— А не боишься настоящим то именем подписываться? — Из тёмного угла раздался бас Кайгородова. — А вдруг они начнут мести по всей России всех, кто с такой фамилией живёт?

— Шуточки у тебя, Петрович. Мне даже с них смешно. — Мрачно осклабился Гришан и раздельно произнёс — Ха — ха — ха. Нет, конечно, для такой экзекуции надо массу времени, а времени мы им как раз и не дадим. Пошли лучше оттяпаем у этой Землячки ухо. Хорошо бы с серьгой, чтобы опознать можно было. Были у ней серьги?

...

(Москва. Кремль. Третий день Съезда)

Рано утром десятого марта на кухне Кремлёвской столовой царила обычная для времени работы Съезда суета. Сновали грузчики с мешками крупы, сахара и картошки, голосистые кухарки переругивались с рубщиками мяса. Упитанные, даже в это голодное время, повара гремели кастрюлями и сковородками. Внезапно, перекрывая гам, под низкими сводами пронёсся истошный женский крик.

— А — а — а — а! Батюшки светы! Матерь божья пресвятая богородица, помилуй мя грешну! — Голосила какая-то кухарка в гольевой19. В руке у нее зажато что-то плохо различимое в кухонном пару. — Что ж это деется, люди добрые? Это ж ухо! От живого человека отрезано! — Она опять издала дикий вопль.

— Надоть охрану кликнуть — рассудительно пробасил один из подсобников, тащивший на пару с приятелем мешок с картошкой. — Пущай чека разбирается чего это на кухню человечьи ухи подкидывают.

— Вот ты, Архипка, и иди, раз такой умный, — в тон ему ответил напарник. — В чеку пойдёшь, так и неизвестно, вернёшься, аль нет.

А и пойду, надо сознательность проявлять! — Архип бросил мешок и отправился в гольевой цех. — Матрёха! Ты что ль голосила? Кажи, что ты там нашла. Можь, перепутала гриб какой с ухом?

— Сам смотри, Петрович, вона я его туда бросила...

— А где ты его обнаружила-то?

— Вот в том вот мешке с битыми курями и лежало. — Матрёна ткнула грязным пальцем в валявшийся на полу мешок. — Глянь, там, кажись, ещё чего-то есть...

— Точно, никак письмо. — Архип поднял обрывок афиши, на котором виднелся убористый рукописный текст. Матрёшка, ты читать умеешь?

— Смеёшься, Петрович? Тут бедной женщине не до смеху... Тут вона ухи человечие... Ещё смотри, на ухе то серёжка болтатся. Да какà ладна... С камушком. Бабье ухо стало быть.

— «То-ва-ри-щи, — начал читать медленно и по слогам Архип, — Товарищи! бо-ль-ше-ви-ки...» — он прервал сложный умственный процесс и сложил обрывок несколько раз. Потом подобрал ухо и положил его на письмо. — Пойду, отдам охране, пускай сами разбираются, что тут к чему.

Через четверть часа ухо и письмо террористов лежали на столе у Дзержинского.

...

— Но мы их обманем! — Ленин характерным жестом потряс над головой кулаком. — Да-с, Феликс Эдмундович, именно обманем! Ну, какие же сволочи! Отрезать ухо! До чего докатилась буржуазия! Поистине нет такой низости, на какой не может пойти капитал, чтобы достичь своих целей.

Нечего с такими бандитами церемонится! Не-че-го! Мы дадим в «Правде» сообщение о согласии на переговоры. Пусть назначают время и место. Если эти мерзавцы такие хитрые, то я думаю, они найдут способ сообщить нам об этом. Проведём первый раунд. Всё узнаем. А потом со всей мощью пролетарского гнева обрушимся на головы этих сволочей. Ничего они не получат! НИ-ЧЕ-ГО!

Проработайте этот вопрос и в ближайший перерыв доложите мне о готовности. Это архиважно! Всякое промедление — смерти подобно.

— И пока не говорите больше никому. Я ещё подумаю, под каким соусом подать это всё. Феликс Эдмундович, я на вас надеюсь, а Бухарину я сам скажу, что в «Правде» следует написать.

Уже утром следующего дня на первой полосе главного печатного органа большевиков красовалась броская статья за подписью главного редактора «Правды» Николая Бухарина: — «Идём ли мы на переговоры? Безусловно, да!» В статье любимец партии нёс какой-то вздор о профсоюзах, об анархо-синдикалистах и ещё о какой-то чепухе. Только заканчивалась статья странным предложением: «Мы согласны на любые переговоры, если будем знать место и время.

...

— Клюнули большевички на нашу удочку! Клю-у-у-нули! Гришка! Пошло дело! — Кайгородов радовался как ребёнок. — Григорий, как думаешь дальше дело вести?

— Следующим письмом потребуем, чтобы делегировали трёх товарищей, из тех, что решения могут принимать. На их усмотрение. Как думаешь, может лично товарищей Ленина и Троцкого пригласить?

— Хорошая мысль, а третьим кого? Может этого, как его, ну грузин там один. Он у них единственный не еврейских кровей. Кажется, Сталин его кличка. Вот этих троих и потребуем, а там уж как они решат. Важно с местом и временем определиться. Если на полночь назначим, как думаешь, нормально будет?

...

— Владимир Ильич, получен ответ на наше обращение в газете. На этот раз ночью караульному прямо за хлястик шинели засунули, да так ловко, что он даже не почувствовал. Пся крев! Спят они там что-ли эти часовые! С такой охраной нас скоро всех можно строем выводить, никто и шелохнётся. — Даже невозмутимый Дзержинский, чем дальше, тем больше терял хладнокровие.

— Не волнуйтесь так, батенька! — Ленин наоборот почему-то пребывал в благодушном настроении. — С часовыми вы разберётесь позже. Да-с. Рассказывайте, что пишут наши террористы? Завтра нам провожать в Петроград добровольцев из делегатов Съезда. Мне необходимо знать, в каком ключе планировать вдохновляющую речь. Итак? Я весь внимание.

— Даже и не знаю, что тут можно сказать, Владимир Ильич... — глава ВЧК и нарком внудел замялся в сомнении. — Очень странное требование.

— Читайте, читайте, милейший Феликс Эдмундович. — Ленин раздражённо протянул руку. — Или давайте мне, я и сам могу прочесть.

— Они требуют товарищам Ленину, Троцкому и Сталину завтра в полночь спуститься в подвал собора Чуда Архистратига Михаила. Что-то я даже не знаю, где это такой. Уж не на территории ли Кремля? Был тут какой-то Чудов монастырь.

— Он самый, батенька, он самый. — Ленин озадаченно раскачивался, сунув по привычке большие пальцы в проймы жилетки. — Там у нас, кажется, курсантские казармы?

— Завидую я вашей памяти, Владимир Ильич... Да, точно мы как монахов в восемнадцатом прогнали, так слушателей пулемётных курсов там поселили. Прямо в кельи. Курсанты ещё до начала Съезда отправлены в Петроград. В первый неудачный штурм их бросили. Сейчас там ночуют делегаты съезда. Как там будет проходить встреча с террористами, я ума не приложу.

Эти подонки оказались оригинальнее, чем мы с вами, Феликс Эдмундович, думали. Что-то они опять придумали... — Ленин в задумчивости погладил бородку. — А ведь откуда-то эти ме'завцы узнали, что сегодня утром большая группа иногородних делегатов уедет в Петроград?

Нет, идти мне, Троцкому и Сталину ни в коем случае нельзя. Пусть будут все ваши из Чрезвычайки. У вас, люди решительные, убеждённые, в чистоплюйстве незамеченные. Кого бы вы посоветовали?

— Пойдёт Ксенофонтов20, — уверенно начал Дзержинский. — Это ответственный и самостоятельный товарищ. Вторым будет Давыдов21. Он у нас спец по внешней агентуре. Если будут следы Антанты, он их не упустит. Может быть...

— Курского Дмитрия Ивановича22 назначим официальным главой этой группы. Он у нас мастер переговоров, кого хочешь уболтает, даром, что прокурор. — Ленин перебил Дзержинского, вспомнив одного из опытных соратников. — Кто всё-таки в вашей вотчине шпионит? Феликс Эдмундович, разберитесь там у себя. Надеюсь, вы понимаете, насколько это опасно.

...

Голые ветви яблонь в палисаднике перед западным притвором собора Чуда Архистратига Михаила отбрасывали на ноздреватые мартовские сугробы размытые колышущиеся тени. Ближе к полуночи группа ответработников, назначенных Лениным, прибыла к храму. Доски, которым заколочен главный вход отодрали ещё днём, все помещения проверили. Проверили и верхний, и нижний ярусы подклета, но не обнаружили ничего примечательного. Вход в подвал тоже обнаружили. Открыли. Спустились по широкой лестнице в самый низ, где среди каменных ниш пыльных и опутанных тенётами не заметно ничего примечательного. Только лики святых смотрели равнодушно с древних фресок арочных сводов собора.

Все участники поисков терялись в догадках, как в соборе появятся террористы.

— Что ж, Дмитрий Иванович, — Дзержинский посмотрел в лицо наркома юстиции, — придётся вам теперь спускаться в подвал без охраны, тесно там будет, но тут уж ничего не попишешь.

— Я готов, — пожал плечами Курский, — лишь бы наши партнёры по переговорам появились. В подвалы далеко ходили?

— Всё обошли. Никого и ничего подозрительного не обнаружили... Ладно, нам пора, а то если действительно какое-то чудо замешано, то увидят террористы нашу суету и не появятся...

Ровно в полночь в подвале остались только трое назначенных. Они стояли, с недоумением озирая каменные пыльные ниши, на которых когда-то укладывали мощи преставившихся святых. Неровный свет масляных ламп освещал неровную поверхность стен свободных от каких-либо изображений, в отличие от самого храма расписанного от пола до купола.

Внезапно одна из плит пола дрогнула и начала медленно опускаться. Ксенофонтов вытащил из кобуры именной маузер и подошёл к краю.

— Кажется, началось... — проговорил он, не поворачивая головы. — Вот же строили. Под подвалом ещё подвал. Боялись, значится, цари народного гнева, вон какие норы рыли, чтобы тушки свои спасти.

Давыдов и Курский тоже подошли вплотную к постепенно углубляющемуся отверстию. Постепенно открывались стены вертикальной шахты выложенные известняковым «белым» камнем. В стене под плитой виднелись бронзовые грубокованные скобы.

— Товарищи, можете спускаться, только осторожно! Ступеньки склизкие и пули у нас быстро летают, — раздался хрипловатый голос из мрака подземелья. — Поэтому оружием баловаться не надо.

— Первым вы идите, Яков Христофорович, вы у нас самый молодой, — Курский тронул за рукав Давыдова. — Я за вами, а Иван Ксенофонтович будет замыкающим.

Спуск не отнял много времени. В помещении с нависающими полукруглыми сводами теплее, чем в верхнем подклете. Свет факелов хорошо освещал всё центральное пространство узкого сводчатого коридора, что уходил куда-то в темноту.

К посланцам приблизились двое в масках и серых крестьянских зипунах без воротников. Один из них поднёс факел к лицам гостей.

— Что же вы, товарищи, нас обманываете? — в голосе хрипатого слышалось раздражение. — Сказано же было русским языком — Ленин, Троцкий и Сталин. А вы кто? Как с вами о важных вопросах говорить, если вы решения принимать не можете?

Курский отодвинул рукой факел от лица и шагнул на встречу, как он догадался, главному в этой паре.

— Нарком юстиции Курский, — он кивнул головой. — Справа заместитель ВЧК Ксенофонтов, слева начальник разведки этой же службы. Я надеюсь, что о значении ВЧК вы знаете. Нам даны все полномочия для решения любых вопросов. В крайнем случае, если ваши требования будут касаться всероссийского уровня, мы обязуемся донести требования до вышеозначенных товарищей максимально точно.

— Народный комиссар юстиции... — хмыкнул хрипатый. — Важная птица... Как ты считашь, Петрович, пойдёт нам для разговору начальник прокуроров?

— Пойдёт, Моисей Иваныч, — пускай буде нарком юстиции, — пробасил второй. — Надоело уже ваньку валять с этими дурацкими шпионскими письмами. Бабы голодают уже четвёртый день на одной воде живут, жалко их... А эти телятся — ни два, ни полтора.

— Тогда мешки им на головы и ходу. Нам тут, если помнишь, больше часу колобродить по этому треклятому подземелью.

Хрипатый приказал сдать оружие и надеть на головы гостям дерюжные, пахнущие плесенью мешки.

— Не извольте беспокоиться дорогие товарищи большевики дойдём в лучшем виде, главное — спешить не надо, а то можно упасть и голову сломать.

...

(Москва. Хитровка)

— Повторяю, ещё раз, — хриплый голос мужика, сидящего напротив Курского, ровен, но нотки раздражения уже чуть позванивали в паузах. — Наши требования просты и понятны.

Народ юга Сибири, на прошедших в ряде городов и крупных сёл плебисцитах высказался за самостоятельное существование вне единого с Советской Россией государства. Мы хотим создания отдельной, свободной республики. Как она будет называться, покажет будущее. Размежевание территорий должно проходить по северной границе Барнаульского, Кузнецкого и Минусинского уездов Томской и Енисейской губерний. Южная граница — по реке Иртыш и границе с Китаем и Монголией, включая в себя Урянхайский край и Ойротию.

Мы требуем полного вывода с означенной территории всех воинских подразделений и вооружённых отрядов, прибывших из других частей страны, роспуск всех чрезвычайных комиссий и трибуналов, с последующим заключением равноправного договора о торговле и сотрудничестве.

Товарищ Курский, вам всё понятно? — обратился он уже персонально к немного ошарашенному наркому.

Тот ожидал, что вопрос будет всего лишь о золоте, продовольствии, в крайнем случае, общих для всех мятежников требований о «советах без коммунистов» и прочей подобной привычной уже демагогии. Молчание затянулось. На стенах подвального помещения без единого окна играли отблески огня факелов. Вся ситуация напоминала допрос инквизиции где-нибудь в Испании.

Первым не выдержал самый молодой, и самый горячий Давыдов-Давидян. От волнения кавказский акцент делал его речь анекдотичной.

— Пачему ты так гаваришь! Паслушай, да! От вэлики Россыя оторвать такой балшой кусок, да? — Парень вдруг резко вскочил и уже размахнулся чтобы ударить, сидевшего противника.

— Сядьте, товарищ Давыдов, — перехватил его руку Ксенофонтов. — Требовать они могут, что угодно, как говорится — «съесть то он съесть, да хто ж ему дасть». Затем Ксенофонтов повернулся к Рогову.

— Вам, неуважаемый Моисей Иванович, я уже сейчас могу сказать только одно, — Иван Ксенофонтович говорил тихо и медленно, но так весомо, что каждое его слово падало как пудовая гиря. — Я бы пристрелил вас прямо здесь и сейчас, но не буду этого делать, так как обязался передать ваши требования Владимиру Ильичу и Феликсу Эдмундовичу. Так что живите пока. Скажу вам сразу, никаких шансов на то, что ваши требования будут рассмотрены нет. Считаю, что переговоры можно прекратить за нереальностью требований одной из сторон. Женщин, конечно, жаль, но карающая рука пролетариата рано или поздно притянет вас к суровой ответственности и пощады вам не будет.

— Петрович, мне кажется он прав, хватит воду в ступе толочь. — Рогов демонстративно отвернулся от Курского. — Подождём ещё день и всех баб расстреляем к чертям собачьим. Нет, так и не надо. Будем по-другому правду защищать. Пусть у них Алтайская земля под ногами горит. Видит бог, мы хотели всё без крови решить. Но не судьба...

...

(Москва. Кремль)

Рано утром ещё до начала четвертого дня съезда в кабинете Ленина состоялась встреча с парламентёрами. Курский сильно удивлён, увидев, как повеселел Владимир Ильич. Присутствовавший тут же Дзержинский, держась в стороне от разговора, тоже улыбался в бородку.