Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-2

Глава 8

Я проснулся от ярких солнечных лучей, бьющих прямо в лицо. На тумбочке лежали мои механические часы "Секунда" и на часах было восемь часов. Похоже, что мне просто приснилось, что у меня вчера было, что я пил коньяк, ел рыбу со вкусом мяса, и что на моем плече лежала восхитительная женщина.

Но на стуле рядом с кроватью лежал мой тренировочный костюм любимого темно-синего цвета с белыми полосками. Около кровати мои домашние тапочки. На туалетной полочке моя бритва, зубная щетка и моя мыльница с моим мылом. Значит, это был не сон и меня начинает стреноживать женщина.

— Интересно, как это будет происходить, — думал я, начищая зубной пастой свои и металлокерамические зубы. — Сначала заманить вкусным сеном в стойло, потом накинуть хомут, запрячь в телегу и понукать вперед, натягивая то правую, то левую вожжу. А не выйдет, милочка, — улыбался я, — и не таких, как ты, объезжали...

По существующему тогда положению, да оно и сейчас не изменилось, носить иностранные ордена можно было только с высочайшего разрешения, о чем мы и написали в прошении вместе со Станиславом Сергеевичем и послали его по линии военной контрразведки.

Хочу сразу пояснить, что военная контрразведка того времени и военная контрразведка сегодняшнего дня — это совершенно разные стороны совершенно разных медалей.

В январе 1903 года военный министр А.Н. Куропаткин предложил создать особый секретный контрразведывательный орган, назвав его для конспирации "разведочным отделением". Николай II утвердил это предложение и военную контрразведку возглавил ротмистр Отдельного корпуса жандармов Владимир Николаевич Лавров. Это подразделение неоднократно реорганизовывалось, пока не стало называться Контрразведывательным отделением Главного управления Генерального штаба (ГУГШ). К июню 1911 года военное ведомство образовало Петербургское городское, Петербургское окружное, Московское, Виленское, Одесское, Варшавское, Киевское, Тифлисское, Ташкентское, Иркутское и Хабаровское контрразведывательные отделения (бюро).

В военную контрразведку подбирали лучших офицеров, и, как правило, из Отдельного корпуса жандармов, а не всех желающих из числа нижних чинов или даже офицеров, оказывавших услуги секретного порядка.

Нижним чинам вход в эту организацию был закрыт, да и нижние чины редко становились офицерами, они, как правило, выходили в городовые, либо в филеры.

И военная контрразведка не была органом для реализации призрачных амбиций контрразведчиков, не сумевших реализовать себя в военной службе.

Как всегда, как это бывает в России, военную контрразведку пытались подчинить военной разведке и заставить офицеров считать портянка в подразделениях, а не заниматься выявлением агитаторов, подстрекающих к дезертирству, неповиновению и прямому предательству. Собственно говоря, отношение Верховного главнокомандования Российской империи к военной разведке и военной контрразведке была ничем не лучше прямого предательства интересов России.

Начало второго десятилетия двадцатого века в России ознаменовалось бурным развитием техники, остановленное революцией, но об этом попозже. Во всяком случае, через неделю после отправки моего прошения Станиславу Сергеевичу телефонировали из Петербурга и сообщили дату Высочайшего представления. Я был поражен. В мои годы быть представленным Государю императору! Это была высокая честь. Мои родители были в восторге.

Папа говорил:

— Я знал, сынок, что твоя любознательность и стремление к знаниям будут по достоинству оценены.

В Петербург выехали по Николаевской железной дороге. То, что раньше было достижениями человеческой мысли, сейчас кажется убожеством. Но даже на том уровне российский сервис министерства путей сообщения был на высоте, особенно в вагонах повышенной классности.

Я первый раз приехал в столицу Российской империи, и она поразила меня своей чопорностью против домашней Москвы.

Представление чинам военной контрразведки происходило по-военному. Станислав Сергеевич оказался Генерального штаба подполковником, в форме он представил меня начальнику особого делопроизводства при отделе генерал-квартирмейстера Генерального штаба, генерал-майору Генштаба Монкевицу Николаю Августовичу. Это был настоящий офицер. Окончил Павловское военное училище, Николаевскую военную академию, прошел многие должности штабной и командной работы. Послужив в Отдельном корпусе пограничной стражи, он знал, что делается на границах России и что хотят знать иностранные разведки. С началом войны его назначили начальником штаба корпуса и больше к разведке и контрразведке не допускали. В чьих интересах?

Контрразведка вела дела банкиров, участвующих в финансовых махинациях на военных поставках и пресекала деятельность воров и мошенников, использующих военную форму.

Из Ставки в армию был направлен генерал М.Д. Бонч-Бруевич, брат революционера и соратника Ленина, с задачей проверить, своими ли делами занимается военная контрразведка. Как вы понимаете, генерал доложил наверх, что контрразведка занимается не шпионами, а ведет дела по воровству и мошенничеству, а должна заниматься чистой контрразведкой.

Двойное подчинение военному командованию и Министерству внутренних дел через Отдельный корпус жандармов делало должность начальника особого делопроизводства дипломатической.

По результатам встречи я понял, что военный мундир для моей последующей работы будет не нужен, но и никто не говорил мне, какую работу хотят предложить. Дифирамбы дифирамбами, но часто за ласковыми словами скрывается горькая микстура. Учебных заведений для подготовки работников спецслужб тоже не было, все учились друг у друга или у более опытных коллег.

От генерала Монкевица мы поехали за прокатным смокингом для царского представления. Смокинг оказался вполне приличным, тщательно вычищенным, отглаженным, и пришелся мне впору.

— Ничего, Дон Николаевич, скоро у вас будет свой смокинг, — улыбнулся Станислав Сергеевич.

Уплатив деньги за прокат и доставку смокинга в гостиницу, мы поехали в ресторан поужинать.

— Завидую я вам, Дон Николаевич, — сказал подполковник, поднимая за меня тост с рюмкой чистой водки, — завидую вашей молодости и тому, что вам пришлось заняться этой работой сразу, а не подходя к ней тернистыми путями. Знаю, что придет пора, когда наших сотрудников будут готовить академии, и мы сами будем учить их, передавая свой опыт. За вас, уважаемый, за ваше будущее.

Глава 9

Представление императору проходило в десять часов в большой зале Зимнего дворца. Сановники, генералы, офицеры, чиновники различных ведомств, партикулярные люди. В числе последних был и я. Почти последним. За мной стояло еще несколько незнакомых мне людей.

Царь шел, останавливаясь перед представляющимися. Адъютант со списком шепотом называл представляющегося. Дошла очередь и до меня...

— Доброе утро, Дон Николаевич.

Дверь моей палаты открылась, и вошел главный врач госпиталя с каким-то мужчиной в белом халате, накинутом на плечи.

— Ну, что же, — сказал главный врач, — у нас к вам масса вопросов, но не по поводу вашего здоровья, а по поводу вашей возрастной ремиссии, но за этим мы будем наблюдать постоянно. А сейчас можете быть свободны. Вот ваш выписной эпикриз, а с этим товарищем вы, как мне кажется, знакомы.

Так, меня выписали из госпиталя. А кто этот товарищ, убей меня Бог, совершенно не помню. То ли склероз остался, то ли это было так давно, что память на такие расстояния просто не распространяется.

— Дон Николаевич, вы меня не узнаете? — спросил незнакомец.

— Не припоминаю, — сознался я.

— Да Васнецов я, Дон Николаевич, — заговорил мужчина быстро, как будто я мог прервать его, — помните, нас наружники прихватили, когда я проводил тайниковую операцию.

— Какую? — не понял я.

— На входе в Армянскую церковь..., — уточнил Васнецов.

— Так, помню, я-то открутился от них, а вот ты как? — поинтересовался я.

— Да и я открутился, доказательств никаких, отпустили, — усмехнулся мой гость.

— Сейчас кем, как? — спросил я.

— Да полковник уже, начальник отдела, — скромно сказал Васнецов, — приехал с поручением от директора Службы внешней разведки. Приглашает вас к себе.

— С чего бы это? — удивился я.

— Не знаю, сие нам неизвестно, но приказано оказать вам помощь во всем и сообщить, когда у вас будет время приехать к нему, — сказал полковник.

— Тогда поедем ко мне домой, осмотримся и решим, — сказал я.

Сам Бог мне послал Васнецова. А, может, и не Бог, а его начальник, но новая встреча с Васнецовым должна что-то изменить.

После того случая у Армянской церкви меня перестали привлекать к обучению молодняка. Сказали, — достаточно, Дон Николаевич, отдыхайте. И как-то после этого сразу стали забывать обо мне. Все-таки было восемьдесят пять, а потом и поздравлять с праздниками перестали, думали, что умер уже.

Я надел свой спортивный костюм, сложил в полиэтиленовый пакет туалетные принадлежности и готов. Нищему собраться — только подпоясаться.

— Поехали, Васнецов, — сказал я, — тебя как звать-то?

— Сашкой, — сказал он и сразу поправился, — Александр Сергеевич.

— Поехали, Александр Сергеевич, — и я пошел к выходу.

Внизу ждала "Волга" с водителем.

— Дон Николаевич, я в полном вашем распоряжении, — сообщил Васнецов.

Я кивнул головой. Сел в машину и задумался. Поездка по нынешней Москве сродни поездке на почтово-багажном поезде, останавливающемся на каждой станции и полустанке...

— Здорово, Казанов, — сказал царь.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Величество, — отчеканил я так, как меня учил Станислав Сергеевич.

— Отписал мне Франц-Иосиф о твоих подвигах и о том, что возвел тебя в рыцари своего ордена. Молодец. У меня своего ордена нет, но я жалую тебя личным дворянством. Служи честно, Казанов, — сказал царь и двинулся дальше.

— Рад стараться, Ваше Императорское Величество, — закричал я вслед царю.

Еще через пару минут прием окончился. Ко мне бросились многие сановные особы с горячими поздравлениями. Мало кто удостоился такой беседы с царем, а раз беседа была дольше, чем положено по протоколу, то, значит, человек становится кем-то вроде фаворита. Откуда-то генералы, полковники и люди в расшитых позументами сюртуках узнали мое имя и отчество, пожимали мне руки, поздравляли, приглашали к себе, но распорядитель приема подошел и сказал мне, чтобы я шел за скороходом, который ждет меня у дверей.

Скороход вел меня по каким-то коридорам, лестницам и остановился у ничем не приметной двери, кивнув на нее головой. Я постучал в дверь и вошел.

За дверью находился большой кабинет с огромным письменным столом, приставным столиком на четыре человека, слева стенка-библиотека до потолка (а потолки старорежимные), маленький столик и два кресла у него.

— Уютный кабинет, — подумал я и услышал голос:

— Вот вы какой, Дон Николаевич. Что же, проходите, присаживайтесь в кресло. Я полковник Борисов. Давайте знакомиться...

— Приехали, Дон Николаевич, — вывел меня из задумчивости голос Васнецова.

Машина стояла у моего дома. А у меня ни ключа, ничего. Вот и приехал, называется.

— Пойдемте, я провожу вас, — сказал Васнецов, — Екатерине Дмитриевне я позвонил, что привезу вас, так что все дома в порядке.

— Какой Екатерине Дмитриевне? — удивился я.

— Как какой? — в свою очередь удивился Александр Сергеевич. — Супруга ваша, она в госпитале работает.

— Ах, да, — спохватился я, — как-то не привык жену по имени-отчеству величать.

Похоже, что меня треножит не только одна Катерина.

Глава 10

Дверь открыла Катерина.

— Проходите, давно жду вас, — сказала она. — Александр Сергеевич, снимайте плащ, проходите.

Я как бы само собой разумеющееся. Все всё знают. Все в теме, а чего ждать от старика, которому через месяц должно исполниться сто восемнадцать лет? А что от него ждать? Реликт. Дуб. Пень.

Полноте, товарищи и господа лузеры. Я был знаком с первым радио, когда ваших дедушек и бабушек в проекте не было. Неужели вы думаете, что я всегда буду находиться на два шага позади молодежи. Дудки. Когда я был списан всеми разведками мира, в том числе и нашей разведкой, я был в курсе всех дел и все при помощи Интернета, с которым я познакомился раньше всех российских пользователей, сразу поняв его безграничные возможности.

Читая ежедневные сводки новостей, интервью, детективы, просматривая сайты спецслужб и кадровые перестановки я был в курсе практически всех специальных операций, проводящихся во всем мире и примерно знал, когда начнутся микровойны и смена правительств в той или иной стране.

Но это не для всеобщего обсуждения. Сейчас я должен поступить как волк, который отлучился на минуту, а в его стае уже начали происходить необратимые изменения, спровоцированные молодыми волками, мечтающими о карьерном росте.

— Катерина, что там с моим выходным костюмом? — спросил я довольно неожиданно, поставив в тупик мою новую хозяйку и удивив Александра Сергеевича.

Неожиданный вопрос всегда должен быть наготове. Похоже, что у всех было продумано все, но только не это. Я прошел в свой кабинет и открыл платяной шкаф. В шкафу пахло нафталином, зеленым чаем и еще какой-то гадостью, зато не было намека и на моль, которая как деликатес предпочитает натуральный хлопок и шерсть.

На плечиках висели полтора десятка разных костюмов. За столько-то лет могли и накопиться. Не все я носил. Со временем и телосложение человека меняется, то он толстеет, то он худеет с возрастом или какой-то болезнью и приходится покупать новый костюм.

Подошел пока только темный шерстяной костюм в белую искорку. Точный цвет даже и трудно назвать, но костюм можно отнести к типу парадно-выходных или для торжественных случаев. Рубашка подошла сразу. Красный в белую косую полосу галстук я привычными движениями завязал "виндзорским" узлом и стал готов к любому делу.

— Вот этот костюм подготовь, — сказал я Катерине и повернулся к Васнецову, — а директору скажите, что завтра готов в любое время.

Я распрощался с ним и переоделся в свою обычную домашнюю одежду — мягкие брюки и теплую рубашку в виде толстовки с двумя нагрудными карманами. Очень удобно работать в такой одежде, ничего не сковывает движения.

На столе был тот порядок, который я люблю. То есть полный беспорядок, но в этом беспорядке есть своя система, которая скрывает от посторонних глаз нужные мне предметы, находящиеся у меня под рукой. Фотография моей покойной жены стояла в рамочке рядом с моим компьютером. Это плюс для Катерины.

— Что там у нас на ужин? — спросил я Катерину и она, взмахнув руками, унеслась на кухню. Вероятно, я отвлек ее от какого-то кулинарного изыска.

В зале был накрыт стол на две персоны. В центре стоял подсвечник. Романтический ужин.

— Ты не против того, что я здесь хозяйничаю? — спросила моя подруга. — Ты мне расскажи, что можно трогать, а что нельзя и вообще, ответь на вопрос, мы будем жить вместе или ты предпочтешь остаться один?

Правильно поставлен вопрос. Мы не молодые люди, которые только начинают свою жизнь.

Я обнял ее и сказал, чтобы она хозяйничала здесь. Я почти тридцать лет жил один и начинаю новую жизнь.

К вечеру позвонил Васнецов и сообщил, что директор будет ждать меня завтра в шестнадцать часов, а в четырнадцать за мной придет машина.

Я сидел в кресле и смотрел телевизор, Катерина что-то делала с моей рубашкой. На деревянном помосте бесновался лидер демократических либералов и бывший неудобный для всех руководитель Росприроднадзора...

— Станислав Сергеевич дал вам самые лестные характеристики, — сказал мне полковник Борисов, — да и ваше поведение с эрцгерцогом Фердинандом достойно похвалы. И знакомство с ружейным промышленником Эмилем Шкода как бы мимоходом тоже пригодится. Ваша необремененность светом, неглубокие дворянские корни и почти пролетарское происхождение делают вас кандидатом на должность моего помощника. Что вы скажете на это предложение?

— А что я должен буду делать? — спросил я полковника.

— Ничего сложного. Не торопиться с вопросами и исполнять все мои поручения, — сказал Борисов.

— Тогда я согласен, — сказал я.

— Вот и ладно, — сказал полковник, — именной указ о вашем назначении обнародован не будет, но через две недели жду вас здесь, пропуск на ваше имя будет выправлен, а вот по этому адресу снимете себе квартиру. В пути вот почитайте это, — и полковник передал мне книгу на английской языке, — "Нормандский дом, Плантагенеты, Ланкастер, Йорк, Тюдоры, Стюарты, Ганноверы, Веттины", пригодится, потом расскажете, что поняли.

— Слушаюсь, — сказал я и отбыл в Москву...

— Ты о чем-то задумался, — донесся до меня голос Катерины. — У тебя все хорошо?

— Да, все хорошо, — откликнулся я. — Государственные шуты дают народу понять, что они те, за кого нужно голосовать, а проголосовав, народ убеждается в том, что они голосовали за тех, за кого не хотели голосовать. Когда баранов гонят на бойню, то впереди идет козел. Все думают, что раз он так спокойно идет, то там все хорошо. А козел знает, что его выпустят через другие ворота и дадут капусты.

— Злой ты, Дон, — сказала Катерина, — я начинаю тебя побаиваться.

— Смотри сама, — сказал я, — во все времена правду называли злостью, а еще хуже — клеветой. В царские времена с правдой боролись, при социализме правда была писаной, что не прописано, то неправда, и в демократии мы идем к тому же, что нам завещал товарищ Сталин.

— А что же делать? — спросила Катерина.

— Перестать врать, — сказал я, — перестать обманывать себя. От слова халва во рту слаще не станет. То, что хорошо, оно и есть хорошо, а то, что плохо, то и есть плохо. А мы все про богоносцев, про дух. Да ведь офицеры богоносцев в атаку матом гнали, не богоносцы сами в атаку шли с голыми руками. Это как?

— Не знаю, — призналась Катерина.

— Вот никто и не знает, а делают вид, что знают, а это хуже всего, если бы прямо сказали, что не знают, в какую сторону нам идти, это было бы честнее, — сказал я, — своего ума нет, то варягов на княжение приглашаем, то американцев рынку нас учить.

— А что плохого от того, когда в магазинах все есть? — спросила моя подруга.

— Ничего плохого в этом нет, но это все привозное, будем плохо себя вести, отберут. Тот, кто не развивает свою промышленность, тот хочет низвести себя до положения колонии, — я не стеснялся Катерины. Если она за меня, то и будет за меня. Если нет, то быстрее раскроется. Посмотрим.

— Ты говоришь, как противник России, — прошептала она.

— Девочка моя, я, может, больше, чем кто иной другой могу так говорить о своей родине, которой не везет на руководителей, — сказал я, — но иностранцам нельзя дозволять так говорить. Рты им не заткнешь, но зачем плодить своих иностранцев, пусть уж народ сам скажет, как ему лучше жить.

— Разве можно верить народу? — спросила Катерина.

— Можно, если народу есть с кого брать пример, — улыбнулся я. — У продажных князей и народ-то в основном продажный...