Ювелирная империя

— Всего один, — испуганно ответил Селезень, — а где взял — этого сказать не могу, хоть зарежь.

— Хоть зарежь, — хмыкнул Князь, — зарезать всегда успеется. Но сначала надо бы кожу содрать, яйца на сковороде поджарить и заставить сожрать. Зарезать — это потом уже. Сейчас поедешь домой с моими бойцами и отдашь камень. Если они у тебя найдут ещё алмазы, то попытаются обнаружить у тебя матку между ног. Так что лучше рассказывай всё по порядку — где взял алмазы и так далее.

— Я не могу сказать, Князь, не могу.

— Это почему ещё? — спросил он удивленно, — вряд ли ты хочешь помучиться перед смертью.

У Князя зазвонил телефон и он "снял" трубку, удивленно пожав плечами на неопределенный номер. Такие ему никогда не звонили. Металлический голос произнес:

— Ты наехал на моего человека, Князь. За беспредел отдашь Селезню прямо сейчас сто миллионов рублей и извинишься.

Опешивший от такой наглости Князь, сразу даже сказать ничего не мог. А потом крикнул:

— Ты кто, гнида, ты труп...

Но связь уже отключилась.

— Мне тебя жаль, Князь, ты не узнал Повелителя и тем более оскорбил его. Гони денежки и извиняйся. Так что передать Повелителю, что он гнида и труп?

Князь побледнел, затряслись руки и даже было слышно, как стучат зубы.

— Не надо ничего передавать, Селезень, извини, я ничего не знал. Я сейчас...

Он подошел к большой картине на стене, отодвинул её в сторону и набрал шифр на замке сейфа, кидал в сумку пачки денег.

— Здесь сто, — произнес Князь и протянул сумку Селезню.

— Но этого мало, — с ухмылкой ответил последний, — за гниду и труп надо бы добавить.

Князь вернулся к сейфу и ещё вынул тридцать миллионов. Селезень забрал деньги и бросил сквозь зубы:

— Бывай, да на глаза больше не попадайся.

Селезень ушел и вместе с огранщиком Яковом загружал в машину оборудование. Прибыв домой, он выделил для обработки камней отдельное помещение, куда настрого запретил заходить своим охранникам.

Фома протянул камень Якову и тот взял его трясущимися руками.

— Великолепный алмаз, великолепный. Без лупы видно, что чистейшей воды камень. Это счастье работать над таким изделием.

— Да, Яша, работай, мешать тебе никто не станет, — пояснил Селезень, — что потребуется — приходи, говори.

Яков ушел в отдельный домик, а Селезень поехал в Воробьевку. По дороге всё время гадал, как Повелитель, вернее Иван, узнал, что ему требуется помощь? Но ответа так и не нашел. Ехал, но не доехал — на пути его снова встретил Иван. Взял сумку и прикинул её на вес, произнес:

— Здесь, судя по весу, сто тридцать. Тридцать оставь себе.

— Но как вы узнали, Иван? — удивился Селезень.

— А вот лишние вопросы — это нехорошо.

— Конечно, Иван, конечно, извините, — испуганно отвечал Селезень.

— Проехали, — махнул рукой Иван, — ты нашел огранщика, это неплохо, пусть работает. Но надо обзаводится связями с ювелирами в областном центре. Кого ты там знаешь?

— Либерсон Абрам... да больше никого.

— Я в курсе. Это тот, которому ты подарил алмаз за десять миллионов. Но это средненький ювелир, и он серьезных вопросов не решает. Да и денег у него кот наплакал. Тебе необходимо познакомиться с Ивановым Олегом Амосовичем, владельцем магазина "Хозтовары". Он косит под русского, но на самом деле чистокровный еврей. Взял в своё время фамилию жены и даже поменял имя. Обыкновенный Абрам Бельман. Когда будешь с ним один на один — так и назовешь: Абрам Амосович. Скажешь, что хотел бы иметь с ним дело и на первый раз не более того. Он, конечно, возразит, но ты пожмешь плечами и уйдешь. Бельман тебя пробьет и убедится, что с тобой можно иметь дело. Во второй раз поговорите серьезно, как хозяин с вассалом. Хозяин — ты, Фома. Он платит мзду Князю — теперь пусть платит тебе. Это ежемесячно десять лимонов налом. Всегда работай с налом, Фома, чтобы банки и налоговая тебя не отслеживали. Свободен.

Селезень возвращался домой и восхищался Иваном — откуда он всё знает, ведь деревня обыкновенная вроде бы. Вот и менно — вроде бы! А этот Бельман — тоже вроде бы. Под русского, гад, косит и продавца хозтоваров. Но как Иван узнает информацию? У меня завелся крот? Но никто не знал, что я поеду в Воробьевку, а Иван встретил меня на дороге...

Селезень не знал и не мог догадываться, что у Ивана лучшая прослушка в мире, которая не определяется никакими современными приборами. Каждый жучок-паучок, каждая мошка, таракан, птичка-невеличка и прочие товарищи животного мира непроизвольно слышат, чувствуют и передают информацию по своему телеграфу. Например, воробушку, а тот стрижу. Стриж летает быстрее всех. Главное — отсеять, отобрать нужную информацию. Всё просто оказывается в этом мире, если... А вот если — это совсем не просто. Оксюморон? Или нет?

VI

Сенокосная пора в деревне... То, наверное, было раньше, а сейчас в Покровке корову держали только Воробьевы. Дочка Светлана очень молоко любила, и заготавливали родители сено в небольшие копны, а по первому снегу тащили их на веревках к дому. Снизу оборачивали широкой автомобильной "удавкой" и тащили к дому, как лошади.

Но теперь проблема была решена — копны возили на Головастике.

На сенокос уходили с рассветом, чтобы косить траву по росе. Косили часа четыре, пока солнце не высушивало росу. И возвращались домой.

Но не в этот раз. В этот раз прямо на сенокос подъехал участковый, старший лейтенант полиции Ковров на своем служебном мотоцикле. Ума недалекого мужичок, отслуживший в армии и устроившийся служить в полицию. Образования не имел и непонятно каким образом смог получить офицерское звание.

— Иван, иди сюда, поговорить надо.

Участковый так и остался сидеть на своем "Урале".

— Что надо, Ковер? — спросил подошедший Иван.

— Я тебе не Ковер, а старший лейтенант Ковров, — возмутился полицейский, — понял, Ванька-Петрованька?

— Не Ковер, так не Ковер, но и я не Петрованька, — усмехнулся Иван, — чего приперся-то?

— Ты Головастика купил, электроинструменты приобрел, мотоблок, пододелся и родителей Светки не забыл. Денежки где взял? Признавайся чистосердечно, выхода у тебя другого нет, Ваня. Где деньги украл?

— Ты как был, Ковер, в школе тупоголовым, так и остался, форму полицейскую одел, а законов не знаешь.

— Ты мне зубы не заговаривай, Петрованька, — возмутился участковый.

— Добро, могу и просто в зубы дать. Ты меня знаешь...

— Я при исполнении, тут тебе не прокатит...

— Прокатит — не прокатит: свидетелей у тебя нет, Ковер, и приехал ты ко мне по беспределу. Поясняю: чтобы обвинять в краже денег — необходимо доказать, что их украл именно я. Где украл и сколько украл? Есть у тебя такие данный с конкретными фактами? Ни хрена у тебя нет, кроме шептунов от Сеньки Цвиркуна, который всегда завидущим был. А шептуны — это пердуны, они из задницы вылетают, Ковер, ты сам знаешь. Вот и иди в задницу со своими вопросами. Свободен, — махнул рукой Иван.

Николай Петрович слушал молча, но не выдержал — захохотал во всё горло.

— Но мы еще поговорим об этом в отделе, — бросил Ковров, заводя мотоцикл.

— Конечно, поговорим, — согласился Иван, — и ты объяснишь службе собственной безопасности, как звание офицерское получил незаконно, как жена начальника тебя за яйца плотно держит. Жене-старушке начальника твое молодое тело очень нравится.

— Не надо про жену начальник, не надо, — заверещал Ковров.

— Не надо, так не надо, — согласился Иван, — тогда езжай и законы учи, участковый хренов. А с твоим завидущим стукачком, Сенькой Цвиркуном, мы всей деревней разберемся по-своему, по-крестьянски.

Мимо пролетала стая ворон и одна сиркнула смачно прямо на голову Коврова. Тот вроде бы смахнул рукой говно, но так и уехал обгаженный.

— Так это чё — Ковер с женой начальника спит? — спросил Воробьев, — Ну ни хрена себе! Вот, оказывается, как этот тупица офицера получил.

— Ну да, в личное дело легла справка, что он техникум окончил, диплом и не спрашивал никто. А на бабу по пьянке залез. Теперь хочет слезть со старушки, да не выходит никак. Той крепкого члена, а не вялой колбаски хочется. Вот такие вот дела, отец, — пояснил Иван, — жизнь!

Сенокос завершили за неделю. Пару дней женщины ворочали валки, чтобы сено лучше просохло, потом все вместе сгребали в копны, загружали в Головастик и возили домой к Воробьевым. Там сено разгружали прямо на поветь — большой сарай над хлевом.

После Тамара Сергеевна прошлась по деревне и позвала всех на сход. Слово взял Иван:

— Я вот решил жениться и пришел к Воробьевым просить руки их дочери, как положено. Потом мы подали заявление в ЗАГС, а когда возвращались домой, то нас нагнал Фома Селезнев. Селезень, если сказать на его жаргоне. Он заявил, что заберет у меня Светлану, и она станет жить у него. Мнение девушки он не спросил, естественно. Я возразил, конечно, а Фома потащил Светлану в машину, его охранники кинулись на меня. Тогда я предложил сделку на спор: если я отлуплю всех четверых его охранников, то Селезень отстает от Светланы и покупает мне Головастика в знак примирения. И я отлупил всех, а Селезень, надо отдать ему должное, слово сдержал и купил мне машину. Вы все видели, что я за машиной не ездил и мне её Фома лично подкатил. Денег ещё немного подкинул на электроинструменты. Но кому-то это всё поперек горла встало, завидущий хрен у нас в Покровке завелся. Не просто завидущий, но ещё и поганый стукач. Он сбегал к участковую и заявил, что я деньги украл и на них купил машину и инструменты. Только где украл и у кого? Такой крупной кражи в районе просто элементарно не было. Участковый приезжал ко мне на покос, разбирался и сообразил в конечном итоге, что это не заявление, а подлый, лживый донос обыкновенной сволочи.

— Кто эта гнида, Иван? — спрашивали мужики почти хором, — имя назови, имя?

— Так здесь он сейчас стоит, пусть сам сознается и объяснит обществу свой гнилой поступок, — ответил Иван.

На некоторое время повисла гнетущая тишина, сельчане переглядывались между собой. Внезапно возмутилась Ольга Цвиркун:

— Так вот зачем ты, Семен, в полицию бегал, — и залепила своей тяжелой рукой прямо по морде мужу.

— Вот и обозначился стукачок, — презрительно бросил Иван, — что делать будем, сельчане, какой вердикт вынесем?

— А чё тут думать? Кто тут кому машину купил и как бабу делили — не наш вопрос. Иван Петров мужик правильный и работящий и его деньги не наша забота. А гнилью Семену не место в Покровке, — произнес старый дед Сергеич. — Пусть уматывает, срок ему до утра.

— Все так считают или кто против? — спросил Иван.

— Все, — отвечали люди нестройно, — пусть уматывает, гнида.

— А мне-то чё делать? — недоуменно спросила Ольга Цвиркун.

— А тебя, Ольга, никто из деревни не гонит. Хочешь, с гадом уходи, хочешь — останешься, — пояснил дед Сергеич.

Но Ольга с мужем не ушла и в деревне не осталась. Понимала, что одной тут не выжить. Ушла в райцентр к сестре, у неё и осталась жить.

Для Петровых всё обошлось прелестно. Но у Ивана всё равно возникал вопрос: как легализовать получаемые деньги? А жить хотелось получше.

VII

Селезнев был немного старше тридцатилетнего Петрова, но так и не женился до сих пор. И на Светлане он не собирался жениться, решив сделать её наложницей — не получилось. Зато молодые девушки с удовольствием устраивались к нему горничными — платил он неплохо. Но и имел он их в любое время и в любой позе, обычно по две сразу.

В этот раз Селезень решил поехать в областной центр Н-ск не один. Взял с собой двух девушек и охрану из четырех человек. Оставив девчонок в гостинице, появился с охраной у Либерсона.

— Встречай гостя, Абрам, чай заваривай, — с улыбкой бросил Фома.

Либерсон чуть было не перекрестился и ответил с натянутой улыбкой:

— Таки я это враз, как раз только что заварил. Прошу, — он указал на стул у стола.

Селезень приказал охране ждать на улице и сел к столу. Он видел, как суетится и волнуется Либерсон. С чего бы это? Но, кажется, понял, с чего.

— Абрам, ты наливай чай и не суетись. Я не наказывать тебя пришел за то, что ты продал алмаз намного дороже и долю мне не отстегнул. Ты же под Князем работал — теперь подо мной будешь. Но ты ювелир средненький и мне мало интересен, но иногда все же любопытен. А кто посолиднее будет, можешь обозначить?

Либерсон даже чуть чашку с чаем от волнения не опрокинул, ответил, волнуясь:

— Таки в нашем деле известность ни к чему. Просто у меня магазин ювелирный, а так бы и не знал никто ничего.

— Не юли, Абрам, назови фамилии. Или ты без физических замечаний ничего сказать не можешь?

— Таки не надо замечаний, Фома Андреевич, это Иванов Олег.

— А ещё кто?

— Таки есть ещё один. Но непонятный он, совсем непонятный и богатый. С кем-то работает, а кого-то фейсам сдает. Видимо, агент ихний. Анзор Кураношвили. Больше никого не знаю, Фома Андреевич, никого.

— Ладно, Абрам, живи без проблем и звони, если интересная информация появится.

Селезень ушел, так и не попробовав чай. Но сообщение Либерсона посчитал ценным — Анзор Кураношвили подпольный ювелир и агент чекистов. Но это ещё необходимо проверить. На сегодня Фома посчитал работу законченной, хотя было только обеденное время. Он заказал обед в номер гостиницы и после него стал развлекаться с девушками. Решил снять напряжение, понимая, что ювелирный мир его пока не воспринимает.

Утром с охраной он поехал в магазин "Хозтовары". Зашел, осмотрелся — обычный магазин, каких множество. Подошел к продавцу

— Я к владельцу.

Продавец сразу же заявил, что хозяина нет и загородил собой вход за прилавок и дальше.

— Жить хочешь — сгинь. Или тебе надо синяки хозяину предъявить? — спросил настойчиво Селезень.

Продавец молча отодвинулся в сторону и Фома прошел внутрь помещения. Открыл ещё одну дверь шикарно обставленного кабинета или комнаты с диваном, креслами и прочими удобствами.

Хозяин, то был Иванов Олег Амосович, именуемый так официально, удивленно спросил:

— Ты кто, голубок залетный?

— Я Селезень, — ответил Фома и уселся в удобное кресло без приглашения.

— А мне насрать — селезень ты, утка или ещё какая курица. Пару секунд тебе, чтобы свалить отсюда, иначе придется крылышки обломать, — заявил презрительно Иванов, нажимая кнопку вызова охраны.

Фома посмотрел на эту наглую рожу и усмехнулся.

— Ты, Бельман, пыл свой поубавь, а то и по заднице можешь схлопотать. Мускулов у тебя нет, но ты решил ими помериться? Не жди охрану, она нейтрализована.

Вид у хозяина магазина враз стал испуганным. И напугало его не обещание схлопотать по заднице, а произнесенная Селезнем фамилия.

— Я Иванов и кто такой Бельман — не знаю.

— Ну что с тобой делать, Абрам Амосович? — усмехнулся Фома, — видимо, всё-таки придется наказывать.

Селезень произнес в телефон: "Зайди". Вошел один из его бойцов, настоящий громила.

— Видишь ли, братец, мальчик упрямится, — Фома показал рукой на мужчину в возрасте за столом, — наверняка по попе хочет. Удовлетвори желание клиента.