Шипы для железной девы

— Куда-то собираешься? — пробормотал он сонным голосом.

— Да, — прошептал Гарри, пытаясь не перебудить остальных, — хочу проверить, что с Гермионой.

— Она что, до сих пор не вернулась?

— В том-то и дело!

— Я с тобой!

Секунду он прикидывал так и этак.

— Нет, Рон, не стоит. Пока ты будешь одеваться, пройдет какое-то время, а его уже и так прошло немало. И главное, не забывай, мы с тобой оба теперь под плащ помещаемся очень плохо. Уже далеко не первокурсники. А если нас поймают, Амбридж нам спуску не даст. Да и вообще, вдруг я панику развожу на пустом месте.

— Ну, как знаешь. Только обязательно скажи мне, когда вернешься. Я хочу знать, что с Гермионкой всё в порядке. Я не засну, обещаю!

— Конечно, дружище, — кивнул он машинально, сразу же забывая о своём обещании.

К тому времени, когда он должен будет вернуться, Рона уже пушкой не разбудишь, это точно.

Он прихватил с собой заодно и свою тёплую мантию, чтобы не замерзнуть, пока будет блуждать по насквозь продуваемым коридорам замка, и спустился вниз. Разложив на столике карту Мародёров, он сразу же принялся изучать подвальные этажи, вспомнив, что Гермиона упоминала о встрече после ужина со своими конвоиршами для отработки у входа в слизеринские подземелья. Он пробежался глазами по всем закоулкам Слизерина, прошёлся по верхним подземельям, потом спустился на нижние, но свою подругу нигде не обнаружил.

"Хм", — почесал он в затылке. Может быть, она как раз сейчас возвращается назад?

Он просмотрел весь путь от подземелий до башни Гриффиндора, потом судорожно стал листать другие этажи, заглянул непременно и в библиотеку, но точки с заветной надписью так и не обнаружил.

Да где же она?!

Он снова вернулся к изучению подземелий, думая, что мог что-то пропустить. Осмотрел всё более внимательно, буквально чувствуя, как утекает время, которое вдруг побежало куда-то с огромной скоростью. Нет, сомнений не оставалось. Либо Гермиона сейчас сидела в Выручай-комнате, либо её вообще не было в замке.

Может, она решила что-то сделать, о чём они с Роном не знали? Может, у неё дела?

"Да какие дела?!" — воскликнул в голове возмущённый голос. И тут же он словно устыдился сам себя. "Какие дела у неё могут быть, помимо нас"? — хотел он сказать, ведь так? Эгоистичная такая точка зрения. Собственническая. Хотя, вполне имеющая право на жизнь. Действительно, до этих пор у Гермионы не было и намёка на какие-то свои дела, помимо общих с ними. Ну, а что если они именно вот сейчас появились?

Впрочем, это только так звучало — "дела"! На самом деле, он, конечно, сразу же понял, что подразумевает под этим словом, просто не хотел сам себе признаваться в этом. Была всего одна-единственнная вещь, которая могла бы Гермиону заставить о ней умалчивать перед ними обоими. Если только у неё кто-то появился. Парень.

От этой мысли стало отчего-то ужасно тоскливо, словно внутри натянулась какая-то жила. Натянулась болезненно и как-то обреченно. Он внезапно представил себе Гермиону в Выручай-комнате с кем-то из парней. Незнамо почему, но картинка оказалась донельзя неприятной для его взгляда. И снова он почти тут же понял, что это означало. Ревность! Он банально ревновал свою подругу. Ревновал, как человек, который имел почти единоличную монополию заботиться о ней, знать все её тайны, находиться на самом первом месте в её приоритетах, ну, быть может, сразу после родителей. Узнать вдруг, что кто-то может встать (влезть, втиснуться!) на его, казалось бы, законное место, было, как выяснилось, очень неприятным открытием.

Конечно, он должен немедленно справиться с подобными вещами в себе. Справиться и больше к ним не возвращаться. Он никакого права не имеет на такое отношение. Вместо того чтобы порадоваться за подругу...

Внезапно в мозгу вновь возникла насмешливая физиономия Сириуса. На этот раз ему достаточно было просто покачать головой, чтобы она исчезла.

И, однако же, "дела" "делами", но неприятные варианты он тоже не имел права отбрасывать. Ему в голову пришла идея взглянуть, где сейчас находятся Паркинсон и Буллстроуд. Судя по карте, они обнаружились в собственных постелях. Он не знал, как это трактовать. То ли как подтверждение его мыслей о тайном свидании Гермионы, то ли наоборот. Или они отпустили Гермиону после положенной отработки и отправились спать, или... Вот это "или" не давало ему покоя. Что, собственно, они могли такого сделать, чтобы Гермиона пропала с карты Хогвартса? Ему ничего не приходило в голову на этот счёт. Но сдаваться он не собирался. В конце концов, вход в башню Гриффиндора находился на том же этаже, что и Выручай-комната. Метнуться туда, проверить, занята она или нет, и если занята, спокойно идти спать.

"Или НЕспокойно", — сказал кто-то в голове голосом Сириуса.

Обнаруженное помещение оказалось довольно большим, к удивлению Гермионы, которая стояла сейчас, выглядывая в пролом, находившийся на высоте двух футов от пола. Свет фонаря не позволял разглядеть даже половину высокой прямоугольной комнаты, воздух в которой застоялся настолько, что каждый вдох отмечался мозгом, как отдельное событие. Это раздражало, и неизвестно, когда она ещё привыкнет не замечать этого факта. Она тут же заметила про себя, что уже смирилась с мыслью пробыть здесь какое-то время, хотя ещё пару секунд назад собиралась уйти отсюда сразу же, как только кинет взгляд внутрь. Но внутри, на этот самый взгляд, не было заметно ничего угрожающего. Только какие-то непонятные конструкции у стен, разглядеть подробно которые, отсюда было невозможно. Тишина вокруг не нарушалась ничем, кроме её собственного дыхания. Какое-то время она колебалась на краю, понимая — если что, заскочить обратно в коридор моментально не получится. Но сколько можно было так стоять? Она пожала плечами и спрыгнула вниз, подошвы шлёпнулись о каменный пол, выбив облачко пыли.

Она сразу же замерла, при любой опасности готовая тут же полезть обратно. Но никто не зашевелился в неосвещенных углах, никто не кинулся к ней из темноты. Та же мёртвая тишина и стоячий, как болото, воздух. Эта комната была кем-то давным-давно покинута, и такой же оставалась.

Гермиона покрепче сжала в руках светильник и сделала несколько шагов к ближайшему тёмному предмету, валявшемуся на полу справа от неё. Предмет был по виду большой, даже очень большой, и его предназначение с первого взгляда представлялось совершенно загадочным. В полутьме он более всего напоминал огромного размера форму для выпечки. Раскрытую и лежащую на полу, жутко ржавую и уродливую. Мысль была нелепой, потому что в такой "форме" она могла бы легко поместиться вся целиком, еще бы и осталось полно свободного места.

"Поместиться?!"

Она резко отпрянула назад, с расширившимися от ужаса глазами, когда свет её фонаря упал внутрь загадочного предмета и осветил ряды когда-то острых, а теперь насквозь ржавых металлических шипов, которыми изнутри было утыкано то, что она изначально приняла за безобидную кулинарную принадлежность. Она в то же мгновение поняла, что перед ней, поняла это даже не умом, а пробежавшими перед ней волной воспоминаниями о тех отвратительных описаниях, которые она прочла, когда решила подробней полюбопытствовать о видах и методах охоты на ведьм средневековой инквизиции. Её всю затрясло от отвращения, так же, как трясло в тот момент, когда она словно по какой-то мазохистической причине читала и читала эти зверские описания, и никак не могла оторваться, как будто кто-то схватил её за шею и удерживал перед текстом, хотя всему виной было всего лишь её проклятое неуёмное любопытство. Она тогда в первый раз в жизни поняла, что любопытство может быть мучительным в прямом смысле, что оно бывает настоящим тираном иногда, буквально принуждая испытывать то, что интересно именно ему, хотя все прочие чувства при этом могли извиваться от отвращения и вопить, чтобы она немедленно прекратила мучить себя ненужной ей информацией.

Сейчас всё было намного хуже. В этой жуткой комнате, бог знает на какой глубине под землей, столкнуться с тем, что когда-то так ужасно подействовало на неё — это был настоящий шок. Мерлин всемогущий, её словно саму сейчас всунули в этот железный шкаф, и она буквально всей кожей чувствовала, как шипы уже впиваются в кожу. Её нервы задрожали, словно копируя то омерзительное томление, которое испытывала жертва, видя, как перед ней захлопывается тяжелая металлическая крышка, утыканная шипами, как её медленно вдавливает в эти шипы, вдавливает со всех сторон, и некуда деваться, тело начинает инстинктивно дергаться от всё возрастающей боли, но это только лишь увеличивает её, углубляя и расширяя раны, кажется, что боль приходит со всех сторон, всё тело уже сплошная, бесконечная боль, и остаётся лишь кричать, кричать, кричать... о, господи!

Перед ней была не иллюстрация в книжке, не музей, а самая настоящая "железная дева", просто опрокинутая на пол, та самая, в которую наверняка засовывали вполне живых, изнывающих от ожидания жуткой боли людей, и эта штука, как оказывается, всё это время находилась под ними, в подвале той самой школы, которая вызывала у Гермионы столько восторженных чувств. Воображение немедленно живо нарисовало ей то, что происходило в этой комнате когда-то, жуткие крики, кровь, истерзанные тела, и она прикрыла ладонью рот, дрожащей рукой приподнимая повыше свой светильник, и снова, как когда-то за чтением той ужасной книги, не могла оторваться от созерцания стоящих вдоль стен предметов, назначение которых ей, к большому её сожалению, было слишком хорошо известно. Они были сильно повреждены временем, деревянные детали почернели, а кожаные ремни ссохлись и почти рассыпались, но она узнавала их, узнавала, проклиная собственное любопытство. Никаких сомнений быть не могло — это были станки для пыток. Их разнообразие, а главное, многочисленность, наводили на мысли не столько об изобретательности палачей, сколько о количестве прошедших через эту комнату жертв и неутомимости десятков заплечных дел мастеров. Она буквально видела их — оголенных по пояс, с мускулистыми руками, в кожаных фартуках, потных от постоянных усилий, деловито снующих между своими инструментами, покрикивающих друг на друга. Делающих свой нелегкий труд.

Какая гадость! Она не оказалась в ловушке, её не схватили, не искусали, на неё не набросились жуткие твари, но на душе стало так пакостно, что она поняла: долго ей будет аукаться её сегодняшнее упрямство и нежелание отступать.

Когда она слегка отошла от первоначального шока и яркие картинки, нарисованные воображением, немного потускнели, она задалась вопросом: а на благо кого был весь этот "труд"? Во имя чего творились здесь эти зверства, и кто был жертвой? Судя по внешнему виду приспособлений, комнате пыток вполне могло быть и четыреста лет и даже пятьсот. В голову тут же стали приходить все эти слухи, от которых холодок пробегал по коже, о древних местах поклонений тёмным духам, замурованных в толще камня колдунах, только и ждущих шанса вырваться на свободу, жутких склепах... Довольно!

Вместо того чтобы пугать саму себя глупыми суевериями, ей стоит просто наведаться в библиотеку и попытаться уточнить, в каком именно веке и почему в подвале родной школы могли оказаться подобные вещи, как эта старинная камера пыток. Это было бы разумно и правильно, но на неё снова нахлынули воспоминания о прошлом знакомстве с темой. Конечно, загадка была грандиозной, но явно не для её — Гермионы — интересов.

Она прошагала вдоль ряда пыточных приспособлений до противоположной стены, словно это и правда был какой-то музей, обнаружила в углу огромный открытый очаг с насквозь проржавевшей решёткой, лежавшей на том, что когда-то было углями, развернулась и подумала, что с неё, наверное, хватит приключений на сегодняшний вечер. Она отправилась обратно к пролому, стараясь больше не смотреть по сторонам, с твёрдым намерением как можно скорее покинуть это ужасное место. Она ещё сама не решила, будет ли кому-то рассказывать о своей находке, и наверное, стоило принять это решение завтра, на спокойную голову.

Но голова Гермионы была устроена таким образом, что она не прекращала работать ни на секунду. Если уж она заметила какое-то несоответствие, оно начинало глодать её со страшной силой, пробуждая к жизни проклятое любопытство. Сейчас то самое любопытство твердило ей простой вопрос: если коридор, по которому она сюда попала, угодил в комнату пыток случайно, то отсюда же должен быть другой выход? Пускай он даже окажется завален, но он где-то должен быть. Поэтому, подходя к пролому, Гермиона, морщась от отвращения, уже внимательно оглядывалась по сторонам, стараясь не пропустить дверь или арку. И, конечно, очень быстро обнаружила её, справа от пролома — невысокий тёмный коридор, в проёме которого виднелись обломки когда-то стоявшей в нём двери.

"Послушай, ты ПРАВДА хочешь туда идти, после того, что уже увидела?"

Вопрос был на тысячу галлеонов. Какого чёрта, действительно?! Сперва она надеялась просто устать, потом сбежать, потом обнаружить новый подземный ход. На что она надеется теперь? Или ей мало впечатлений, способных уже и без того гарантированно обеспечить кошмары по ночам? Но история оставляла ощущение незавершенности. Если она сейчас сбежит, всё равно не сможет заснуть полночи, мучаясь от нерешенных вопросов, тем более, в такой неудобной обстановке. И вдруг это всё-таки выход? Какой-никакой, но выход, хоть куда-нибудь. В конце концов, самое неприятное она уже увидела. Что там ещё такого она может найти?!.. своё безумие...

"Запертого монстра, как в Тайной комнате?"

Что за ерунда, в самом деле?! Чем бы он тут питался? Крысами?.. А, кстати, о крысах. Это было довольно странно, но она ни одной пока ещё не заметила. То ли им самим нечем тут было поживиться, то ли подземелье было для них слишком глубоким. Так что из всех крыс, единственной здесь была она сама, если, конечно, верить этой гадине Панси.

"Ну и прекрасно!" — подумала Гермиона, которая крыс недолюбливала. Особенно после всей этой истории с Петтигрю.

Это заявление могло означать лишь одно: она уже приняла решение всё-таки взглянуть, что там, за этим выходом. А потом сразу назад.

Гарри завернулся в мантию, накинул плащ-невидимку и покинул гостиную, постоянно оглядываясь по сторонам. Мало ли, возможно, вот именно в этот момент, когда он свернул карту и вышел, Гермиона могла покинуть Выручай-комнату.

"Что-то ты слишком мало времени отвёл ей на свидание", — сказал внутри собственный саркастический голосок. Он понял, что всё никак не может отойти от этого неприятного ощущения, когда вдруг узнаешь, что твоя самая близкая подруга сейчас с кем-то другим.

"В конце концов, она же не злится на тебя за то, что ты начал встречаться с Чоу!" — прикрикнул он на этот неожиданно появившийся голосок, шагая по коридору.

"А ты бы хотел, чтобы она злилась?"

"Нет, чёрт побери! Гермиона — это Гермиона, а Чоу — это Чоу! Как можно такое смешивать?"

"Ну, ты же смешиваешь, когда ревнуешь её неизвестно к кому, который, быть может даже, вообще не существует".