Блог уходящего детства (Все начинается с тебя)

Дальше натюрморты, пейзажи, портреты незнакомых людей: ваза с засохшими черными розами, осыпаются на белую скатерть сморщенные лепестки, корабли на реке в тумане, сельская дорога на закате, старики на крылечке. Даже сейчас, в век фотошопа и инстаграма, это смотрится хорошо. Тогда, должно быть, могло считаться если не гениальным, то выдающимся.

Перечитал все статьи. Газета 'Аншлаг', маленькая заметка за девяносто шестой: '... на Кубани пройдет выставка молодых фотохудожников. Свои работы представят...' И ее имя, черным по белому.

Журнал 'Светотень'. 'В память об ушедших' — интервью с Валерием Озманом, директором студии 'Симбиоз': '...для всех, кто ее помнит, она навсегда останется Ирочкой Желтко, тонко чувствующей, талантливой девочкой, слишком открытой, ранимой, родившейся не в свое время. Для нас ее уход был страшным сигналом: дети индиго покидают этот мир, непризнанные, недооцененные... Ира была несчастлива в любви, не понята в браке. Она решила уйти сама, пока старость и смерть не потребовали свое... '.

2013 год, журнал 'Фото Лайф', Канада: '...Известный художник Станислав Желтко представил на недавней благотворительной выставке в Ванкувере фотоработы своей дочери Ирины Желтко (1970 — 2001). Все средства от выставки пойдут...'.

Нигде, ни в одной чертовой статейке не указано, что у 'молодой и талантливой, выбравшей добровольный уход из жизни', были сын, маленький мальчик трех лет от роду, и муж, чуть не сошедший с ума от горя и чувства вины.

Я сорвался. Разбил мышь о стену. Пишу с телефона.

30 ноября

Тэги: УЛЫБАЕМСЯ И МАШЕМ; СКЕЛЕТЫ В ШКАФАХ; НЕРЕАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Мамель выписали из больницы. Тетя Вика поживет у нас неделю, будет ставить капельницы и уколы, она хорошая медсестра.

Пришел со школы, на пороге воткнулся в обширный бюст тети Вики. Обнимашки, целовашки.

— Здорово, оболтус! Съешь пирожок, еще теплый.

Я взял пирожок и пошел к себе. Крестная кричит вслед:

— Там к тебе Буся зашел, вы с Клаксоном его не обижайте.

Вхожу. Чихуан Буся прыгает у меня на кровати, огрызается мелкими зубками. Ловлю его под пузо и кидаю Клаксону:

— На, ешь, разрешаю.

Клаксон брезгует, запрыгивает на полку, ложиться рядом с динамиками, свесив хвост. Буся расстроенно поскуливает, он Клаксона уважает. Через какое-то время рыжик снисходит до гостя и спускается с полки поиграть. Все его участие состоит в ленивом помахивании лапой, Буся носится вокруг него, как пчела.

Все, достали. Выпроваживаю обоих в коридор. Мамель и тетя Вика пьют кофе и трескают пирожки. Клаксон подходит к двери кухни и подает два громких предупредительных сигнала, Мамель послушно открывает ему дверь, Буся врывается следом за компанию. Слышу обрывок фразы:

-...милая девочка... одни пятерки... в Питер на лингвистику ...

Тетя Вика что-то одобрительно гудит в ответ. Еще вчера утром я бы взбеленился. Сегодня мне по барабану. Ну, милая. Ну, в Питер. Я сыто ухмыляюсь и падаю на кровать.

Я совсем обленился: начитываю свои мысли через программку речь-в-текст, потом копипастю в блог. Нужно записать, что случилось вчера вечером. Но сначала эпизод два. Навеяло, пока подслушивал под дверью.

Итак, эпизод второй.

Мне лет восемь. Тетя Вика кормит Мамель пирогом на кухне. Я строю в коридоре какой-то невероятный лего-замок, через матовое стекло на двери вижу расплывчатые силуэты. Мне тепло и уютно. Клаксон сидит рядом, иногда трогает лапой мою постройку, но серьезного ущерба не наносит. Наконец ему становится скучно. Он уже освоил технику открывания дверей и идет на кухню: пожрать или проинспектировать содержимое чужих тарелок. Мамель прикрывает за ним дверь, но защелка на ручке отскакивает, и сквозь щель я слышу голос тети Вики:

— ...Ой, можно подумать! Ты, Катюша, не переживай, че там было заменять-то? Это же одно название, а не мать! Ну, скажи, Катя, ты бы смогла вот так ребенка своего, посчитай, бросить на произвол судьбы? Я до сих пор думаю: а если бы Витя тогда еще дольше задержался? Если бы его вызвали куда в ночь? Он ведь в тот год только-только бизнес свой начинал, сутками на работе, лишь бы Ирке, звезде этой чокнутой, угодить... Как вспомню тот вечер, ужас! Виктор весь белый, трясется. Сева замок снимает, эта дурында-то замкнулась изнутри. Мы как вошли, боже, боже! Дениска весь мокрый, холодный, ревет в кроватке. Меня сразу как обухом, я и в спальню-то не стала входить, так, заглянула только. Говорю Севе, давай скорую и милицию, а сама Дениску мыть, переодевать. А Витя-то так кричал, так кричал!... Не, ну надо же! 'Не моя жизнь!' написала. Додумалась! 'Это не моя жизнь!'. А чья же? Хорошо, у Вити тогда справка была, о лечении. Дело-то почти сразу закрыли. Уж сколько Желтко не разорялись, сколько не грозились — нет, говорит, у психиатра наблюдалась. Так вот.

— Аффективный психоз, — поддакивает Мамель.

Потом шикает:

— Тише, Деня в коридоре.

Прикрывает дверь.

Я сажаю рыцаря на лошадь и твержу про себя: эффективный психоз. Я парень уже вполне взрослый и внятный. По поводу родительницы меня давно просветили. Мамель меня до шести лет возила в садик на Водосборке, поскольку в городе мест не было, и в нашей старшей группе было полно друганов, родители, бабушки и дедушки которых еще помнили, что у Дени Мартыновского раньше была другая мама. Я к этой информации относился философски, ну мало ли чего в жизни ни бывает? Вот у моего приятеля Пети Кравченко тоже папа поменялся: пьющий и гоношистый куда-то делся, зато появился другой, вполне себе ничего. Фамилия Желтко, обычно произносимая шепотом и с оглядкой, мне знакома — иногда мелькает в разговорах домашних.

Самое интересное, что я тоже кое-что помню: свет из коридора, там мама, громко, надрывно говорит вслух, я зову ее, кажется, плачу. Голос замолкает, потом крики отца. Яркий свет в ванной, тетя Вика заворачивает меня в махровое полотенце, я вырываюсь и бегу к двери в спальню. Дверь такая же, как сейчас у нас на кухне, с матовым стеклом, сквозь которое мелькают силуэты и вспышки, я толкаю дверь, она начинает приоткрываться, но тетя Вика подхватывает меня, кутает и тащит в детскую. Это самое ранее мое воспоминание. Лет в пять с большим энтузиазмом рассказываю о нем Мамель:

— Вот, говорят, маленькие ничего не помнят, а я все помню. Я, — говорю, — однажды звал тебя, звал, звал, и в штаны напустил, и обкакался, а ты долго не приходила.

Мамель убеждает меня, что это сон, но я слышу, как позже она с тревогой пересказывает мои слова Дэду.

'Это не моя жизнь'. Если бы меня спросили, какую самую страшную фразу я слышал в жизни, ни секунды бы не сомневался.

Вчера вечером меня понесло шляться по городу в полном расстройстве чувств. Сам не заметил, как добрался до Парка Дружбы. Раньше на этом месте был поселок железнодорожников, мы с пацанами ловили головастиков в пруду напротив станции. Сейчас здесь новый микрорайон: супермаркет, детская площадка, пиццерия, кафешки. Пруд облагородили, но шкряки, наверное, до сих пор поют в дождливую погоду. У фонтанов куча народу, красиво, в магазинах уже новогодняя иллюминация и елки. В детстве я очень любил Новый Год, ждать начинал уже в октябре. Жалел всегда, что у нас никогда не бывает снега, только гололед и ветра в феврале. В этом году праздники не приближаются, а подкрадываются. Последний день ноября буквально застал меня врасплох.

Где-то в этих домах живет Аня. Здесь она, должно быть, проходит каждый день, вон там садится в одну из маршруток, выстроившихся в длинный ряд на последней остановке. Я достал мобильник. Ани нет в сети. Напротив аватарки, синей птички колибри, пустой кружок.

Включилась подсветка на фонтанах, по экрану мобильника запрыгали разноцветные блики. Я поднял глаза и увидел Аню среди людей, идущих от остановки маршрутки. Мы встретились взглядами, она слегка сбилась с шага, вильнула в толпе, пропуская детскую коляску, и подошла, немного напряженно вглядываясь мне в лицо. Я 'подвис', еще находясь мыслями в своем 'виртуале', молча смотрел, как она приближается, тупо гадая, не плод ли это моих фантазий.

-Денис? Привет. Что ты здесь делаешь? — спрашивает Аня.

До меня дошло, наконец.

— Привет. Гуляю.

— А, понятно.

— Тебя в школе не было, случилось что?

Она с легким удивлением пожимает плечами:

-Так ведь олимпиады же, я сразу на трех была.

— Блин, — хлопаю себя ладонью по лбу, — что ж я забыл?! У меня же тоже, в понедельник, по физике!

Аня немного расслабляется, но смотрит мне в лицо как-то обеспокоенно:

— А с тобой все в порядке, Денис? Выглядишь... так себе.

— Не знаю, все сложно...

Устало тру лицо руками. Я действительно утомлен. Глаза, скорее всего, красные, как у кролика — несколько ночей не спал нормально. Взбаламученные мозги оседают серой пеной.

Смотрю на Аню, наслаждаюсь ее реакцией: в глазах у нее неподдельные тревога, никакого манерничанья. Наверное, не осознает, насколько она красивая, не фейковая — настоящая, существующая в одном-единственном экземпляре. У нее светло-карие глаза с лучиками вокруг зрачка. С такими глазами трудно скрыть то, что думаешь. Нос в конопушках — южное солнце успело отметиться. На щеках румянец от холода. А вообще, она всегда краснеет, когда смущается. Мне это тоже нравится — лицо у нее такое же искреннее, как и характер. Волосы каштановые, выбиваются из-под смешной шапки с нитяными косичками и бубоном. Аня поправляет выбившиеся пряди рукой в длинной до локтя ярко-красной варежке. Через плечо у нее большая замшевая сумка с многочисленными кармашками, в них, я знаю, блокнотики, карандаши, стерки, старомодные чернильные ручки — все то, чем она щедро делится со мной на английском, когда я в очередной раз что-нибудь забываю.

Она спросила:

-Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Я опять 'завис'. Потом поинтересовался:

— Где тут можно посидеть, погреться? Ног уже не чувствую.

— Почему ты не идешь домой? — спросила Аня.

— Не могу сейчас, — я отвел взгляд, пусть думает, что хочет.

Аня неуверенно махнула рукой в сторону новостроек:

— Здесь есть кафе, тебе бы сейчас попить горячего.

Я кивнул, пошел к яркой неоновой вывеске. Спросил:

— Посидишь со мной, пока я не оклемаюсь?

Аня моргнула и пошла рядом. Вид у нее был немного растерянный. Понятно, что этим вечером она совсем не планировала зависать по кафешкам со всякими подмороженными (в прямом и переносном смысле) типами. Я еще раз поблагодарил судьбу за то, что она привела меня к Ольге Петровне на английский. Иначе Аня просто прошла бы мимо, кивнув или поздоровавшись. Мы с ней из разных тусовок, а точнее сказать, миров. Нас объединяют только зубодробительные лингвистические экзерсисы два раза в неделю.

О, наконец-то тепло. Мы устроились в углу возле елочки, украшенной настоящими орехами, конфетами и открытками. Аня села напротив, сняв куртку. Под курткой у нее был длинный рыжий свитер с узорами, красиво. Мы пили зеленый чай и ели макарони, розовые, зеленые, голубые. Пахло ванилью и клубникой. Играла тихая музыка, какое-то тягучее инди, люди смеялись и говорили.

-Так что же случилось? — спросила Аня.

И я вдруг рассказал ей (не все, но то, что никогда никому не рассказывал): о Мамель, о том, что она мне не родная, о Клаксоне, о том, что он любит спать у меня на спине, о планах на будущее, даже о том, что веду закрытый блог. Ане ничего не нужно было знать о женщине по имени Ирина Желтко, и я умолчал о ней, но всего сказанного хватило, чтобы она забыла о надкусанном макарони и застыла, обняв ладонями стеклянную чашку.

-Боже, — сказала Аня. — Никогда бы не подумала, что Екатерина Сергеевна тебе не родная. Вы оба высокие, светловолосые.

Аня почему-то покраснела, схватила чашку, отпила.

— Как теперь себя чувствует твоя мама? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я честно. — По ней ничего не поймешь, а спросить — скажет, что все отлично.

Аня кивнула, мол, у нее мама такая же.

— А почему вы с севера уехали? — спросил я. — Тебе там, наверное, нравилось.

— Нравилось, — призналась Аня, бросая себе в чашку кусочек сахара из вазочки на столе. — У меня там осталось много друзей, мы переписываемся, но это уже... не то. У нас начались... проблемы, а здесь у мамы брат, мой дядя. Он помог с переездом.

— А у тебя самой, — спросил я, — братья, сестры?

— Нет, — сказала она, немного задержавшись с ответом, — мы с мамой одни.

Мы допили чай. Я уговорил Аню доесть последнюю макарошку. Вышли на улицу.

— Пахнет Новым Годом, да?

Аня улыбнулась. Сказала:

— Пока не напишем сочинение для допуска к экзаменам, у меня все мысли только об аргументации и литературных примерах.

— Да, — согласился я, — бедные мы, бедные.

Вернулся домой, потанцевал по комнате с Клаксоном под 'Imagine Dragons'. Клаксон потом долго демонстративно вылизывался — удалял с себя остатки моего восторженно-слюнявого ДНК.

1 декабря

Тэги: ТОНКОЕ ИСКУССТВО ТРОЛЛИНГА; УЛЫБАЕМСЯ И МАШЕМ

В школе вчера прорвало трубу и затопило первый этаж. Занятия отменили — счастье! Проснулся поздно, дома никого. На холодильнике записка: 'Уехали по делам. Клаксон и Буся будут притворяться голодными — не верь, врут. Тетя Вика сварила твое любимое харчо. ХХХ'.

Я открыл кастрюлю и умилился. Слопал две тарелки. С повседневным меню у нас в семье напряженка. Мамель ненавидит обыденность. Она может полдня фаршировать брынзой какие-нибудь невероятные каннеллони, но сварить суп или рисовую кашу для нее — пытка. Готовит Мамель вкусно, но редко. Хорошо, что Дэд тоже умеет кашеварить. Но чаще всего он просто заказывает еду на дом, благо в интернете масса сервисов. Иногда мне кажется, что Мамель специально задерживается в своем танцевальном зале, чтобы потом прийти затемно, рухнуть на пуфик в прихожей и, воюя с застежкой на сапоге, жалобным голосом спросить:

— Вить, у нас есть что-нибудь покушать? Я так устала, еле доползла.

Несостоятельность Мамель в качестве семейного повара — главный аргумент в антимамелиной риторике бабушки Мартыновской. Мы привыкли и не реагируем. Бабуля тоже не сдается.

Аня дала мне свой номер. Я набрал. Телефон выключен. Спит еще, что ли. Зашел в сеть и увидел, что она онлайн. Пишу:

> Привет.

Минут через семь получаю ответное:

> Привет.

> Не хочешь пойти сегодня куда-нибудь после английского?

Пауза.

> В смысле?

> В смысле погулять?

Опять пауза.

> Ой, извини, не могу, работаю вечером.

Озадаченно чешу в затылке:

> Где?

> Дома. Онлайн. Я делаю рерайт.

> Че?

> Переписываю красиво разные тексты для поисковых систем.

> Понятно. И много платят?

Грустный вздыхающий смайлик. И что, спрашиваю, все выходные будешь занята? Да, отвечает, мне за английский платить скоро. Так что, пишет, увидимся в школе.

> ОК.

Сижу, обтекаю. Честно, не этого ожидал после приятного вчерашнего вечера. Телефон булькает.

> Как твоя мама?

Надеясь на продолжение разговора, лихорадочно набираю:

> Хорошо. Уже лучше.

Смайлик улыбается. Значок статуса тухнет.