| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Таким образом, вполне естественно, что с начала XIII в. султаны из династии Расулидов проявляли большой интерес к развитию порта, завоевав такую репутацию, что в 1374-1375 гг. гази из Каликута (сам принадлежавший к шафиитской правовой школе) привез письмо правителю аль-Малику аль-Ашрафу с просьбой разрешить мусульманам-парадеси (иранцам и руми) этого малабарского порта читать хутбу от имени Расулидов. Правила порта говорят об определенной степени бюрократической упорядоченности; все суда, заходящие в Аден, должны были иметь список всего находящегося на борту, составленный корабельным писцом (каррани?), все товары должны были подвергаться тщательному досмотру, производиться личный досмотр пассажиров и т. д. Многие из этих обычаев, описанных в случае Адена Ибн аль-Муджавиром в его "Тарих аль-Мустабсир", можно было найти в более поздние века в таких портах, как Могольский Сурат (28).
Но существуют также свидетельства конфликта между султанами Расулидов и торговцами, особенно крупными магнатами (a'yan altujjar) Адена и, в частности, так называемыми купцами-карими. Эти конфликты возникали во многом по той причине, что султаны, как и их "коллеги" в Малакке, сами занимались торговлей, а также потому, что — как это произошло позже в султанатах Ачех и Бантен и в отличие от того, что обычно происходило в Малакке — они временами действовали как монопсонисты или монополисты (29). Султанская торговая палата (аль-Матджар ас-Султани), вероятно, была основана в середине XIV в. в подражание фатимидской практике в Каире. Она занималась торговлей мареной, перцем, ароматическими веществами и так далее, и руководство этим учреждением, по-видимому, передавалось по наследству. Вполне вероятно, что султан также владел кораблями, хотя нет никаких свидетельств того, что они торговали на дальних маршрутах. По большей части торговля Матджар, по-видимому, ограничивалась Аравийским полуостровом, побережьем Красного моря и Египтом; это также объясняет, почему торговцами, которые чаще всего конфликтовали с султаном, были каримиты, а не, скажем, гуджаратские вания, квартал которых в Адене (т. н. hafat al-baniyan) встречается уже в конце XIV в.
Аден XV века имеет более сильное сходство с Малаккой, хотя между ними также существовали некоторые различия. Он также во многих отношениях напоминает своего ближайшего соседа, Ормуз (или, скорее, Джарун) в Персидском заливе. Джарун, в отличие от Адена или Малакки, представлял собой остров с двумя портами на нем, одним для малых судов, другим для больших. Основанный примерно в 1300 г., островной город был практически неприступен с суши, и ему быстро удалось превзойти центр Кайс, который ранее доминировал в торговле в Персидском заливе на протяжении двух столетий. Ормуз, как Малакка и Аден, был разделен на кварталы, где проживали различные общины: к ним относились гуджаратские ванья, иранские купцы, а также значительная община еврейских торговцев в XV в. Похоже, что шахи Ормуза в большей степени, чем правители Малакки, управляли полуданническим, полуторговым государством. Они контролировали ряд островов в Персидском заливе, из которых самый важный — Кишм — был также основным поставщиком сельскохозяйственных продуктов для обеспечения продовольствием Джаруна. Другие острова имели более явное стратегическое значение, например, Харг (связанный в легенде с фигурой Ходжи Хизра), который охранял вход в водный путь Шатт-эль-Араб во внутренней части залива. Помимо этих островов, правители Ормуза также собирали доходы со своих владений на материке, как с иранской, так и с аравийской стороны, причем последняя была более значительной с точки зрения доходности.
Таким образом, несмотря на кажущееся сходство, Ормуз представляет случай, отличный от Малакки и Адена на одном уровне, и, возможно, несколько ближе к ситуации в юго-западном индийском королевстве Каликут, где Самудри Раджа (или Заморин) получал большую часть своих доходов от налогообложения торговли, но все еще не управлял полноценным меркантилистским государством. В Каликуте, как и в некоторых других небольших королевствах с выходом к побережью, таких как Котте на западе Шри-Ланки, правители оставили торговлю в руках определенных общин — будь то коренные мусульмане, такие как маппила Малабара, и иностранцы (парадеси) из Бахрейна, Багдада, Казеруна и Шираза, или четти с побережья Короманделя, и торговцы из Гуджарата (30). Апокрифические, но тем не менее вызывающие воспоминания местные истории королевства, такие как "Кералолпатти", предлагают сложную хронологию основания и консолидации, которую можно проверить по надписям; они предполагают, что королевство было консолидировано в XI в., а затем начался процесс экспансии, который длился с середины XIII века до третьей четверти XV в., достигнув своего апогея во время правления Манавикрамы (годы правления 1466-74), большого покровителя искусств. Эта экспансия создала, по общему признанию, хрупкий суверенный зонтик, под которым правители Каликута пытались собрать вместе ряд мелких вождей (надували), чьи владения простирались на более или менее обширные территории в центральной и северной Керале.
Само государство Каликут, или Эраланаду, к концу XV в., по-видимому, признавало в Керале только двух суверенов с примерно равным статусом: раджей колаттири из Колатунаду (чьи владения сосредоточены в северном порту Каннанур) и раджей Венаду, чей главный центр, по-видимому, находился южнее, в Колламе (31). Вопреки тому, что иногда предполагалось в недавней литературе, все свидетельства указывают на тот факт, что торговля никогда не была далека от концепции Самудри об управлении государством. Так, прибыв туда после восемнадцатидневного плавания из Калхата в 1440-х гг., тимуридский посланник Абд ар-Раззак не был впечатлен личностью правителя, или Самудри ("которого я обнаружил таким же нагим, как и другие индусы"), но тем не менее увидел ряд положительных моментов относительно развития самого порта как центра справедливой торговли. Безусловно, это был "город неверных, и поэтому... находился в дар аль-харб", но, с другой стороны, в нем проживало постоянное мусульманское население с двумя общинными (джама') мечетями, которое было хорошо защищено. И, прежде всего, было обеспечено ведение самой торговли.
"Безопасность и правосудие так свято соблюдаются в этом городе, что богатые купцы, плавающие по морям, привозят туда много товаров из Дарьябара. Они выгружают их с кораблей и держат на переулках и на базаре столько, сколько захотят, не заботясь об их охране. Таможенные чиновники охраняют и стерегут их день и ночь. Если товары продают, 1/40 [их стоимости] взимается в качестве вознаграждения за услуги; в противном случае купцов не облагают никакими пошлинами. В других портах существует обычай захватывать и грабить любое судно, направляющееся в один порт, но вынужденное по воле Божьей искать убежища в другом. Однако в Каликуте, откуда бы ни прибыл корабль и куда бы он ни направлялся, если он там пришвартовался, с ним обращаются как с любым другим судном и облагают его не большими и не меньшими пошлинами" (32).
Идея о том, что репутация самудри в решающей степени зависела от безопасности, которую он мог обеспечить торговцам, подтверждается анекдотом, который служит своего рода мифом-основой в "Кералолпатти":
"У некоего Амбаресана, торговца Четти из Короманделя, по возвращении из торгового путешествия на Красное море, как предполагается, корабль был так перегружен золотом, что мог затонуть. Поэтому он оставил большой сундук с сокровищами на хранение самудри (в каменном подвале, выкопанном им для этой цели) и отплыл, не слишком оптимистично настроенный. К своему удивлению, когда он вернулся, он обнаружил, что все сокровище сохранилось нетронутым, и в благодарность он предложил самудри половину его. Последний отказался, заявив, что сделал не больше того, что требовали его обязанности как правителя, а купец, со своей стороны, основал базар в Каликуте" (33). Таким образом, самудри предстает перед нами не как монарх-торговец, а как монарх-защитник, для которого его интересы и интересы торговцев были тесно связаны. Но это не исключало попыток территориальной экспансии, как вдоль прибрежной равнины, так и во внутренние владения других вождей. Этот образ не совсем противоречит той картине, которую представляют нам португальские источники.
Еще ближе, чем Каликут, к Малакке и Адену в некоторых отношениях находился восточноафриканский султанат Килва, которым с конца тринадцатого века правила семья йеменских шарифов Махдали (34).
Что касается Килвы или ее северных соседей и соперников Момбасы и Малинди (которые приобрели известность в XIV в.), нам не известны какие-либо данные о фискальной основе государства, хотя часто высказывались утверждения о связи между процветанием этих княжеств и коммерческим треугольником Гуджарат — Красное море — Восточная Африка в Индийском океане (равно как и важности контроля над торговлей золотом в случае с Килвой) (35).
Хотя в ходе нашего обсуждения мы двигались до сих пор от Малакки на востоке к Адену на западе рассматриваемого нами географического пространства, за его рамками в значительной степени осталась область, которую можно с полным правом назвать ключом или "стержнем" торговли в западной части Индийского океана, а именно, Гуджарат (36). Правда, торговля между Малабаром и Канарой (такими портами, как Каликут, Каннанур и Бхаткал), и Красным морем и Персидским заливом могла вестись автономно от Гуджарата. Драгоценные металлы и лошадей с северо-запада можно было обменять на перец, специи, сахар и рис с юго-восточной окраины этого морского района. Также верно и то, что португальцы, когда они впервые появились на сцене западной части Индийского океана, сосредоточились, с одной стороны, на Красном море, Персидском заливе и Восточной Африке, а с другой стороны, на Малабаре и Канаре, в значительной степени игнорируя Гуджарат.
Торговую сеть выходцев из Гуджарата в конце XV в. называют "забытой талассократией". Присутствие гуджаратцев было значительным везде, будь то порты Бирмы (Мартабан и Дагон), Малакка или даже Бенгалия. Ближе, на Малабарском побережье и на Мальдивах, в конканских портах Чаул и Дабхол, в Персидском заливе, Красном море и Восточной Африке, с ними приходилось считаться как с могущественной силой. Рассматриваемых гуджаратцев в ту эпоху часто называли банья; термин банья сегодня относится к группе индуистских и джайнских торговых общин, проживающих на большей части северной и западной Индии. Однако в последнее время возникли споры по поводу точности, с которой этот термин использовался наблюдателями раннего Нового времени. Некоторые историки утверждали, что этот термин получил более широкое значение, включая практически любую торговую группу в западной Индии, и особенно тех, кто выполнял функцию посредников. Это могло иметь место в конце XVIII в., когда англичане, в частности, использовали этот термин для обозначения таких зависимых "компрадорских" купцов.
Две другие торговые группы, работавшие за пределами Гуджарата, заслуживают некоторого внимания. Первой были парсы, редкое раннее упоминание о которых содержится в персидском рассказе XIII в. о Садид ад-Дине Мухаммаде Сауфи, который обвиняет зороастрийских купцов Камбаята в том, что они подстрекали местных жителей против мусульманских торговцев в порту, что привело к гибели восьмидесяти из них и разрушении мечети и ее минарета (37). Но только в конце XVII в. можно встретить крупных парсских купцов раннего Нового времени, таких как знаменитый Сет Рустамджи Манакджи и его семья. Эти торговцы, действовавшие сначала из Сурата, а затем из Бомбея, к концу XVIII в. приобрели большую известность. Вторая группа, гораздо более заметная в XVI и XVII вв., — исмаилиты, обычно делившиеся на две группы — ходжи и бохра. Исмаилитов-бохра, в свою очередь, можно разделить на две части: сулеймани и дауди, причем последние в основном были шиитскими мигрантами из Йемена, которые поселились в Гуджарате в первой половине XVI в. и подверглись гонениям со стороны Аурангзеба в конце XVII в. Но существовала также и третья группа бохра, так называемые суннитские бохра, сосредоточенные в Рандере, а также имевшие некоторых важных представителей в Сурате.
В то время как банья происходили в основном из западной и северной Индии, их торговля ориентировала их на поселение в городских центрах, которые часто находились далеко от их страны происхождения. По крайней мере, на первый взгляд, они вполне соответствуют идее "диаспоры" и действительно использовались Филипом Куртином в качестве иллюстрации этого понятия в контексте торговли в Индийском океане (38). В конечном счете, их можно было встретить от Малакки до Красного моря, а в XVII в. даже в небольших (формально португальских) поселениях долины Замбези в Восточной Африке. Они нигде не проявляли особого стремления к политической власти и, похоже, не желали воздействовать на политику континентальных государств таким образом, чтобы это было выгодно либо для торговли в целом, либо для их сообщества в частности. С другой стороны, не все торговцы — даже те, кто базировался в Гуджарате — придерживались одного и того же менталитета. Ранние историки исследовали карьеру таких предпринимателей, как Малик Айаз и Малик Гопи, а XVII и начало XVIII вв. дают нам другие примеры. Губернатором порта Диу в начале XVI в. был Малик Айаз, сам крупный торговец и освобожденный раб султана Гуджарата, который мог быть славянского, турецкого или персидского происхождения. В Сурате, известном как центр торговли банья, богатейшим купцом в начале XVI в. был некий Малик Гопи (или Гопинатх), брамин, а не банья, которого один современник описал как "превосходившего по богатству всех людей Востока". Гопинатх активно торговал и в других портах, таких как Камбаят, управлял торговым флотом из тридцати судов, покровительствовал поэтам и был обвинен автором почти современной хроники "Мират-и Сикандари" в том, что он притеснял местное мусульманское население, используя свой доступ к государственной машине (39). Ведь, Малик Гопи был не только великим торговцем, но и крупным политическим деятелем султаната Гуджарат в ту эпоху. Известно, что после смерти султана Махмуда I он сыграл решающую роль в организации вступления на престол Музаффара II.
Воля к политической власти здесь выражалась в стремлении к деятельности в рамках более крупной политической структуры — султаната Гуджарат для Айаза и Гопи, государства Великих Моголов для более поздних торговцев в том же регионе. В других местах меркантильно настроенные элементы пробовали другие средства, стремясь даже изменить саму структуру государства в своих целях. Важный и относительно малоизвестный пример формы "торговой республики" в XV и XVI вв. можно найти в Басруре на побережье Канара, к югу от Гоа. Господствующим торговым сообществом здесь были Сарасвати, каста с открытым статусом, которая временами претендовала на статус браминов, но чаще отождествлялась с торговой деятельностью (португальцы обычно называют их chatins, от четти) (40). В середине XV в., за исключением небольшого участка побережья возле Мангалора, большая часть региона была свободна от контроля Виджаянагара. Таким образом, он находился под контролем различных второстепенных правителей, в составе владений которых порты сохраняли независимый характер. В XIV в. Ибн Баттута застал Хонавар, например, под властью некоего султана Джамал ад-Дина Мухаммада ибн Хасана; южнее, в Баркуре, он встретил индуистского правителя с флотом из тридцати военных кораблей, совершавших пиратские нападения на торговые суда. Марокканский путешественник также посетил Басрур, крупный торговый центр Сарасвати, но не нашел там почти ничего, что могло бы его заинтересовать (41). Двумя веками позже португальцы уделили городу гораздо больше внимания.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
