Ангелы молчат

— Тогда мы будем бояться вместе, ты — за меня, а я — за тебя. И нам не будет страшно за наши жизни. Поклянись думать об Эве.

— Я уже давал эту клятву.

Но добираясь до галереи, я нарушил клятву: думал о Кире. То, что она рассказала нам в прошлом году, никак не вписывалось в мое мировоззрение, но я удерживался от комментариев. В большей степени потому, что для Киры это было тяжело — рассказать кому-то, а если бы я усомнился в ее словах... Не знаю, потерял бы я ее доверие или нет, но рисковать у меня не было никакого желания.

Так вот, насколько я понял, еще в школе Кира, ее друг Рэйни и еще некоторое количество людей были выбраны (избраны?) для участия в неком ритуале. Целью его было стать членом Ордена, какой-то древней и очень неправдоподобной мистической организации, про которую мало было известно — вроде бы они были бессмертны и имели какие-то сверхспособности, — да Кира и не очень интересовалась. Она ввязалась в это за компанию и была уверена, что ее все равно не примут в этот загадочный Орден. Должны были выбрать одного, и Кира не казалась себе достойной. В восемнадцать часто делаешь глупости.

Трагедия в том, что это оказалось не тем мероприятием, в которое стоит ввязываться за компанию. Закончилось все печально: подруга, втравившая Киру в эту авантюру, погибла, а ее парень исчез. И объявился только в прошлом году. Объявился, подтверждая буквально всем своим видом, что это была и близко не игра.

Рэйни тогда ничего Кире не сделал. Но Ки его боялась. Я это чувствовал, хотя причины не знал; ведь они были друзьями, больше, чем друзьями — с чего бы ей бояться? Но она боялась, и не только — она страдала. Я не мог ей помочь. Как и она мне.

* * *

ДЖОШ

Вид у него был добродушный,

но когти острые, а зубов так много,

что Алиса сразу поняла — с ним шутки плохи.

Л. Кэрролл

Я заехал домой за снаряжением, переоделся и поехал к мосту. На улице было почти морозно, как-то очень уж свежо для тарзанок, но Заку, в принципе, холод не помеха. А я не собирался прыгать. Мне только нужно было его найти.

Я нашел его моментально — он был в чем-то белом и сиял, как маяк.

При ближайшем рассмотрении это белое оказалось спортивным костюмом. Ожидая, пока я выберусь из машины, Зак улыбался во все тридцать два. Он стоял, опираясь локтем о перила моста, рядом валялась большая спортивная сумка.

Моя мама умерла бы от восхищения, если бы увидела его прическу — у меня такое просто никогда не получится, и это ее немного огорчает. Дай ей волю — она перепробовала бы на мне все придуманное и не придуманное. То, что "Платиновые ножницы" не украшают ее туалетный столик, просто чудовищная несправедливость.

Слово, которое наиболее точно характеризует прическу Зака, — "геометрическая". Ничего другого мне в голову не приходит. Я многое повидал по салонам маминых приятелей, поэтому меня уже автоматически привлекали такие искусности — гладкие, черные волосы, выстриженные острыми клиньями, и рваная челка до подбородка, постоянно прикрывающая глаз. Карий с желтизной. Второй глаз зеленый, темный, как тина. Я рассмотрел это в прошлом году, когда видел его в больнице при свете. Сейчас было темно.

Зак двинулся ко мне, сверкая глазами и зубами. Еще чуть-чуть — и поверю, что он рад меня видеть.

— Привет! — сказал он. — Решил попрыгать?

— Привет. П-прохладно немного.

— Да? Я не заметил.

Он обошел меня, едва касаясь пальцем, будто очерчивал по мне круг, и от этого по коже сыпануло мурашками.

— Джошуа, а ты подрос. И прическа у тебя клевая.

На-чи-на-ет-ся...

— Если я хоть немного тебя знаю, детка, — продолжал он, — то ты пришел не просто так. Смею предположить, что ты даже меня искал.

— Да, искал, — сказал я, стараясь выглядеть дружелюбно. — Ты видишь меня насквозь.

— Ну так...

В двух словах я изложил нашу проблему. Сначала мне показалось, что Зак даже не слушает — он смотрел мне ниже подбородка не отрываясь, будто думал о своем. Будь я проклят, если не знаю, о чем. Я даже начал нервничать. Но когда закончил рассказывать, он мигнул и перевел взгляд выше.

— Ага... И что же это Большой Перри сам не пришел, а послал тебя? Подожди, я угадаю. Он отправился к Лассе, хотя сам помирает от страха. Боится, что Лассе винит его в смерти Эли. Нет ничего хуже, чем оттягивание мести, хотя сицилийцы иного мнения... А у Киры, вероятно, свои дела. И по какой-то причине они уверены, что я сегодня тебя не съем, иначе не пустили бы одного. Интересно только, с чего они взяли?

Его прозорливость меня и взбесила, и перепугала слегка. Я и близко столько не знал.

— Но ведь не съешь? — решил я прояснить ситуацию сразу.

Глаза Зака засияли, даже сквозь челку. Опасно и красиво.

— Так вы думаете, что это Беати?

Мой вопрос он проигнорировал. Блин, в этом весь Зак.

— Боже упаси. Никто так не думает. — Я вспомнил наставления Киры. — Просто нам хотелось бы поговорить с ней, может, она кого-то знает — кошек мало вообще-то. Она должна чуять своих, правда?

— Ну так чего не поговорили, раз хотели?

— Мы подумали, что лучше вначале спросить у тебя... может, ты не позволишь ей говорить.

Кира попала в точку, хотя и не совсем.

— Я всегда был падок на лесть, — сказал Зак задумчиво. — Вы молодцы просто. Я ничего не слышал о чужих кошках, но Беати действительно может знать. Она такая скрытная...

Он весело рассмеялся, будто предположение о том, что Беати может что-то от него скрывать, жутко смешно.

— Так можно с ней поговорить? — спросил я осторожно. Настроение Зака — как горящая спичка. Никаких сквозняков.

Вовремя я так подумал.

— Я, пожалуй, разрешу вам перекинуться словом. И даже провожу тебя к ней. Но...

Всегда эти чертовы "но".

— Но что?...

Зак подошел ко мне так близко, что я увидел блестящую "собачку" молнии на его куртке. В темноте его лицо казалось обмороженным добела. Он положил ладони мне на плечи и склонился к уху, почти прижимаясь губами:

— Ты должен мне прыжок, — сказал он почти шепотом.

Как только он это сказал, мурашки, бегающие по спине, отвалились, скрючив лапки. И я ощутил, как все-таки холодно.

Видно, эмоции отразились на моем лице или меня передернуло, потому что глаза Зака стали веселыми и коварными одновременно.

— Как хочешь, — пожал он плечами, — дело твое.

Я внутренне выругался, посылая глубоко в ад всех вампиров, садистов, и Зака в частности — как воплощение того и другого.

— Думаешь, слабо? — спросил я со злостью.

Моя злость его только веселила.

— Щас увидим.

Я распутал снаряжение и прикрепил его к перилам. Пальцы гнулись слабо. Прыгать в такой холод — если не самоубийство, то откровенно тупой поступок. Но зная Зака, а он мог потребовать и что-нибудь гораздо менее приятное, следовало вопить от восторга.

Ветер бил в лицо, когда я стал на перила, выдохнул облачко пара и прыгнул.

— Не бойся, — сказал мне в спину Зак, — я классно умею делать искусственное дыхание. С языком.

Теперь я точно постараюсь выжить.

Ледяная волна ударила меня, как лавина, я кажется, на секунду потерял сознание. Но только на секунду. Прыгать в темноте не так плохо — не видно приближающейся земли, готовой расплющить тебя, как таракана. В это-то весь кайф, если тебя не шантажируют и не в такой холод. Я сжал зубы так, что чуть не раскрошил, и отдался полету. Через несколько минут стало не так плохо, я уже мог наслаждаться прыжком, а потом даже появилась испарина. Ну если не подхвачу воспаление легких, все будет просто супер.

Зак даже помог мне вылезти. Он просто взял меня за шиворот и перекинул через перила, будто я ничего не весил.

— Круто, — сказал он, все еще не выпуская меня. Его рука поглаживала по спине, пока что целомудренно тормозя у поясницы. — Ты крутой парень, Джош. Сделал это, даже без надежды, что Беати чем-то вам поможет. Это круто.

Я хотел сказать, что вовсе я не крутой и мне было страшно, но передумал. Мне почему-то было приятно услышать это, от него в особенности. Однако все же я поспешил выбраться из этих цепких рук — чтоб неправильно не понял. Заку понять неправильно только волю дай.

— Ты без машины?

— Беати забрала, собиралась заехать за мной. Но раз такое дело, значит, мы навестим ее. То-то девочка удивится.

Клуб "Разоренная могила" был очень популярным в нашем районе, и я часто туда захаживал. Там же я нередко встречал Зака, и он даже здоровался со мной. Чего не скажешь о Кире и Перри, которых тоже иногда можно было вытащить сюда на бокал пива, — он не обращал на них внимания, будто рядом со мной пустое место. Ну, для них небольшая потеря. Просто еще один аргумент "за" при решении кого послать к Заку за информацией.

Мы сели за столик и заказали по коктейлю. Официант перед Заком чуть ли на пузе не ползал, можно подумать, что он владелец клуба или еще кто.

На эстраде пела девушка в черном кожаном платье, еле прикрывающем бедра. Зато черные волосы спадали почти до колен, закрывая ее змеистыми локонами. Лицо почти пряталось в гуще волос, слышен был только голос-шепот, красивый и отчетливый, как теплая вода по коже:

Не говори ей, что она мертва...

Она проснется утром, выпьет кофе...

Работа — дом — работа — дом — работа...

И дни ее, и ночи ее — клоны...

Она не знает, что давно мертва...

Звучало это жутковато, прямо хотелось передернуться, как от холода. Хотя в машине я отогрелся, еще остался легкий озноб. Если я перенес поездку с Заком в одной машине, то песню я как-нибудь переживу.

Голос взлетел в пронзительное крещендо, последний аккорд взвыл, и — тишина. Не было даже аплодисментов, все сидели и бродили какие-то придавленные.

Певица спрыгнула со сцены и подошла к нам. И только сейчас, когда она сняла черные очки, я узнал Беати Форджа. Блин, я сто раз ее здесь видел и слышал, но до сего момента просто в упор не узнавал!

— Привет, Беати, — сказал я.

Она неласково улыбнулась, показав мелкие зубки. Потом сняла парик и бросила на соседний стул — волосы заструились по стулу до самого пола, будто парик был живым существом. Под ним был хвостик, замотанный какой-то ширпотребовской красной резинкой, точно в цвет ее помады.

— Что-то случилось? — спросила она у Зака. Он пожал плечами:

— Ты нам скажи.

Беати непонимающе уставилась на меня тяжелым змеиным взглядом. Но она не могла меня напугать, пока у нее были руки, ноги и человеческое лицо. Я видел ее в зверином облике, и пронять меня теперь непросто.

— Ты не знаешь никого из новых кошек в городе? — спросил я.

— Твое какое дело?

— Заткнись и отвечай, — сказал Зак, не повышая голоса. Какое противоречивое приказание. Она скривила губы, будто зарычала, но ничего не сказала. Не надо быть экстрасенсом, чтобы чувствовать волны ее агрессии — интересно, кто испортил ей настроение?

— А что случилось? Кого-то потрепали? — Беати потянулась и с деланным спокойствием начала лакать коктейль из блюдца. То ли ей и правда так было удобнее, то ли она прикалывалась — не знаю, но все, что неестественно, чуть-чуть пугает.

Зак развалился на стуле и вроде бы нас не слушал, неспешно прочесывая взглядом толпу.

Не дожидаясь ответа, Беати произнесла с ленцой вперемешку с легкой яростью:

— Я ничего не знаю. Последний раз я видела кошку года три назад в Денвере.

И замолчала, уткнувшись в блюдце, будто меня и нет.

Можно было еще поспрашивать, но весь ее вид показывал мне на дверь и не располагал к общению. Она выглядела уставшей и злой, а злой сфинкс — явление малоприятное. Хотя лучше злая Беати, чем добрый Зак. При настроении его доброта не имеет границ, но парадокс в том, что некоторые границы я предпочел бы оставить.

Бармен вынырнул из-под стойки и показал Беати на сцену, мол, пора.

— Ну давай, работай, — Зак притянул ее к себе и поцеловал. Она нахлобучила парик, переступила через мои ноги и грациозно вспрыгнула на высокий помост, приземлившись на все четыре. Когда она оглянулась, из уголка ее рта стекала кровь.

Зак облизнулся и снова обратил на меня все свое внимание, что мне было совсем не на руку. Пора рвать когти.

— Ну, я...

— Уже уходишь?

— Да... нужно возвращаться в больницу.

— А. Может, хочешь позвонить своим друзьям и сказать, что ты жив-здоров-не покусан? — Он протянул мне мобильник, покачиваясь на задних ножках стула и широко улыбаясь.

Черт бы его побрал.

— А можно? — спросил я почти злобно.

— О-о, да мы реалисты? Уважаю. — Не переставая улыбаться, он погладил меня по колену, а потом хлопнул, начисто лишая жест сексуального оттенка. Может, зря я вижу в каждом его движении домогательства? — Излишний оптимизм несколько... раздражает. Если ты хочешь это услышать — да, можно звонить. Самое время.

Я вздохнул. И позвонил.

* * *

КИРА

Барт:

— Ма-ама, из-за Лизы у меня угрызения совести!!

Мардж:

— Лиза, прекрати!

"Симпсоны"

У меня совсем не было в планах ездить по всем моим бывшим пациентам-монстрам, и не со всеми мы расстались друзьями. Просто эти точно не станут болтать.

Я подъехала к дому Фландерсов. Он выгодно выделялся среди других — большой, двухэтажный, со множеством пристроек, большим двором и бассейном. Сразу видно, что дом этот — для большой семьи.

На самом деле они — Уэллсы, но мы давно прозвали их Фландерсами — в честь жутко правильных соседей Симпсонов. С мультяшными Фландерсами у них сходства было мало, — как говорит Перри, их скорее следовало назвать Спаклерами из-за количества детей. Просто для меня это означало образцовую, идеальную семью. Такие они и есть. Забавно, если знать, что людьми они вообще никогда и не были.

Семья Фландерсов — сетхи. Сетхов относят к лунатикам, хотя это и не совсем правильно. Строго говоря, само название "лунатик" совсем не правильно, причем для всех детей ночи. Только волки подчиняются месячному циклу, да и то не лунному, а собственному; а сетхи, как и сфинксы, способны трансформироваться по желанию или при эмоциональном стрессе. И в отличие от вампиров, сфинксов и ликантропов, они не бывшие люди, а как бы отдельная раса. Сетхи сохраняют разумность даже после превращения и не заражают людей. Они их просто едят.

Ну, мои друзья давно перешли на тушенку.

Я нажала на селектор. Мне ответили сразу же — ждали.

— Кира, привет! — раздался голос Даррена. — Ты не возражаешь, если мы не будем меняться? Дети еще не спят.

— Каждый раз, как я прихожу, ты меня спрашиваешь об этом. Все еще боитесь меня шокировать?

— Куда уж нам до ваших клинических историй. Заходи.

Даррен нежно обнял меня с восхитительным сочетанием силы и контроля, которым могут похвастаться разве что вампиры и очень немногие оборотни. Крепко, но не так, чтобы я потом неделю кровью харкала. Я, правда, с вампирами не обнималась, однако ничуть об этом не жалею.