Из неё избраные женщины соткут накидки гостям в подарок. Он только раз видел такую редкую и красивую вещь вблизи. На старшей ньюста в прошлом году. Когда избраные проверяли его сопротивляемость к ядам.

Вместе с охотниками уйдут и воины его деревни. Отец решил не волновать маму плохими известиями из чужих уст и отправился вместе с ними. Тем более, что вождь решил присоединить к маленькому каравану отряд разведчиков. Нужно же отследить сбежавших уари. Проверить, какими силами входили враги на их территорию. Не назревает ли война. И была это просто шайка грабителей или разведывательная операция. Хотя, обычно, разведчики не размениваются на мелкие нападения, но заметив маленькую группку, с грузом товаров, могли позариться и скрытным ударом и поживиться, и уничтожить несколько чужих воинов, не привлекая к своей миссии особого внимания. Не прошло.

Все эти мысли ворочались в голове и, казалось перепрыгивали с места на место, как маленькие камешки в потоке, в такт его подпрыгивающим шажкам.

Он бежал, торопился, чтобы подольше побыть в обществе этих людей, богов или существ. Он не знал как их называть. Хотя на вид они люди. Странные..непохожие.., но люди. Может выучит ещё слов, конечно, не столько, сколько с напитком снопамяти. Да и надоедать гостям было строго-настрого запрещено. Если скажут уйти — должен уйти. Вот бы сказали "сядь!" Он и слово это знает и сидеть рядом, и слушать, и запоминать будет хоть до рассвета. С радостью.

Возле гостевого дома паслась лама янакуна. Янакуна — это рабы. Взятые в плен враги, преступники. Только, в отличие от других племён, этот статус не был наследственным. Даже постоянным не был. Пленные, не убитые на поле боя, могли выбрать между казнью и общественными работами в течение пяти лет.

После этого воин мог доказать свою силу на одном из праздников, посвящённым богам, в бою с воином племени. Если раб одерживал победу, он мог выбрать остаться ему с чачапойя или вернуться домой. Если проигрывал, у него был выбор между смертью или новым сроком раба.

С преступниками поступали иначе.

Прекратить рабство мог вождь или пострадавший от преступления. Например,если это было убийство, то раб трудился для семьи убитого, пока не вырастали его дети. Но обычно сроки преступникам назначал вождь. И работы из множества общественных необходимостей выбирал он же. Исходя из разных причин.

Этот раб должен был отвезти горшки за город. Их, после определённой обработки используют для удобрения полей. Вот и сейчас он пыхтел над горшком весом в патма покча, стаскивая его по лестнице.

-Ну, конечно люди,-захихикал в мыслях малыш,-раз и им горшки нужны.

С этой крамольной мыслью пришельцы стали как-то поближе.

На голове раба белела повязка. О! Да это же их пленный. Значит рана не была серьёзной. если его уже отправили на работы.

-Привет,-дружелюбно поздоровался он. Хотя отца ранили его соотечественники, но сам парнишка на тот момент уже был в отключке. Чаупи-тута вообще был мальчиком добрым и сострадательным и понимал, как тяжело оказаться в плену, в рабстве, далеко от семьи. Он чувствовал, что понимает его. Парень исподлобья посмотрел на детское искреннее личико и сказал с непривычным акцентом :"Чем я могу служить, маленькому господину?"

-Брось. Я не собираюсь никак вредить тебе, хотя мой отец и пострадал от вашего нападения. Я понимаю как тебе одиноко вдали от близких и друзей..

-Мои друзья бросили меня,-он помолчал,-это был мой первый бой. И у меня нет никаких шансов стать свободным. Даже по вашим законам, о которых мне рассказали. Я видел как тренируются ваши воины. Мне и через пять лет не победить в бою за свободу. Да и не ждёт меня никто. Я сирота.

-А я ученик верховного шамана. И знаю посланцев богов,-похвастал Чаупи-тута. Вот вырасту и помогу тебе.

Он вдруг смутился от своей похвальбы и юркнул мимо янакуна в дверной проём.

Комната имела вид небольшой ярмарки и очередной посетитель глазел на гостей, вручая им сушёную рыбину. Мальчик расстроился, что у него не было подарка. Но ничего, он ещё что-нибудь придумает.

-Амаута сказал не беспокоить гостей,— ревниво заявил он.

Несмотря на возраст и хрупкое телосложение, его слова имели вес, ведь он был учеником верховного. И посетитель удалился.

Мальчик поманил за собой девушку со странными полосатыми волосами. Она никогда не смеялась над малышом. Её голос он слышал, когда учил слова. И она была небольшого роста и казалась самой молоденькой среди всех.

Сейчас мальчик чувствовал себя не учеником, а учителем и это чувство ему нравилось. Он взял в руки камень, лежавший рядом с дверью и положил его у внутреннего края проёма. Девушка что-то сказала. Чаупи -тута расстроился. Нет, всё ещё ничего не понятно. Девушка улыбнулась.

-Дверь,-сказала она,-показала руками очертание проёма. Потом тронула рукой камень и, сложив руки крестом, спросила:"Закрыто?"

Кажется они друг друга понимали. И мальчик постарался запомнить новые слова.

8октября.

Вчера наш мелкий переводчик уже без всяких гипнозов выучился считать до двадцати, использовав все свои маленькие пальчики. Он милый. Так смущается, если девчёнки хихикают над ним. Поэтому я стараюсь воспринимать его серьёзно, хотя это очень непросто. Но и он ко мне тянется.

Уходя, перед заходом солнца, он ещё раз пересчитал нас всех, как-будто боялся кого-то потерять до утра. А сегодня, когда мы продрали глаза и выскочили на пробежку, он уже торчал на своём камешке и на этот раз побежал рядом с нами, очевидно, решив повторять решительно всё, чем мы занимаемся. Похвальное старание. А ещё мне казалось, что у него всё время по-заячьи торчат уши, так внимательно он вслушивался во все наши разговоры.

Когда мы вернулись к дому, Алекс привычно раздал ЦУ. А потом неожиданно прихватил мальчонку, от чего тот испуганно визгнул, поставил его на приступочку и стащил с него тёплую накидку. Малый сжался и заморгал загнаной мышью. Я подбежала и погладила его по руке. А Алекс тем временем показал ему несколько упражнений и онобрадованно закивал. Вообще он так смешно кивал, как игрушечный китайский болванчик. Он даже облился вместе со всеми, оставшись в набедренной повязке.

Прийдя с нами к своему "амауте", защебетал что-то, так захлёбываясь от восторга, что мне даже стало страшно, чтоб его учитель резко не остановил эту щенячью радость. Но у того тоже потеплели глаза и он, дослушав, позвал его за собой.

На этот раз мальчик готовил свою болтушку сам, под присмотром старшего. Я оставила наших, которые расселись и обсуждали бытовые преобразования, которые они наметили на сегодня, и подгребла поближе к месту священнодействия. К своему удивлению, в одной из травок я узнала один из видов дурмана (спасибо, мама). Ничего себе, эту ядовитую заразу дают ребёнку!

Невинное создание тёрло семена дурмана с маслом и довольно мне улыбалось. Среди других растений я узнала ещё беладонну и коку. Остальные были незнакомы.Ребёнок добавил две малюсенькие щепоточки разных сушёных трав. Выдавил каплю сока из свежего корня с желтоватой мякотью и разбавил вполовину водой.

Вчерашний ритуал повторился. Мальчик, имя которого, очевидно, было Чаупи-тупа(шаман несколько раз так к нему обращался), уже засыпал, когда в помещение вбежала раскрасневшаяся девушка. Страшно взволнованная, она, со слезами на глазах, быстро заговорила, жестикулируя нервно и страстно. Шаман быстро и коротко поклонился в нашу сторону и знаком показал на дверь.

-Я с вами,-неожиданно для себя самой вдруг выдала я, подтвердив своё желание, приложив к груди обе руки, а после, показав в сторону обоих местных.

Они переглянулись, но явного отказа я не увидела. Просто стали собираться, не отвлекаясь на меня, упрямо стоящую столбом рядом с ними.

Стас махнул рукой и в его глазах я увидела сожаление, что не он напросился. А кто ему мешал? Но, наверное, не решился отвлекать людей, которые явно торопились, ещё раз.

Тем временем в лёгкую корзинку отправился свёрток с чем-то тяжеленьким, аккуратно упакованный в тонкую хлопковую ткань. Сборы не продлились дольше нескольких минут и мы помчались в сторону самого большого строения в Куэлап. Того, которое в путеводителе называлось Эль-Костилло — замок.

Мои спутники неслись так, что я едва успевала за ними, несмотря на хорошую физическую форму. Я боялась отстать и заблудиться в незнакомых лабиринтах между домов. Ещё хуже стало, когда мы вбежали в здание. Хорошо, что не пришлось долго плутать.

В небольшой комнатке и без меня было тесно, так что я не пошла далеко от порога.

Картина была жуткой для непривычного человека. Вокруг беременной, лежащей на полу на расстеленой ткани, суетилось несколько женщин. Лицо у неё было мертвенно-бледным. Я сразу глянула на ткань. Крови было не так много. Надо сказать, что в моей медицинской семейке, где отец всю жизнь проработал в травме, а мама в родильном, акушеркой, было столько разговоров на тему всяких разных паталогий, что мне, казалось бы, прямая дорога по стопам предков. А я, вопреки их надеждам, выбрала журналистику. Но на подкорке многое записалось. И в больницах я практически выросла. Работа у родителей ненормированная, а зарплаты у медиков в Союзе могли бы быть и побольше. Не до нянь.

Вобщем, смотрела я на происходящее без истерик и со знанием дела. Судя по цвету лица — кровотечение. Если бы было больше крови, подумала бы, что отслоение плаценты. А так-то, отслоение тоже возможно, но скорее всего было предлежание и кровотечение внутреннее. Блин, кесарить надо было бы, но не тут же. Не спасут. Скорее всего и мать и ребёнок погибнут.

Но амаута знал что делать. Женщину, как видно, списали. Но беременность была на большом сроке, живот огромный. Подумала бы даже, что двойня.

Шаман не заморачиваясь особо на стерильность, развернул тот самый свёрток.

-Э, да это хирургические инструменты,-пригляделась я,-не зря видать про южноамериканскую прахирургию легенды ходят.

Умирающей поднесли к губам чашу. Она ещё с трудом дышала. Выждав некоторое время, шаман быстро вскрыл живот. Бедная мать уже даже не забилась, только в последний раз выдохнула. Женщинам на руки передали ребёнка, всего в крови и белёсой плёнке. Старшая опустилала головку пониже, другая освободила дыхательные пути и хлопнула легонько по ступням. Ребёнок закричал. Я вытянула шею — девочка.

Шаман обернулся ко мне. И я вдруг снова, повинуясь внутреннему чувству, подошла и положила руку на головку ребёнка.

-Ангел,-сказала я,-ты так тяжело пришла в этот мир. Пусть он дальше будет счастливым для тебя. И сняла свою цепочку с "ладошкой". Благословение.

Потом стала на колено возле мёртвой матери и закрыла ей глаза. Я прочитала молитву на иврите. Наверное с ошибками. Не слишком я хорошо учила тору. Но кто здесь эти ошибки увидит. По большому счёту, было всё равно что я скажу, главное как.

Хорошо, что не попросили воскресить. Значит всё таки не принимают нас за богов. Вот и ладушки, тут больше сложностей, чем преимуществ.

Обернувшись, я наткнулась на острый взгляд шамана. В его глазах я увидела такую смесь разных чувств, что просто споткнулась, как-будто налетела на стену. Но он быстро опустил веки и никак не попытался прояснить ситуацию.

Ребёнка вынесли. Амаута собрал свой инструментарий и отправил его в кипящую в горшке воду.

-А вот и стерилизация,-констатировала я.

На этот раз просто недоумение в глазах. Я повторила и ткнула пальцем, иллюстрируя процесс. Вот и запоминай словечко. Без ста грамм. Я мысленно высунула язык.

Вернулась старшая из женщин и что-то сказала негромко. Шаман отрицательно покачал головой.

-Немое кино. Ничего не понять. А жаль.

Я уже проходила эту стадию по приезде в Израиль. Чувство глухонемого калеки.

Интересно, насколько долго нам здесь прийдётся оставаться. Я не готова на себе пробовать курсы языка на психоделиках. И нашего будущего переводчика жалко. Зачем ребёнка травить. Может остановить эти сеансы? Как-то договоримся. Конечно, может у местных меньшая чуствительнасть к ядам паслёновых. Всё таки родина картохи. Это ведь то же семейство.

А вообще, этот Чаупи-тута и так хорошо учится. Нас расслабляет. Надо бы и нам не лениться, а пытаться тоже слова запоминать. Но на сеансах гипноза всё слишком быстро. А у меня ещё и аудиозапоминание никакущее. Мне, чтоб запоминать слова, их написать надо. Визуальной памятью работаю.

Ладно, сколько можно тут торчать. Толку с меня. В это время в комнату начали заходить другие женщины и подходить к покойной.

Я тихонько отступила и вышла. Наверное, попрощаться хотят или тело приготовить к погребению. Хотя, что это я? Тут же бальзамируют, целый процесс. Мы же собирались посмотреть мумии в долине Кондоров. А сейчас возможно увидим гораздо больше, чем собирались. Дай бог, чтоб не на себе.

Вслед за шаманом женщины вынесли тело уже обёрнутое тканью. Процессия возвращалась к дому амауты. Нет, это скорее был комплекс зданий, где жили и шаман и его разновозрастные ученики, пока не уходили, как говорится, на собственные хлеба. Наверняка, там были и помещения для всяческих ритуальных занятий. И подготовке к захоронению в том числе.

Интересно, а операционная есть? Я бы глянула. Моя наследственная жилка работает. А вот Олеськина, журналистская, не проснулась что ли? Предложить ей в две руки записывать наблюдения что ли? Вот бомба была бы, если выберемся. Не-а, Олеська практичная. Она меня тут же обломает. Скажет, что меня с этой бомбой в дурку сдадут. Я и сама раньше за такую статью газету в жёлтый цвет покрасила.

По дороге я издали увидела наше приметное дерево и ушла по-английски. Наше жилище к моему приходу приобрело более жилой вид.

Камешек у порога, это для гостей. Нам пока подарков достаточно.

Как только я зашла, меня обступили с вопросами. Стас, после моего рассказа заметно обрадовался, что не увязался за мной. Девчёнки возились с Чаупи-тупа. Он уже опять был тут и обьяснял им, жестами и минимумом выученых слов, значение незнакомых предметов. Услышав мой рассказ разъахались.

Вообще, как-то неблагозвучно по-русски звучит его имя. И длинновато. Интересно, что оно значит. Может какой синоним найдётся. Что уху привычней. Хотя, что он собачка, чтоб ему на своё усмотрение клички придумывать. Ему наши имена может ещё хуже кажутся. И я решила, что хорош рассуждать, надо девчёнкам помочь, а то надуются. И так на писанину время трачу. А народ трудится.

Чаупи-тута вышел за порог. Солнце перешло за полуденную черту. Скоро должны принести еду для гостей. Он отодвинул камень. Можно входить. Кто сегодня готовит? Вождь сначала хотел назначить одну семью, вместо общественных работ. Но все хотели угостить посланцев богов. Поэтому решили соблюдать очерёдность.

Сегодня хотелось бы уйти пораньше. Во-первых он неважно себя чувствовал. Колотилось сердце и глаза болели от света. Отчасти поэтому он повернул назад в дом.

-Во-вторых,-продолжал размышлять он,— интересно узнать, что же случилось пока он спал и где была девушка, с которой он разговаривал всё время. Конечно он уже попривык и другие тоже были хорошие, никто больше над ним не смеялся, но с той, первой, ему было как-то проще. Распросить её, когда она появилась он ещё не мог. Видимо, именно этим занимались сейчас остальные. Он присел в уголке и, прикрыв глаза, вылавливал в разговоре уже знакомые слова. Всё ещё речь была безсвязной.