ментальный барьер. Сложно начать блевать и расслабить мучимый поносом желудок, если ты всё ещё мнишь себя великим собирателем земли русской. Что подумают о тебе эти люди, с которыми тебя свела немилосердная судьба. Хотя, если вдуматься, не насрать ли тебе на чьё-то мнение, ведь по сути ты уже в могиле.
До будки сортира он так и не дополз, позорно обосравшись всего за десять шагов до неё. Отчего даже в полной темноте, будучи один-одинёшенек на улице, испытал страшно болезненное унижение. Даже боль в кишках не так мучительно терзала, как острое чувство собственного падения в выгребную яму. Куда делся великий правитель, супермен с упругими румяными щеками и волевым умным взглядом победителя — образец для мужчин, мечта миллионов женщин...
От некогда обожаемого себя осталось нечто столь жалкое, что переполняло злостью и завистью по отношению к тем, кто по всем раскладам должен был делить с ним позор и муку, но избежал по какой-то неизвестной ему причине справедливого расчёта. Почему тут нет этих волков-олигархов, которые ещё до него разворовали великую страну, ограбили свой народ? Где Ромул Абрамовичус, самый богатый вор при прежнем президенте Борисе Годуновском?
Прежде Крымов стеснялся признаваться в их отношениях, ведь будучи казначеем семьи царя Бориса, Рома (как ласково его звала дочь прежнего царя) стал и его личным "кошельком" тоже. Что ж, теперь он готов подтвердить это на любом суде. Даже на высшем суде. Но тогда уж подавайте сюда этого хитрозадого дельца с внешностью плюшевого медведя! "Я хочу, чтобы изящный Рома стоял рядом на четвереньках и из его дыр тоже извергалось то дерьмо, которое он честно наработал. Миллионы россиян его ненавидят всею душой. Роскошная яхта этого благополучного владельца европейских футбольных клубов и элитной недвижимости давно стала символом ненависти для сторонников восстановления социальной справедливости.
Глава 566 "Вечный терпила"
Боль не прекращалась. Что с ним случилось на этот раз? Вроде снова отравление? В который уже раз. Он потерял счёт отравлениям. Только вид яда меняется... Эх, сколько этой отравы припасено в таких учреждениях, как Институт военной экспериментальной медицины или НИИ-2 Министерства госбезопасности! И все ему предстоит вкусить! Никакого обезболивающего, естественно, ему не положено. Надо просто смиренно вытерпеть. И помощи просить нельзя. Хочешь приблизить конец своих мук — никого ни о чём не проси. Это он уже понял. И потому проснувшись среди ночи от ужасного жжения в желудке, поспешил, сдерживая стоны, выбраться наружу, под ливень, лишь бы никто его не видел и не слышал.
Последние месяц, а может и три (время тут текло странно) умирания для него стали чем-то обыденным. Хотя порой случались дикие вещи. Два дня назад он учился подыхать с разрывной пулей внутри. Это был настоящий ад. Весь мгновенно покрылся потом, когда эта штука попала ему в живот и стала крутиться внутри, превращая внутренности в один кровавый кисель. Всё же он старался не кричать, только приглушённо рычал сквозь сжатые зубы.
