Баллада об атлантах

Знакомцев среди гвардейцев оказалось едва ли четверть. Кто, как он, служил в окраинных гарнизонах, кто закончил службу, кто погиб, а иные исчезли самым таинственным образом.

Следующие три дня Бомани провел в беспрерывных дружеских попойках. Вино лилось рекой. Повара готовили самые изысканные блюда, от которых брюхо отвыкло на дальних границах цивилизации атлантов и всегда с ним было не меньше двух бывших сослуживцев. Вначале он не обратил на это внимание, но потом, подумав, решил, что это предосторожность нового владыки Посейдониса, на случай если ветеран взбрыкнет.

На третий день кто-то из собутыльников предложил сходить на охоту на кювьерониуса (вымерший американский хоботной, родственник слонов, ростом до 2,7 м.). Охоту так охоту — Бомани согласился и тут же забыл об этом. Каково же было его удивление, когда на следующее утро его разбудили ни свет, ни заря. Пришлось приводить себя в порядок и собираться на эту чертову охоту.

Картина была потрясающей: глубокое синее небо, парящие над землей грифы, солнечный золотистый круг и впереди сплошным красно-коричневым валом, перегораживая южный горизонт, высились скалистые громады хребта. Здесь, на высоте двух соляров, воздух свеж и прохладнее, чем на берегу океана.

В белом комбинезоне, он упрямо носил его в знак скорби по родителям (белый в культуре атлантов — цвет скорби и печали) Бомани шел по звериной тропинке, ведущей по заросшему лесом и густым кустарником плато, что протянулось до подножия горных пиков. К хребту Энкелада, занимающего центральную часть острова трое охотников: Бомани и гвардейцы Тоон и Стертоп прилетели на пушпаке. Пилот остался ожидать в кабине, а собутыльники вооружились обычными копьями, мечами из суперпрочных сплавов и переоделись в доспехи. В горах встречались дикие цахел — потомки тех, кто не захотел жить в тепле казарм и сбежал от атлантов. Одно время собирались устроить на беглецов большую охоту и очистить дикие места острова, но после возобладало другое мнение. Ведь что может быть лучше охоты на диких цахел? Когда одна мысль, что ты охотишься и на тебя охотятся, будоражит кровь? С тех пор охота на цахел стала любимым хобби атлантов, полуатлантов и истинных людей. Вот только брать с собой громовое копье считалась неспортивным. Достаточно и того, что охотник в доспехах, непробиваемых копьем с каменным наконечником.

— Так вот, друзья мои, иду я такой, — гвардеец оглянулся вокруг, словно пытался вспомнить места, — не здесь это было, но совсем рядом где-то. Заворачиваю за поворот и ну тебе — здрасте. Нос к носу сталкиваюсь с целым выводком диких цахел! Три самца и четыре самки с выводком! Нос к носу, представляете? Ну я не будь дурак, первого копьем в живот, второго отоварил древком по голове. А последний кинулся на меня. Пришлось бросить копье и прирезать мечом. Самки заорали и бросились бежать, но разве от меня уйдешь? Самок я точно всех перерезал, кроме одной — беременной. Ее, как и положено по закону, связал. Наверное, уже и родила где-нибудь на ферме? Вот насчет мелочи не уверен, похоже нескольким удалось бежать! Кстати, вот за этим поворотом все это и было, — гвардеец ткнул левой рукой в скалу, около которой тропа заворачивала в сторону. Правой он держал на плече древко средней длины копья, которое можно было использовать и как метательное.

Бомани не слушал его. На душе было муторно, наверное, из-за вчерашнего возлияния.

— Вот будет умора, если мы сейчас наткнемся на цахел? — произнес с смешком.

Все произошло, когда охотники завернули за очередной поворот горной тропы. В воздухе что-то с шуршанием промелькнуло. Миг и перед гвардейцами, идущими на пару шагов впереди Бомани замер полуголый человек гигантского, под три метра, роста, широкий в плечах и длиннорукий. Он действовал стремительно. Ладони обхватили затылки незадачливых охотников. Головы с ужасной силой и грохотом ударились друг об друга. Шлемы были непробиваемы для холодного оружия, зато их содержимое оказалось слишком хрупким. Гвардейцы рухнули на землю словно тряпки. С первого взгляда понятно, что они бесповоротно мертвы.

Гигант, на голове его сверкал обод из проволоки в виде короны, поднял глаза, взгляд уколол Бомани.

В нескольких лярах от себя полуатлант увидел исхудавшее, обветренное ветрами, но такое знакомое лицо.

— Благословенный богами Гратион. Отец, — он рухнул на колено и опустил голову, — я бесконечно рад встрече и тому, что ты жив!

Гратион порывисто шагнул вперед, могучие руки упали на плечи сына, подняли и прижали к груди.

— Сын, Бомани! — сын едва доходил родителю до половины груди, но это и неважно. С минуту атлант разглядывал его, левое веко у него чуть заметно дергалось, потом Гратион отстранился и произнес глухо:

— Я ждал тебя, сын мой, ждал долго и почти потерял надежду увидеть, об этих двоих, — он кивнул на мертвых гвардейцев, — не сожалей, это соглядатаи, посланные врагами — поймать меня или хотя бы убить.

— Но почему тебя преследуют, отец? И где матушка? Что с ней?

— Мужайся сын, ее убили, а я... я не смог защитить ее. Я сам едва спасся.

Атлант молчал. Бомани был бледен, на лбу выступил пот. Он был воином и слез не показал никому, только что-то прошептал. "Матушка... — разобрал Гратион, — прости своего непутевого сына..." Отец скорбно смотрел на его хрящеватый нос, на покрытые тенью глаза, на исхудавшее лицо. Несмотря на все подтвержденное подвигами и годами мужество, лицо, скорее, напоминало маску скорби.

Наконец, вытерев испарину дрожащей рукой, Бомани, с растеряно-бледным лицом, пробормотал:

— Отец, как это произошло? Что вообще здесь происходило пока я защищал страну Атлантов на далеком Востоке? Мне там, — он повернулся в сторону Посейдониса, — многое наплели, но я не верю этому и на муравьиное крылышко! (идиома, аналогичная русскому "и на йоту").

— Она погибла, страшно погибла, — атлант помрачнел и отвернулся, через несколько мгновений посмотрел в осунувшееся лицо сына, — Я любил ее.

— Я знаю отец. Но кто? Кто ее убил? Я должен знать, как зовут этого мерзавца! — крикнул Бомани звенящим от ярости голосом.

Еще мгновение тому назад скорбящее лицо Гратиона изменилось. Морщина на переносице разгладилась, губы отвердели. Взгляд уже не казался взглядом страдающего человека, что сетует на судьбу, — стал острым и цепким. Теперь перед Бомани не муж, скорбящий о погибшей возлюбленной, но управитель Посейдониса, атлант, почти равный любому из Совета царей.

Отец снял с головы обод, который Бомани вначале принял за украшение и, протянул сыну.

— Одень это!

Сын подчинился. Обод мягко сжался вокруг головы.

— Смотри, — внезапно воскликнул атлант.

Горы, да и сам мир в единый миг исчезли, словно повернули выключатель. Перед Бомани предстал Посейдонис. Обожженный, с зияющими пробоинами в жилых пирамидах и мостовых. Рушились стены, раздвигались в безмолвном крике рты раненых, корчились в пламени пожаров детские фигурки. Шипение разрядов громовых копий сливалось с яростными криками в ужасную какофонию. На пылающих улицах сражались оборванные, окровавленные люди, атланты, цахел.

На стены дворца Совета царей лезли тысячи обезумевших от ярости боя, скрещивались мечи, летели во все стороны разряды громовых копий, с глухим треском лопались головы, потоками хлестала кровь. Бой продолжался и в воздухе, десятки пушпаков нанизывали друг друга на электрические разряды и рушились на каменную мостовую. И всюду посреди обороняющихся были инопланетные звери, похожие на маленьких медведей, вывезенные атлантами с далекой планеты.

Изображение остановилось. Голос за кадром, сухой, механический, произнес:

— Это не звери. Это разумные существа и телепаты способные влиять на живые существа и покорять себе, они называют себя магоно эо. Их влиянию поддается девять из десяти атлантов, половина полукровок, каждый второй человек и каждый десятый цахел. Часть разумных, попавших под их власть, требуют от "хозяина" постоянного контроля, а часть становится "зомби". Несмотря на физиологические различия они причисляют себя к магоно эо. "Зомби" отличаются от людей и атлантов на генетическом уровне, имеют повышенный болевой порог и способны мгновенно перемещаться на расстояние до 2 м.

— Смотри, — услышал Бомани крик, откуда-то из неведомой дали.

Он увидел массивную фигуру отца, бегущего во главе бунтовщиков на штурм. Они влезли на стены и тут в спину им ударили свежие отряды, ведомые зомбированными атлантами. Это был разгром.

— Нас было мало, слишком мало, мы проиграли. Они думают, что победили и скоро завладеют этим миром, но это им не удастся, клянусь всеми богами!

— Смотри как магоно эо поступили с нами и нашими семьями!

Бомани очутился посреди похожего на сарай для цахел здания, десятки все еще живых, окровавленных людей, полуатлантов и цахел, висели, насаженные на ржавые крюки, прикрепленные толстой цепи, тянувшейся по потолку.

— Сынок, — услышал хриплый женский голос.

Это была мать, окровавленная, истерзанная, но все еще живая.

Бомани рванулся, помочь, спасти, но не смог сделать и шага.

А пока он безуспешно рвался, появились цахел с огромными топорами в руках и начали разделывать еще живые тела, словно на бойне.

— Смотри! Мы для них всего лишь пища, такая же как любое животное.

Видения прекратились, картинка распалась яркой вспышкой.

Бомани невольно зажмурился, рухнул на колени, словно от удара. Он открыл глаза, перед ним стоял отец и вокруг была реальность. Из-под ресниц атланта медленно выползли две большие слезы, пробороздили морщинистые щеки.

Страшная боль острой иглой пронзила сердце юноши. Как профессиональный воин, он знал, что с ним может случиться всякое, и в душе был готов принять даже самую лютую смерть, но смерть матери, которую, он любил больше всех в жизни, принять не мог. Он был не просто в отчаянии, а в бешенстве от невыносимого горя. Вдруг стало все равно: умрет ли он сейчас или проживет долгую и счастливую жизнь — мать мученически погибла, а он, ее сын и воин, не смог предотвратить это злодеяние.

— Сын мой, — произнес атлант новым, негромким и сочувственным голосом, поднимая Бомани с колен, — беда пришла откуда мы не ждали. Игрушки, забавные зверьки, вывезенной с проклятых звезд, завоевывают и уничтожают нас. А точнее уже завоевали: атланты им покорились, а те, кто восстал, истреблены. Страна Атлантов обречена. Так пусть выживут хотя бы люди и полуатланты.

— Что же делать, отец? — вскричал Бомани и с надеждой посмотрел на отца, — Научи, как мне отомстить за мать, за тебя, за всю страну Атлантов?

— Садись, — атлант присел на землю и хлопнул ладонью по каменной глыбе рядом, — Только признав, кто мы есть — получим, чего хотим. Слушай как мы поступим...

* * *

Сквозь смотровую щель в стене виднелся небольшой участок церемониального зала, отделанного драгоценным кедром, во дворце Совета царей и доносился едва различимый шум голосов. На черных, ярко в солнечных лучах тронах, у стен сидели девять царей, рядом, у столиков ожидали писцы. А посредине непонятно зачем здесь сооруженный металлический столб, непристойной формы. Вершину его украшали девять кругов из холодного пепельного цвета камня.

Гратион — ткнул мечом, метательное оружие он недолюбливал, больше надеясь на мощь рук и сноровку в ближнем бою, — влево. Потом указал на сына и показал направо. Бомани кивнул. Все понятно. Отец возьмет на себя тех, кто слева, а он тех, кто справа.

Открывшаяся в стене дверь стала для атлантов, их слуг и магоно эо полной неожиданностью и пока они очухались, отец и сын славно повеселились.

Гратион с размаху вонзил меч в грудь ближайшего атланта в красных одеждах царя, провернул, выдернул окровавленный клинок и воткнул в грудь другого.

Бомани выпустил все заряды громового копья с такой бешенной скоростью, что не успел и глазом моргнуть, как уже нащупывал сменную батарею. Не было времени даже проследить, куда летят разряды и попадают ли в цель. Едва воткнул новую батарею в копье и, подняв взгляд, увидел, как сверкая полированной сталью в свете искусно замаскированных в крыше окон, летит в лоб боевой топор.

Почти инстинктивно согнул ноги.

Топор пролетел так близко, что он услышал свист рассекаемого воздуха и увидел отчеканенный на стали знак страны Атлантов: трезубец. Убийственное лезвие пролетело на расстоянии ладони от макушки и вошло в кедровую стену почти на ладонь.

Через миг Бомани увидел бледное лицо полуатланта в хитоне секретаря, метнувшего топор и тут же толпа убегающих людей скрыла его.

Отец, словно безумный, с криком врубился в горстку кричащих жрецов и секретарей и расправился с тремя так быстро, что глаз едва успел уловить.

С диким визгом магоно эо прыгнул с пола, на манер дикого кота, в лицо. Отец встретил его ударом щита. Тело магоно эо перелетело зал, врезалось в стену, окровавленное, сломанное, тряпкой рухнуло на пол.

Зомбированные магоно эо люди и атланты жертвовали собой с ошеломительной отвагой. Двое юношей с еще не пробившейся бородой: полуатлант и истинный человек, разом рванули толстый ковер на полу. Подняв его как щит, бросились на Бомани.

Извилистые разряды громового копья поразили обоих. Они рухнули на окровавленный пол.

Отец вонзил меч в грудь очередного царя, когда один из телохранителей ударил кривым мечом ему по запястью, перерубив руку с мечом. Какой-то миг Гратион не понимал, что произошло.

На щит обрушился тяжелый удар меча, и отец упал на колени.

Разряд громового копья Бомани опоздал на какой-то миг. Меч телохранителя вонзился в грудь отца.

Рык, подобный вою раненого зверя, Бомани, слился с шипением громового копья и всхлипом очередного врага, рушащегося на пол.

Схватка длилась еще несколько мгновений и, внезапно, оказалось не в кого стрелять. На полу лежали окровавленные тела, недвижные и еще шевелящиеся.

— Отец, — Бомани бросился перед родителем на колени. На его груди вокруг вонзившегося в грудь металла расплывалось мокро-алое пятно. На мелового цвета лице страшно закатились глаза, — Отец, как я могу тебе помочь?

— Мне уже не поможешь, сын... — на губах пузырилась розовая пена, они хватали воздух, а легкие задыхались: воздух шел через рот и рану. Бомани с содроганием понял, это агония, — доделай дело, ты помнишь, я...

Он не договорил. По телу пробежала крупная, судорожная дрожь, лицо осунулось, огрубело; неподвижные глаза уставились в потолок.

Бомани минуту смотрел на заострившийся нос, ловил недвижный взгляд.

— Я выполню свой долг отец.

Судорожный вздох вырвался из груди.

Он поднялся и, круто повернувшись, двинулся неестественно прямо, не шевеля прижатыми к бедрам руками. Черты лица дрожали словно ему смертельно хотелось разрыдаться, только он забыл, как это делать. Плыли, сдерживая бушующую внутри бурю эмоций.

Спустя несколько минут все девять корон, украшавших при жизни головы царей, лежали на положенных местах в кругах на вершине столба в центре зала.

Несколько секунд ничего не происходило и сердце ледяной рукой схватила тревога. Неужели старинный механизм вышел из строя? Неужели смерть отца напрасна?