Даже если он вполовину такой голодный, какими гораздо раньше должны стать человеческие существа.
Он посмотрел вдоль сверкающей сетки вихревых линий, которые уходили в бесконечность красного тумана на южном полюсе, разрезая небо вокруг его спутников. Как всегда — всякий раз, когда он удалялся даже на небольшое расстояние от иллюзорной полноты крошечного человеческого окружения племени, — он был поражен необъятностью мира мантии; и когда его взгляд следовал за сходящимися параллелями вихревых линий, он чувствовал, как будто его крошечный дух, беспомощный от благоговения, каким-то образом нарисован по линиям. Остров разбросанных обломков, отмечавший место их разрушенного лагеря, был пылинкой грязного цвета, затерянной в воздухе среди чистых, желто-белых просторов Звезды. А его спутники — их все еще было девять, он автоматически сосчитал — неосознанно синхронно плыли через линии поля, веревки и сетки свободно обернуты вокруг их талии, их лица обращены к корке. Один человек отделился от остальных; он нашел заброшенную паутину, перекинутую через вихревые линии, и усердно искал в ней яйца.
Человеческие существа выглядели такими прекрасными, когда двигались. И когда стайка ребятишек закружилась по магполю — размахивая ногами так сильно, что можно было видеть сияние наведенных полей в их конечностях, и закручиваясь по спирали вокруг линий потока достаточно быстро, чтобы превратить их в размытые пятна, — что ж, трудно было представить лучшее зрелище в этом или любом другом из легендарных, затерянных миров ур-людей.
Но в то же время люди казались такими хрупкими, такими карликовыми из-за необъятности вихревой клетки и глубоких и смертоносных тайн квантового моря далеко внизу. Почему-то воздушная свинья выглядела подходящей для этой среды, подумал он. Круглая, толстая и крепкая... Ведь даже нейтринный источник не обязательно должен был стать концом для воздушной свиньи; все, что ей нужно было сделать, это зажмурить глаза, сложить плавники и переждать бурю. Если только ее совсем не выбросит из Звезды, что могло произойти? Когда с источником было покончено, свинья могла просто развернуться, полакомиться любой листвой, которую могла найти — ибо деревья есть деревья, из какой бы части корки они ни росли, — и спариться с первой попавшейся воздушной свиньей. "Или встретиться с кем-нибудь", — подумал Адда с усмешкой.
Люди не были такими. Люди были хрупкими. Их легко было разбить, разорвать на части. Он подумал об Эске: тот, конечно, был чертов дурак, но никто не заслуживал такой смерти. И, больше всех на свете, люди были странными. Если бы Адда сейчас вытащил одну из этих раздражающих маленьких кусачек из своего пустого глаза и рассмотрел ее вблизи, он знал, что обнаружил бы ту же базовую конструкцию, что и у обычной воздушной свиньи: шесть симметрично расположенных плавников, впускное отверстие спереди, вентиляционные отверстия сзади, шесть крошечных глаз. Все мантийные животные были одинаковыми, просто с большой и маленькой чешуей или с различиями в пропорциях; основные черты можно было распознать даже у внешне отличающихся существ, таких как скаты.
...За исключением людей. Во всем этом мире не было ничего, ни одного другого животного, похожего на человека.
Конечно, это не было неожиданностью. Каждый ребенок у груди своей матери узнавал, что ур-люди пришли откуда-то издалека — из места, конечно, гораздо лучшего, чем это; Адда подозревал, что каждый человек в каждом мире рос, веря в это, — и оставили детей здесь расти, быть сильными и однажды присоединиться к человеческому сообществу под благотворным и слишком абстрактным взглядом этого множественного Бога, ксили.
Итак, человеческие существа были помещены сюда. Адда не сомневался в основной правдивости старой истории — черт возьми, достаточно было понаблюдать за людьми в полете, чтобы увидеть ослепительную самоочевидность этого, — но, с другой стороны, подумал он, наблюдая за парящей в небе стаей человеческих существ, он бы на самом деле не хотел быть сложенным так, как воздушная свинья. Толстым, кругленьким и летающим от пердежа?
Заметьте, метеоризм был одним из навыков, который он развил с возрастом. Возможно, в конце концов, быть воздушной свиньей было бы не такой уж плохой идеей.
Адда был старейшим из выживших человеческих существ. Он знал, что другие думали о нем: что он был желчным старым дураком, слишком мрачным для своего же блага. Но его это не особо волновало. Он не случайно прожил дольше, чем кто-либо из его современников. Но он был и всегда был, по сути, простым человеком, не одаренным языком и властью над людьми, которую демонстрировал, скажем, Лог. Или даже Дюра, подумал он, хотя она, возможно, еще не осознала этого. Так что, если он раздражал людей анекдотами о своем детстве... но, даже когда они смеялись над ним, если они впитывали какой-либо из маленьких уроков, которые помогли ему выжить... что ж, Адда не возражал.
Конечно, были фрагменты из прошлого, которыми он ни с кем не делился. Например, он не сомневался, что сбои меняются.
Сбои, вихревые бури, были всегда. Он даже знал, чем они вызваны, в абстрактном смысле: замедлением вращения Звезды и последующим взрывным выравниванием энергии вращения. Но за последние несколько лет сбои усилились... стали гораздо хуже и гораздо чаще.
Что-то еще теперь вызывало сбои. Что-то непостижимо мощное, разрушающее Звезду...
Конечно, у его капризной внешности было главное преимущество — то, в чем он никогда не признавался никому другому и лишь наполовину позволял себе. Когда он вел себя так желчно, ему никогда не приходилось показывать невыносимую любовь, которую он испытывал к своим собратьям-людям, наблюдая за их чуждым, уязвимым, невероятно прекрасным полетом через магполе, или горе, которое он пережил, потеряв даже самую растраченную впустую, самую испорченную жизнь.
Подняв свое волочащееся копье усталыми пальцами, Адда с удвоенной энергией устремился к верхушкам деревьев корки.
* * *
Фарр завис в воздухе, подтянув колени к груди. Четырьмя или пятью резкими толчками он опорожнил кишечник. Он наблюдал, как бледные шарики дерьма без запаха, сверкая, взлетают в пустой воздух и опускаются к нижней части мантии. Насыщенные нейтронами отходы сольются с непригодной для дыхания нижней мантией и, возможно, наконец погрузятся в квантовое море.
Он никогда не был так высоко.
Верхушки деревьев теперь колыхались над ним всего в нескольких минутах полета: всего в паре десятков человеческих ростов или около того. Круглые бронзовые листья деревьев, обращенные к квантовому морю, образовывали мерцающий потолок над миром. Махая рукой, он с тоской смотрел на потолок, как будто листья каким-то образом олицетворяли безопасность — и все же он тоже нервно оглядывался. Ибо за листьями были стволы деревьев, подвешенные в темноте; а за стволами лежала сама корка, где рыскали всевозможные существа... По крайней мере, так утверждает старый Адда и некоторые другие дети.
Но все же, понял Фарр, он предпочел бы быть там, наверху, среди деревьев, чем — подвешенным — здесь.
Он нажал на магполе и взмыл вверх.
Фарр, каким бы молодым он ни был, привык к чувству страха. Даже к смертельному ужасу. Но он испытывал какой-то новый для него страх — новизну — и исследовал его, пытаясь понять.
Девять взрослых вокруг него размеренно плыли, гребя вверх, их лица были обращены к деревьям, как перевернутые листья. Их тела двигались эффективно и с разной степенью грации, и Фарр чувствовал мускусный запах фотонов, которые они излучали, слышал ровный ритм их дыхания, когда они работали, не произнося ни слова. Его собственное дыхание было учащенным; воздух здесь, наверху, казался разреженным, неглубоким. И ему становилось все холоднее, несмотря на тяжелую работу по гребле руками.
Каким-то образом, сам того не осознавая, Фарр оказался в центре группы плывущих, так что они образовали вокруг него защитный барьер. На самом деле, он осознал, что подплывает к своей сестре Дюре, как будто он был маленьким ребенком, которого нужно было подержать за руку.
Как неловко.
Осторожно, не делая этого слишком очевидным, он наклонился вперед так, что скользнул к краю группы, подальше от Дюры. И на краю этот странный новый привкус страха — чувство незащищенности — снова охватил его. Тряхнув головой, словно желая прогнать затхлый воздух, он заставил себя отвернуться от группы, изогнувшись в воздухе так, чтобы смотреть наружу, поверх мантии.
Фарр знал, что глубина мантии составляет десятки миллионов человеческих ростов. Но люди могли выжить только в полосе толщиной около двух миллионов человеческих ростов. Фарр знал почему... или, по крайней мере, кое-что из этого. Сложные соединения ядер тяжелого олова, из которых состояло его тело (так серьезно объяснил ему отец), могли оставаться стабильными — оставаться связанными путем обмена нейтронными парами — только в пределах этого слоя. Все это было связано с плотностью нейтронов: слишком высоко, и нейтронов было недостаточно, чтобы обеспечить сложную связь между ядрами; слишком глубоко внизу, в прилежащей к сердцевине нижней мантии, было слишком много нейтронов — там те самые ядра, из которых состояло его тело, начали бы растворяться, превращаясь, наконец, в однородную нейтронную жидкость.
И здесь — близко к верхушкам деревьев, приближаясь к вершине обитаемой полосы — он находился на десятки тысяч человеческих ростов над местом разрушенной сетки.
Фарр посмотрел вниз, за свои колышущиеся ноги, туда, откуда он поднимался. Вихревые линии пересекали огромное небо, сотни их в виде жесткого параллельного ряда бело-голубых полос, которые таяли в туманных точках исчезновения слева и справа. Линии под ним расплывались, расстояние между ними сокращалось, пока они не превратились в текстурированную голубую дымку над квантовым морем. Само море было фиолетовым синяком под вихревыми линиями, его поверхность была окутана туманом и смертельно опасной.
...И поверхность моря изгибалась вниз.
Фарру пришлось подавить крик, с трудом сглотнув. Он снова посмотрел на море и увидел, как оно неуловимо отступает во всех направлениях; казалось, не было сомнений, что он смотрит вниз на огромную сферу. Даже вихревые линии слегка опускались, когда они изгибались дугой, сходясь к горизонтам моря. Это было похоже на то, как если бы они были клеткой, в которую заключено море.
Фарр вырос, зная, что мир — Звезда — представляет собой многослойный шар, нейтронную звезду. Корка была внешней поверхностью шара, а квантовое море образовывало непроницаемый центр; мантия, включая уровни, населенные людьми, была слоем внутри шара, заполненным воздухом. Но одно дело было знать такой факт, и совсем другое — увидеть его собственными глазами.
Он был под кайфом. И он чувствовал это. Теперь он смотрел вниз, глубоко вниз, мимо своих ног, в пустоту, отделявшую его от моря. Конечно, их сетка давно растворилась в воздухе, превратившись в далекую точку. Но даже это, если бы он смог это увидеть, было бы утешительной передышкой в этой надвигающейся необъятности...
Передышкой от чего?
Внезапно он почувствовал, как его желудок превращается в воздушную массу, а магполе, по которому он взбирался, казалось не просто невидимым, но неосязаемым, почти не имеющим значения. Казалось, что ничто не удерживает его на ногах...
Он крепко зажмурил глаза и попытался перенестись в другой мир, в фантазии своего детства. Возможно, он снова смог бы стать воином в войнах сердцевины, эпических битвах с колонистами на заре времен. Когда-то люди были сильными, могущественными, с волшебными четырехгранными "интерфейсами червоточин", которые позволяли им пересекать тысячи человеческих ростов одним прыжком, и огромными машинами, которые позволяли им летать сквозь Звезду и за ее пределы.
Но колонисты, таинственные обитатели сердца Звезды, вышли из своего клейкого царства, чтобы развязать войну с человечеством. Они уничтожили или унесли с собой чудесные интерфейсы и все остальное — и вообще стерли бы человечество с лица Земли, если бы не коварная хитрость Фарра: Фарр — ур-человек, гигантский бог-воин...
Наконец он почувствовал прикосновение к своему плечу; он открыл глаза и увидел — не колониста, а Дюру, парящую перед ним с выражением осторожной нейтральности на лице. Она указала вверх. — Мы там.
Фарр посмотрел вверх.
Листья — шесть их были расположены аккуратным симметричным узором — свисали прямо над его головой. Испытывая прилив абсурдной благодарности, Фарр подтянулся в темноту за листьями.
Ветка толщиной примерно с его талию, покрытая гладкой темной древесиной, вела от листа в туманную, светящуюся голубым темноту над ним... Нет, подумал он, это было не в ту сторону; где-то наверху был ствол дерева, подвешенный к корке, и от него выросла эта ветка, а из нее, в свою очередь, выросли листья, обращенные к морю. Он провел рукой по древесине ветки; она была твердой и гладкой, но удивительно теплой на ощупь. Несколько веточек свисали с главного стебля, а крошечные листочки искали просветы между своими более крупными собратьями.
Он обнаружил, что цепляется за ветку, обхватив ее руками, как если бы это была рука его матери. Тепло дерева просачивалось сквозь его замерзшее тело. В его сознании на мгновение промелькнуло смущение, но он проигнорировал его; наконец-то он почувствовал себя в безопасности.
Дюра проскользнула сквозь листву и остановилась рядом с ним. Приглушенный свет от дерева подчеркивал изгибы ее лица. Она улыбнулась ему, выглядя смущенной. — Не беспокойся об этом, — сказала она достаточно тихо, чтобы остальные не услышали. — Я знаю, что ты чувствуешь. Я была такой же, когда пришла сюда в первый раз.
Фарр нахмурился. Неохотно он отпустил ветку и оттолкнулся от нее. — Ты была? Но я чувствую себя так, как будто... как будто меня вот-вот снимут с этого дерева...
— Это называется боязнью падения.
— Но это смешно. Не так ли? — Для Фарра "падение" означало потерю сцепления с магполем при плавании. Это всегда заканчивалось самое большее за несколько человеческих шагов — крошечное сопротивление воздуха и токи, возникающие в вашей коже, вскоре замедляли вас. Бояться нечего. И тогда можно было просто помахать рукой, направляясь по магполю туда, куда хотелось попасть.
Дюра ухмыльнулась. — У меня такое чувство, как будто... — она заколебалась, — ...как будто ты можешь отпустить это дерево прямо сейчас и не сможешь остановить свое скольжение вниз, через магполе и через вихревые линии, все быстрее и быстрее, вплоть до моря. И твой живот сжимается от такой перспективы.
— Именно так, — сказал он, удивляясь тому, насколько точным было ее описание. — Что это значит? Почему мы должны так себя чувствовать?
Она пожала плечами, срывая лист. Тяжелая пластина плоти отделилась от прикрепленной к ней ветки с чавкающим звуком. — Не знаю. Лог обычно говорил, что это что-то глубоко внутри нас. Инстинкт, который мы несли с собой, когда люди были доставлены на эту Звезду.
Фарр подумал об этом. — Что-то связанное с ксили.
