— Берем товарища! — он потряс перед Мариной какими-то бумагами. Сергей Викторович... э-ээ, Виктор Сергеевич, идемте за мной!
— Ну ты прямо как "М-65" до Пекина! — воскликнула Марина, вставляя свой в пишущий танк листы бумаги с копиркой.
"Что за М-65?" — думал Виктор, торопясь по стеклянному коридору за шефом. "Танк? Ракета? У них была война с Китаем? А как же джинсы?"
Лика оказалась кадровиком — темноволосая барышня с короткой прической, по возрасту — лет под тридцать, и одетая сравнительно строго, то-есть, жакет крупной вязки из золотистой и коричневой нити с двумя рядами пуговиц и такая же юбка, из-под которой виднелись острые колени в ивово-коричневом капроне; венчала прикид цветастая голубенькая косынка, обматывающая горло. Похоже, во всем корпусе было не жарко. Голову Лика держала чуть назад, слегка приоткрывая рот с пухлыми, манящими губами, явно подражая моделькам из "Бурды"; тонкое кольцо блестело на безымянном пальце левой руки.
На боковом столике, там, где у современных офисных барышень стоит лазерный принтер, громоздилась потертая механическая "Украина".
— Анжелика Николаевна, — ласковым тоном произнес Петросов, — сегодня вас прямо не узнать. "Лейпциг"? "Варна"? "Берлин"?
— "Пекин". Сама вязала, — усталым голосом произнесла Лика.
— Неужели?
— Неужели. Сдолбунов уже звонил.
— И что?
— Это же нарушение.
— Справка же есть.
— Аттестата нет, трудовой нет. Как я подпишу категорию вопреки письму министерства? Есть же решение внедрять профстандарты.
— Анжелика Николаевна, тут есть некоторые обстоятельства...
— Сдолбунов говорил про обстоятельства.
— И что?
— Официально от товарищей бумаги нет, что принять в нарушение пункта четыре. Если каждый будет нарушать, что со страной будет? А если пограничники нарушат?
— Лика, ну не выгонять же человека на улицу.
— Есть работа, которая не требует диплома.
— Человек нам тему спас, а мы его в дворники?
Лика задумалась, выудила из ящика стола тонкими пальцами белую пачку "Явы" с красным кружком и тут же кинула ее обратно.
— Да... — неторопливо произнесла она. — Что-то с нами всеми происходит... А кто будет отвечать?
— Под мою личную.
— Вы не мой начальник.
— Коллектив берет товарища на поруки. На перевоспитание. Проведем комсомольское собрание и утвердим на бюро.
— А серьезно?
— А на войне как? Тоже так же? Бумага важнее человека?
— Не напоминайте мне про войну, — медленно, раздельно произнесла Анжелика. — В конце войны я попала в детдом, не помня своих родителей, одна фамилия-имя-отчество, да и то... Я оформлю. Когда пройдет медосвидетельствование и принесет справку.
— Так можно потом в поликлинику. По положению двести двадцать один, острая производственная необходимость в работнике.
— Да. Да. Я забыла... Я оформлю сейчас.
Тарыкина, похоже, до прихода Виктора была в бюро единственным сотрудником, достигшим элегантного возраста. За большим двухтумбовым столом с бумагами восседала дама с тонким намеком на приятную полноту. На ее лице, окаймленном пышным начесом соломенных осветленных волос, под высоко поднятыми, с угловым изломом, бровями, выделялись большие карие глаза; в ее взгляде чувствовалось какое-то царственное величие, рожденное не занимаемой должностью, а умением ставить себя в разговоре с мужчинами. Ее губы, подчеркнутые темно-розовой помадой, складывались в добродушную улыбку с оттенком снисходительности, а в ушах покачивались крупные голубые сережки, намекая на некоторый консерватизм взглядов. Строгий серо-коричневый полушерстяной костюм с прямым жакетом, локти которого прикрывали черные нарукавнички, вежливо представлял взгляду посетителей античные линии колен в светлом капроне; по этой причине хозяйкой кабинета специально к костюму был подобран двухтумбовый стол без передней доски. Короче, Тарыкина выглядела эффектной женщиной на все времена, мягкой в общении и непреклонной в поступках, от которой в этом учреждении зависело многое, но сейчас внимание Виктора привлекла вовсе не она. Слева, занимая солидный кусок стола, возвышался салатно-зеленый, похожий на осциллограф, бухгалтерский калькулятор с маленьким зеленоватым монитором и распечаткой цифр на ленте; на крышке чуда техники возлежали старые потертые счеты, видимо, для проверки. Сзади из агрегата, помимо шнура питания в черной резине, торчал толстый телевизионный кабель.
"Чего, калькулятор в локальной сети? Ну ни фига себе..."
— Вот тут такая вещь, Майя Андреевна... — Петросов протянул через стол пачку бумаг и кивнул Виктору, чтобы присаживался у конференц-приставки.
Тарыкина молча приняла документы и принялась неторопливо просматривать. вглядываясь в строчки. Зазвонил вэфовский телефон, черный и элегантный, как рояль; она подняла трубку, выслушала и ласковым тоном, не терпящим возражений, произнесла "Перезвоните через двадцать минут". Наконец, она подняла голову и взглянула на Петросова.
— Ну что, — сказала она после некоторой паузы, — раз кадры его оформили сегодняшним числом, то они и отвечают. Заявление на выдачу подъемных Константин Аркадьевич подписал. Лимиты не исчерпаны, у нас за счет экономии во втором квартале есть резерв. Аля в отгуле, я подготовлю ведомость и выдам. Члены семьи приехавшие у товарища имеются?
— Нет, я один.
— Билеты за проезд от прежнего места жительства?
— Ничего не сохранилось, в милиции говорят, что украли.
— Тогда могу только половину тарифной ставки. За билеты — когда принесете.
Майя Андреевна провела по щели в приборе белой пластиковой картой с рыжей магнитной полосой, постучала по клавишам, глядя на четыре ряда голубоватых цифр маленького дисплея, затем нажала кнопку, и машина отстучала кусок ленты, с которой Тарыкина вписала черным "Паркером" округлые числа в книги и бланки. Наконец, Виктору предложили расписаться в ведомости, и Майя Андреевна отсчитала ему пятнадцать салатово-зеленых бумажек с портретом Ленина, извлеченных из глубин коричневого сейфа в углу кабинета. Именно портретом, а не барельефом. Пятьдесят рублей сорок седьмого года реальной истории.
"В сорок седьмом, похоже, все по-нашему. Ну да, все логично. Меня забрасывают через двадцать лет после первого попаданца."
— Будете планировать расходы, — продолжила Майя Андреевна, — учтите, что у нас теперь зарплата на машине и пятого будете получать по новой инструкции с авансом в размере оплаты календарных дней до пятого по тарифной ставке и премиальными за предыдущие календарные месяцы. Двадцатого аванс шестьсот. Это чтобы не было вопросов...
— Так, дело уже к концу дня, — сказал Петросов Виктору в коридоре. — Вы сейчас в гостинице?
— Нет, пока нигде. В общежитии места не найдется?
— В каком общежитии? — в голосе Петросова прозвучало искреннее удивление. — Они сейчас только на стройках. Подъемные есть, вам надо в квартирное бюро на Куйбышева, в пристройке к "Тканям"... ну, в общем, это напротив Дома Стахановцев.
— А, то-есть, на частном секторе.
— Это у них на частном, у нас на государственном, — хмыкнул Петросов. — В общем, увидите. Бюро до шести, так что я вас отпускаю, устраивайтесь. Завтра с утра в поликлинику, она тоже на Куйбышева. Да, вот ваша справка и направление от предприятия на медкомиссию. Кстати, хотите немного подзаработать?
— Кто ж не хочет?
— У нас в климкамерах сейчас блоки гоняют, завтра надо после работы подежурить половину второй смены, потом сменщик подойдет. За это ночные часы начислят, а суббота теперь нерабочая, так что выспитесь. Это рядом, в опытном цеху БМЗ.
— Согласен. На обустройство деньги нужны.
— Заметано. Пропуск на территорию оформят, только там ночью не заблудитесь. Тогда завтра первые полдня у вас нерабочие, после поликлиники до обеда свободны.
"Хочет двух зайцев убить, чтоб за справкой в нерабочее... Ладно, все равно выгодно."
...До Пожарки местность особых изменений не претерпела, "колонки" были на месте. Но уже от Бани в глаза бросились четыре "башни-близнеца" — розоватые панельные девятиэтажки, за которыми скромно пряталось довоенное здание военкомата. В реальности Виктора на этом месте стояли три типичных хрущевки. Из любопытства Виктор свернул перед Пожаркой; следующим удивлением была большая синяя вывеска "Улица Сталина" на угловой башне.
"Так, культ тут не развенчивали, учтем. Похоже, и Хрущева не было. Башенки-то каркасно-панельные и стоят уже лет пять, судя по растительности".
За кварталом башен-близнецов показался знакомый по воспоминаниям детства забор, за которым в паутине ветвей старых деревьев, затаилось приземистое довоенное здание старой больницы.
"Это и есть здесь поликлиника. Теперь ищем бюро".
Виктор прошел до конца забора и свернул на Ростовскую. На углу, там, где в его реальности в шестидесятых выросла кирпичная пятиэтажка с магазинами "Оксана" и "Огонек", стояло здание в шесть этажей, песочно-желтое, крупноблочное и с одним подъездом; квартал заводских казарм был полностью надстроен до двух этажей видимо где-то в пятидесятых — дома были аккуратно оштукатурены. На Комсомольской его встретили респектабельные панельные дома с высокими потолками, но не похожие на "сталинки" второй реальности, с эркерами вместо балконов, рассекавших серо-сиреневые плоскости стен, узкими фризами и умеренно оживлявшими фасады накладными украшениями в виде пятиконечных звезд в венках и пилястр на пару этажей. Нижние этажи, почти сплошь отведенные под магазины, были отделаны имитацией бриллиантового руста, отформованной прямо на панелях. Несмотря на скромность украшений, здания смотрелись довольно торжественно.
"Много каркасно-панельных, кирпич не уважают. Значит, домостроительные комбинаты построили раньше, когда несущие панели еще не отработали. О чем это говорит? Было больше ресурсов после войны. Откуда, за счет чего? Китай в начале пятидесятых еще такой роли не играл, нищета там была деревенская. Остается меньшая гонка вооружений и попаданец. Либо такой крутой попаданец, что он открыл Сталину супер-мега-рояли, либо... либо он затормозил гонку вооружений..."
За спиной у Виктора послышались отдаленные рокот и свист. Он повернул голову — в просвете между молоденькими деревцами по улице Сталина со скоростью такси промчались три боевые машины пехоты, зеленые, словно стелющиеся вдоль земли, на восьми колесах и зачехленными башнями, с угловатыми, как колуны, носами. Из-под брезента виднелись очертания тонких автоматических пушек. Было в их стремительном беге что-то от тактической ракеты.
"Прямо, как "Фреччиа", только ниже. Намного ниже, на целый метр. Видать, из воинской части, что на Молодежной. Однако, качественно гонку вооружений мы явно не проигрываем."
Куйбышева, как местный Бродвей, сияла нэповскими вывесками, из которых не всегда можно было понять, что где продают, и усталый глаз Виктора уже переставал различать все эти "Ивушки", "Тюльпаны", "Силуэты", "Лады", "Лели", "Прогрессы" и "Спутники". К счастью, на витринах обычно было то, чем торгуют, и они служили для магазинов все-таки окнами, а не рекламными щитами, видимо, для той же экономии оплаты за свет.
Автомобили политическую ситуацию мало проясняли, хотя странности продолжались. По дороге Виктор заметил несколько такси — "Победу" цвета черного кофе, пару двухцветных тачек "Москвич-стиляга", и одно новое. Но то была не воспетая Эльдаром Рязановым старая "Волга", автомобиль — диван, автомобиль — танк, символ страны, рвущейся к неведомому, как сияющий олень на капоте. По Куйбышева, мимо молоденьких каштанов и елочек, словно французская модель на подиуме, продефилировала элегантная в своей строгости машина — желтый минивэн с черной крышей, похожий на аквариум из-за больших стекол, за которыми виднелся просторный, как карета, обитый оранжевой кожей салон, отделенный, как в лимузинах, перегородкой от водителя. Это такси было символом эпохи, но другой эпохи — желания получить великую мечту сейчас и в доступном виде. Советский человек хочет ездить в лимузине? Нет проблем, достаточно позвонить. Шофер подаст машину к подъезду и отвезет. Правда, это не такой быстрый лимузин и не вызовет зависти у прохожих; зато по карману, а вызывать зависть у других некрасиво. Да, он потом уедет, но эта вещь и услуги шофера больше не нужны, пусть ими пользуются другие. Этакое необычное сочетание потребительских ценностей с идеалами коммунизма.
Виктор вдруг понял, что он еще не видел здесь ни одного личного автомобиля крупнее "Запорожца". Были какие-то странные кары размером с "горбатого", но какого-то космического вида; казалось, что по улицам ездят большие пластмассовые детские игрушки. Встретилась светло-желтая тачка, напомнившая по дизайну "Москвич-408", но на метр короче. И, наконец, по Куйбышева протарахтел зеленый вездеход размером с инвалидную коляску. С другой стороны, микролитражки встречались ему так же часто, как в конце семидесятых. Похоже, что и здесь торжествовал тот же самый принцип: мечта сейчас, но по доступным ценам.
"Ткани", которые здесь скрывались под гордой вывеской "Виолетта", оказались там же, где и при раннем Брежневе — в довоенном магазине на два этажа на американский манер. На кирпичной шестиэтажной пристройке с аркой — на месте снесенной деревянной двухэтажки — виднелась надпись "Горница" с пояснением — "Квартирное бюро". Внутри оказалось что-то похожее на сберкассу или регистратуру в поликлинике — барьер, за ним две девушки, одно кресло пустует, видимо, на случай наплыва народа. Очереди не наблюдалось.
— Сюда подходите, — улыбнулась Виктору брюнетка в блузке в горошек и бордовом вязаном жакете. — Снимать, сдавать, размен?
— Я на работу устроился. Теперь с жильем надо решить.
— Значит, квартиросъем. Что вам предложить?
— А что есть квартироснять?
— Ну... что вам нужно.
— Койку, наверное. Там, где соседи непьющие, желательно.
Девушка с удивлением посмотрела на Виктора и он почувствовал, что снова ляпнул что-то не то.
— Простите, а куда вы устроились?
— Конструктором в бюро.
— Обычно люди вашего возраста снимают комнату или квартиру, а не молодежку.
— Чего, можно и квартиру снять? — услышанное как-то плохо сочеталось со всем, что знал Виктор о квартирном вопросе 60-х.
— Если хотите — квартиру.
— Без очереди?
— Какой очереди?
— Ну, на квартиры на очередь надо становиться?
Девушка посмотрела на Виктора уже с какой-то жалостью.
— Не надо. Вам сколько комнат?
— И по метражу ограничений нет? Даже трехкомнатную можно?
— Вам трехкомнатную надо на одного? Есть свободная на Куйбышева. Все удобства, сталинские потолки, большая кухня, паркет, ковры, полированный гарнитур, цветной телевизор, радиола-стерео, телефон, в доме вахтер, уборщица, горничная, стирка-глажение, доставка обедов из домовой кухни.
— Интересное предложение...
— Тогда оформлять? В месяц три с половиной.
— Три с половиной чего?
— Тысяч, конечно.
— Столько в месяц?
— А как вы думали, почему такую зарплату платят?
Так, система понятна, подумал Виктор. Деньги на строительство жилья все равно выделять пришлось бы. Они входят в зарплату, за счет нее государство сдает жилье и пускает на строительство, потому жилье свободно, но на него надо зарабатывать. А малоимущие как же? Им целевую помощь платят? Ладно, сейчас это неважно...
