— Ну, а как же. Специально все дела в Москве раскидал, чтобы неделю выкроить. А на те выходные уже обратно. Ну и оболтуса своего забираю, естественно.

Андрей вздохнул, и Альберт Викторович, заметив это, спросил:

— А ты сам-то уже решил, куда поступаешь?

— Нет, — признался Андрей. — Еще не придумал.

— А мама что говорит?

— Мама? Да ничего, вроде... — сказал Андрей и сам удивился. А ведь и правда — мама, которая тряслась над ним с самого детства, сейчас проявляла поразительное спокойствие. То есть, она периодически спрашивала его, в какой институт он хочет пойти, и даже перебирала конкретные варианты, но как-то без фанатизма. Она не начинала лихорадочно обзванивать давно забытых знакомых, у которых могли быть связи в одном из окрестных вузов, и не рвала на себе волосы, когда Андрей признавался, что не хочет ни в медицинский, ни в политех, ни, предположим, на исторический. Мама только вздыхала, но не впадала в панику. Как будто была уверена, что настанет день, и все решится само собой. Ага, блин, ректор МГУ лично спрыгнет с парашютом на школьный двор и вручит Андрею повестку. То есть, тьфу, не повестку, а этот, как его... студенческий билет, да...

— Ну, может, и правильно, — неожиданно согласился Пашкин отец. — Если до сих пор не решили, теперь уже дергаться смысла нет. Ждать всего ничего.

Он посмотрел на часы, висевшие на стене, и Андрей машинально взглянул туда же. И в ту же секунду порыв прохладного ветра ворвался в комнату через балконную дверь, кроны тополей резко зашумели за окнами, и серая туча впервые за три недели закрыла солнце. На улице потемнело, Андрей услышал раскаты грома где-то у далеких холмов, а со стороны городской окраины донесся тоскливый собачий вой.

— Угу, — сказал Альберт Викторович, выглядывая во двор. — Вечером перед уходом надо балкон закрыть, чтобы не залило.

Солнце постепенно выбралось из-за тучи, и зной тяжелым пологом снова опускался на город. Гроза была еще далеко.

— Ладно, — сказал Пашка, который до этого стоял молча. — Пошли ко мне в комнату.

Комната у Пашки была что надо. Кроме дивана, письменного стола и шкафа, имелись еще два кресла, тумбочка, на которой приткнулась давешняя магнитола, а на полу у стенки стояла навороченная стереосистема с красивыми огоньками и подставкой для компакт-дисков. В углу был отдельный столик с компьютером, на экране которого мерцала заставка Windows 98, а в другом углу помещался пожилой, но исправный телик с игровой приставкой и новым видеоплеером. На столе, на диване, на тумбочке и просто на ковре валялись кассеты с дисками. Разноцветные провода, перепутываясь друг с другом, расползались к розеткам и удлинителям. Плотные шторы на окнах были задернуты. Все это напоминало Андрею рубку орбитального челнока, который по недосмотру провалился сюда из будущего. Но не из того будущего, где радовалась жизни коммунистическая Алиса, а из другого, американского, где людям вживляют в мозг микрочипы, а по коридорам космических кораблей бродят инопланетные монстры.

— Короче, смотри, что батя в Москве купил, — Пашка взял со стола две видеокассеты. — Ну, первую — это он больше для себя...

— А что там?

— "Сибирский цирюльник", лицензионка.

— Ого, лицензионка? Премьера же, вроде, только зимой была.

— Подсуетились, ага. Понимают, что экранки уже один хрен по стране гуляют.

— Ну и как?

— Само кино так себе. Я ж говорю, батя для себя взял. Я больше с бонуса взгрелся. Ну, знаешь, в конце бывает — рассказывают про съемки.

— Ага, я понял. Ну и?

— Прикинь, Михалков, по ходу, хотел в Эксклаве снимать!

— Да ладно? С какого перепугу?

— Ну, там по сюжету этого юнкера на каторгу загоняют. А куда на каторгу? Если в Сибирь — он, глядишь, еще и в живых останется. А вот если в Эксклав — тогда уж точно кирдык. Ну и вот, хотели на натурные съемки выехать.

— Охренеть... И что, разрешили им?

— Ага, щас. Вы, говорят, Никита Сергеевич, наше национальное достояние. А вдруг вас там мурена... того? Не можем мы рисковать. Короче, пришлось-таки в Сибирь ехать.

Андрей представил, как мурены жрут киногруппу во главе с живым классиком, и передернулся. Потом спросил у Пашки:

— Ладно, ты ж меня не Михалкова смотреть позвал? На второй кассете у тебя что?

— О-о-о! — Пашка сделал значительно лицо. — Приготовься, сейчас проникнешься.

— Давай, показывай, не тяни кота за это самое...

Пашка показал, и Андрей проникся.

— "Матрица"? Ни фига себе! Она что, в прокате уже?

— У них весной вышла, а у нас осенью только в кинотеатрах появится. Я в Москве схожу обязательно. В "Пушкинский", там теперь система Dolby Surround. Звук, короче, со всех сторон...

Он рассказывал, помогая себе руками, а Андрей завидовал молча. Пашка мечтательно улыбался, словно был уже там, в столице, где ревут потоки машин, и жизнь бурлит до утра. Вот он выходит из универа на Воробьевых горах и идет с друзьями пить пиво. Потом они отправляются на пресловутую "Матрицу", где зал наполняет объемный звук, и кажется, что пули вылетают прямо у тебя из-за уха. А в следующий раз он приходит в кино уже не с друзьями, а в компании с элегантной москвичкой (не приезжей, а настоящей, в каком-нибудь седьмом поколении, и отец у нее профессор, а мама педагог в музыкальной школе), и Пашка берет билеты на слезливую мелодраму... Хотя нет, она же дочка профессора — тогда на заунывный арт-хаус, способный усыпить на третьей минуте, но это Пашке сейчас не важно, потому что он ведет свою спутницу на самый последний ряд, где можно вообще не смотреть на экран. А после фильма он приглашает москвичку к себе домой (наверняка ведь родители снимут ему квартиру), и за окном мерцает россыпь ночных огней, а в комнате свет им уже не нужен...

— Ладно, — сказал Андрей нарочито громко. — Так что, нормальная копия?

— Что? А, да. Экранка, конечно, но камера не дрожит, и цвета нормальные. Смотрим?

— Врубай, механик...

И они посмотрели "Матрицу" — сначала без пауз, а потом на ускоренной перемотке, выискивая самые впечатляющие моменты. Фрагмент, где Киану Ривз уворачивается от пуль, прокрутили целых три раза. Потом вспоминали многозначительные цитаты, переведенные чьим-то гнусавым голосом.

— Этот крендель, Морфеус, — поделился Андрей, — прямо как моя мама. Зарядила мне вчера вечером: "Реальная жизнь — она не такая, как тебе представляется". Примерно цитирую, дословно уже не помню.

— Ага, — сказал Пашка, — выдадут нам сегодня каждому по красной таблетке в дополнение к аттестату, заснем всей кодлой в актовом зале — и здравствуй, реальный мир!

Они поржали, потом Пашка достал приставку и предложил напоследок срезаться в "танчики", что и было сделано со смаком и задорными матюками (вполголоса, конечно, чтобы отец не услышал). И когда Андрей взглянул на часы, было уже начало шестого.

— Пойду я, пожалуй, — сказал Андрей с сожалением. — Уже собираться надо.

— Надо, — согласился Пашка немного растерянно. — Быстро время прошло. Вроде только сели, а уже вечер. И в школу в последний раз...

Андрей постоял на улице, глядя, как на горизонте начинают сгущаться тучи, и шагнул в свой подъезд. Уже на ступеньках возникла мысль, что он забыл нечто очень важное. Андрей притормозил и растерянно огляделся. Взгляд упал на ряды помятых почтовых ящиков, и он подошел поближе, не понимая, что его зацепило. Проверять почту было совершенно бессмысленно. Давно минули те времена, когда мама выписывала себе "Огонек", а для Андрея "Технику — молодежи", где печаталась фантастика с продолжением. Денег на приобщение к печатному слову у населения давно не водилось, а после дефолта об этом даже вспоминать было глупо. Писем же в их семье сроду не получали. Разве что тетя, живущая в Красноярске, могла прислать открытку ко дню рождения.

Он повторял про себя все эти аргументы, но рука уже тянулась к ящику с номером их квартиры. Андрей просунул три пальца в щель и повернул язычок замка. Помятая дверца открылась со ржавым скрипом, и он осторожно заглянул внутрь. В правом углу у стенки покоился засохший огрызок, рядом лежала груда серых листовок — шедевры местной предвыборной агитации. Физиономии кандидатов напоминали милицейские фотороботы. Андрей со вздохом потянул наружу весь ворох и только тогда заметил среди бумажек толстый конверт.

Бросив листовки в соседний ящик, он с удивлением прочел на конверте свое имя, отчество и фамилию. От кого могло прийти такое письмо, Андрей не имел ни малейшего представления, но адрес был правильный. Андрей машинально поднялся к лифту, продолжая вертеть находку в руках. Буквы были начертаны очень тщательно, причем писали, похоже, не шариковой ручкой, а перьевой. Или даже самым настоящим пером — судя по тому, как расплывались чернила. Почерк был твердый, но при этом изобиловал завитушками в псевдостаринном стиле. Бумага была старая, пожелтевшая, словно письмо полвека пролежало в хранилище, прежде чем его решились доставить по назначению.

И только зайдя в квартиру и остановившись возле окна, Андрей обратил внимание на почтовую марку. Она была очень крупная и выпуклая на ощупь. Звериный глаз глядел на него с конверта, блестя в лучах вечернего солнца.

Глава 3

Если перейти заплатанную асфальтовую дорогу, где машины осторожно пробираются среди ям, потом прошагать по детской площадке с покосившейся шведской стенкой, поднырнуть под проволокой, на которой обвисли покрытые пылью пододеяльники, поморщиться от резкого ветра, что рвется в просвет между двумя восьмиэтажными глыбами, миновать шеренгу приплюснутых гаражей, где по утрам в выходные дни разливают пиво и копаются в недрах раздолбанных "жигулей", и, наконец, подняться по бетонным ступенькам между кустов сирени, то можно выйти прямо к школе Љ4. А если обернуться и посмотреть на юг, то в ясную погоду будут видны далекие синеватые горы...

Сейчас с юго-запада приближался грозовой фронт, и по его гранитно-серой стене пробегали трещины молний. Солнце застыло над краем наползающей тьмы, не решаясь оставить город в такой момент, но свет его уже потускнел, и было понятно, что оранжевый диск вот-вот сорвется за горизонт. Тени деревьев болезненно удлинились, подбираясь к зданию школы, и в окнах спортзала сверкал закатный огонь. Ветер гнал по асфальту пыль и высохшие травинки.

Андрей пришел на полчаса раньше, потому что так попросила завуч Наталья Викторовна. Надо было переставить столы и занести припасы в классную комнату, где все соберутся после вручения аттестатов. Его, наверное, уже ждали, но Андрей продолжал стоять, повернувшись спиной к горячему ветру. Он думал о конверте, который так и не вскрыл. Тогда в квартире он уже хотел надорвать бумагу, но тут позвонила мама и сказала, что немного задержится. Положив трубку, Андрей вернулся к письму, но вспомнил, что надо еще погладить рубашку. Потом пошел в душ, а когда вылез, времени уже не было. И сейчас нераспечатанное послание лежало на книжной полке — рядом с разбуженной Горючей Слезой...

Перебирая в памяти странности последних часов, Андрей разглядывал надписи на стенах котельной, которая приткнулась между школой и ближайшей многоэтажкой. Бросались в глаза двухметровые литеры ДДТ, хронологические отметки вроде "11-Б, выпуск 1998" и, наконец, интеллигентное пожелание: "Банду Ельцина под суд!" Еще была неожиданная сентенция: "Зеленые — лохи!" Кому здесь могли досадить экологи, Андрей не имел понятия. Ну, разве что, в гаражах завелось нефтяное лобби... Андрей пожал плечами и зашагал к крыльцу.

Там уже стояли двое пацанов из параллельного класса и демонстративно курили, не желая уходить за угол. В костюмах они смотрелись солидно и непривычно. Андрей пожал им руки и спросил:

— Ну, чё там?

— Да ничё пока, — сказал один, выпуская дым.

— Народ уже подтянулся?

— Да вроде. Таскают чё-то.

— А вы чё стоите?

— А х... делать?

Поучаствовав в этом содержательном диалоге, Андрей шагнул в вестибюль. На первом этаже царила пыльная тишина, но сверху доносились приглушенные возгласы. Потом что-то загрохотало и рассыпалось по полу. Возгласы стали громче. Андрей подошел к зеркалу на колонне и полюбовался собственным отражением. В целом, неплохо — пиджак не слишком болтается, на морде заметны проблески интеллекта. Галстук Андрей надевать ее стал. Ну ее нафиг, эту удавку — и без нее душно. Со второго этажа спустились трое одноклассников и физрук, лицо которого светилось в ожидании пьянки.

— А, Сорокин, — констатировал он. — Давай с нами.

Они прошли по гулкому коридору, из окон которого открывался вид на внутренний двор, потом свернули в "аппендикс" и оказались возле столовой. Там была еще одна дверь на улицу — нечто вроде черного хода, возле которого сейчас стояла ободранная "газель". Физрук заглянул в салон, удовлетворенно кивнул и скомандовал:

— Так, парни, в темпе — взяли по ящику и вперед. Но аккуратно, не уроните!

Андрей потащил наружу ящик с шампанским (тяжелый, сволочь!). Дальше стояла водка и сухое вино. Вадик Фоменко восхищенно заметил:

— Ни фига себе! Это все нам, что ли? Тут целый месяц можно бухать.

— На месяц не хватит, — со знанием дела сказал физрук. — И про родителей не забудь.

— И про педагогический коллектив, — уточнил Андрей.

Физрук одобрительно посмотрел на него, прикрыл дверцу, и они, кряхтя, потащили драгоценную ношу. В классе уже царила веселая суета. Столы сдвигали к стене и ставили по периметру — так чтобы середина оставалась свободной. Чья-то мама громко распоряжалась. Андрей с пацанами сгрузили ящики в угол, и их сразу погнали в очередной рейс. Всего пришлось сходить к фургону три раза. За это время народу в классе прибавилось. Женская часть родительского актива стелила скатерти и расставляла тарелки. Отцы в это время разглядывали бутылки. Из угла доносилось:

— А водка левоватая, точно. Видите, клей размазан? Надо было с завода брать.

— Самый умный, да? Вот и съездил бы на завод.

— У меня машина сломалась.

— Вот и починил бы...

В классе уже было не протолкнуться. Андрей пытался сообразить, каким образом все разместятся за столами, но потом ему объяснили, что родители будут сидеть в другом помещении. Часть спиртного уже перетащили туда. Нарядные люди входили и выходили, хихикали и ржали здоровым смехом. Староста Галя, которая с новой прической стала еще страшнее, пыталась кем-то командовать, но на нее не обращали внимания. Андрей хотел заранее застолбить место рядом с Оксаной, но та еще не пришла. Тогда он выбрался в коридор и присоединился к компании пацанов, которые, стоя на площадке третьего этажа, разглядывали прибывающих одноклассниц. Девчонки поднимались по лестнице с таким видом, словно шли по красной дорожке в Каннах, и облегающие наряды волновали воображение. Кто-то заметил, что снизу смотреть еще интереснее. С этим никто не спорил. Из актового зала доносилось: "Раз-раз, проверка. Раз-раз..." Андрей стоял, опершись на перила локтями, и краем уха ловил случайные разговоры: