[4] Шикигами (яп. 式神 сикигами, от яп. 式 — "церемония" и 神 — "бог") — духи, которых призывает себе на службу практикующий оммедо. Ближайший по значению западный термин — фамильяр.
[5] Омамори (яп. 御守 омамори) — японский амулет, посвященный определенному синтоистскому или буддийскому божеству. Слово омамори является уважительной формой слова мамори (守り) — "защита". Амулет обычно состоит из матерчатого покрытия, под которое вложены кусочки бумаги или дерева с написанными на них молитвами. Считается, что они приносят своему носителю удачу в определенных ситуациях, заданиях или испытаниях.
[6] Кенко (яп. 守り, "здоровье") — один из видов омамори, заключающий в себе просьбу о добром здравии владельца.
[7] Кацумори (яп. 勝守, "успех") — один из видов омамори, амулет, дарующий удачу в некотором конкретном деле: экзамен, переговоры, путешествие и т.д.
[8] Якюокэ(яп. 厄除け ) — амулет омамори, считающийся помощью в "защите от зла", таком, как неудачи, неприятности и злой умысел.
[9][9] Кайун (яп. 開運) — омамори "общей удачи", не связанной с каким-то конкретным делом или целью.
[10] Ками (яп. 神) — в синтоизме духовная сущность, божество, наполняющие окружающий мир. Согласно синтоистским верованиям, ками есть у всего сущего, будь то неживой объект, явление природы или живое существо.
[11] Магатама (яп. 勾玉, или 曲玉, "изогнутая драгоценность") — изогнутая бусина из драгоценного камня в виде запятой. Бусины-магатама встречаются в археологических находках Японии начиная с периода Дземон. Они используются в Японии по сей день, хотя и не так широко, как в доисторические времена. Обычно их продают как амулеты, приносящие удачу в синтоистских святилищах или как сувениры — обереги для туристов.
[12] Мандзи (яп. まんじ, "орнамент, крест, свастика") — буддистский символ совершенства, имеющий форму свастики с загнутыми против часовой стрелки концами. Мандзи отражает неоднозначность мироустройства и в то же время его непрерывное движение.
Мандзи обычно закручена против хода часовой стрелки. При этом лучи, направленные в левую сторону, становятся отражением любви, сострадания, сопереживания, эмпатии, доброты, нежности. В противовес им — лучи, смотрящие вправо, которые олицетворяют силу, твердость духа, стойкость, мудрость.
[13] Тэнсю (яп. 天守,殿主,殿守,天主, "защитник Небес", "властитель", "господин-защитник", "владыка Неба") — главная башня в центральной части японского замка второй половины XVI-XIX веков. Соответствует европейскому понятию донжон.
[14] Хакама (яп. 袴) — традиционные японские длинные широкие штаны в складку, похожие на юбку, шаровары или подрясник, первоначально носимые мужчинами. Изначально под словом "хакама" подразумевался кусок материи, обертываемый вокруг бедер. Хакама у мужчин крепятся на бедрах, у женщин — на талии. В Средние века их ежедневное ношение разрешалось лишь кугэ, самураям и священникам, простолюдинам же разрешалось надевать их лишь в исключительных случаях (например, в день собственной свадьбы).
[15]Мико — (яп. 巫女) — служительницы синтоистских храмов в Японии. В современном синтоизме мико помогают в проведении храмовых обрядов и осуществлении брачных церемоний, исполняют ритуальные танцы, занимаются гаданиями и просто поддерживают чистоту и порядок в храмах.
Часть первая. Латентная стадия.
1. Праздник к нам ползет...
Декабрь 1980 года.
До Нового Года оставалось меньше недели. Наступила пора покупок, подготовки сюрпризов для родных и близких — время праздничной суеты. Нужно никого не обидеть неверным подарком, поправить гирлянды, оставшиеся с Рождества, приготовить стол, пригласить всех, словом — никого и ничего не забыть, а прежде всего — почтить память всех покойных родственников...
И спустя сто восемь ударов колокола в ближайшем храме, в полночь, в первые минуты первого января, наконец, выдохнуть — суета позади, и впереди очередные двенадцать месяцев. Осталось встретить первый рассвет, посетить храм ради первой молитвы, поменять, если получится, амулет-усо [1] на новый, еще не запятнанный ложью и несдержанными обещаниями, и снова окунуться в монотонный ритм жизни — до следующего Нового года. Жизнь по расписанию — и работа, и отдых занимают четко обозначенные строчки в жизненном пути. Плюс здесь как минимум один — в предвкушении, несомненно, заслуженного праздника, что всегда настанет и всегда уйдет, только чтобы вернуться снова.
Для той, что целеустремленно шла в столь поздний час навстречу влажному, порывистому ветру, оставляя за собой следы в глубоком, мокром снегу, расписание составлялось волей случая. Праздничного настроения случай тоже нынче не принес — такой роскоши она себе позволить не могла.
Невысокого роста девушка, невзирая на отвратительную погоду, прокладывала себе путь подобно ледоколу в промерзшем на многие мили океане. Случайный свидетель, окажись он после полуночи неподалеку, увидел бы ее издалека: красный пуховик не по размеру, плотно намотанный пестрый шарф и желтого цвета шапка, из-под которой выбивались длинные рыжие волосы, заметные издалека даже в слабом свете редких фонарей. За спиной на одной лямке висел небольшой рюкзачок, с каждым шагом ощутимо бивший владелицу по лопатке.
— Падайте, льдинки, падайте, снежинки...[2]
Хлюп! Девушка, напевавшая детскую песенку, громко шмыгнула и утерла нос. Пускай даже на улице и не сильный мороз, а всего-то пара градусов, но ветер, снег и общая сырость делали свое насморочное дело.
Скоро уже месяц...
— Падайте скорее, сугробы соберите...
Очередной город, очередная станция. На этот раз — Ацуги, префектура Канагава. Пятнадцать километров до Сагамского залива, чуть больше двадцати — до Токийского, а заодно и до Иокогамы. В ней все и началось — точнее, не все, а именно это задание.
Ноябрь 1980 года.
— Здравствуйте, Мизукава Гин у аппарата!
Славный тогда был день — по крайней мере, начинался славно. Пошла уже вторая неделя сладкого безделья — предыдущий заказ принес достаточно, чтобы можно было еще какое-то время не подвергать жизнь риску, и девушка делала то, чем необходимо заниматься в десятом часу утра: стояла на руках перед зеркалом и отжималась, внимательно следя за балансом, а особенно — за своей раскрасневшейся физиономией. Одно хорошо — волосы в таком положении не наползают на глаза. А вот что плохо — они спадают при этом на далеко не чистый пол. Для метелки, собирающей всю пыль, они не годились совершенно, но здоровье требует жертв. На худой конец в этом временном пристанище есть какой-никакой душ.
"Когда простой зарядки уже не хватает", — подумала Гин, глядя на повторяющее ее движения отражение. Из зеркала глядела точная ее копия, раскрасневшаяся от усилий. Майка и шорты ожидаемо спустились вниз — или задрались, как посмотреть — открывая четкий рельеф напряженных мускулов. Кровь стучала по надувшимся венам, выбивая в ушах четкий ритм, которому так удобно следовать. Раз-два, раз-два, раз-два...лишь успевай дышать в такт.
Внезапная трель телефона успела прозвенеть лишь трижды — ровно столько девушке понадобилось, чтобы встать с рук на ноги и взять трубку.
— К сожалению, мой хозяин, великий Ониши-сама, не позволяет говорить своей ничтожной прислуге дольше положенной минуты, иначе ее ждет страшное наказание, и это не говоря об ошейнике и коротком поводке! Поэтому перезвоните и запишите сообщение на автоот...
Поток слов прервал усталый, но, тем не менее, преисполненный титанического терпения вздох.
— Если бы ты участвовала в конкурсе остроумия... — ответил мужской голос с другого конца линии. — Тебя бы дисквалифицировали. И сдали в детскую комнату полиции.
— Привет, Казуо-сан, — хихикнула Гин в трубку, весьма и весьма довольная собой. — Что-то случилось? — спросила она, между делом сдув наползшую на глаза прядь.
"Конечно, случилось".
Вопрос был риторическим. Причина была в большинстве случаев одна и та же.
— Есть работа.
"Быстро. Даже странно".
И правда, слишком уж быстро. Обычно между "заказами" проходил приличный отрезок времени — месяц-два, словно никто и не спешил делиться кровно заработанными иенами в обмен на решение проблем. Порой даже приходилось искать какую-нибудь подработку — благо на грязную, не требующую ни высшего образования, ни какого-то опыта Гин брали без вопросов. Платили соответственно — и вряд ли каждый первый наниматель догадывался, чем занималась эта низкорослая девушка с большими светло-карими глазами до и куда она исчезала после.
А если бы и узнали, в жизни бы не поверили, чем эта "школьница" на самом деле зарабатывает на хлеб насущный.
— Уже?! Неужели люди в нас начали нуждаться?
Собеседник хмыкнул.
— Почти люди.
Гин скривилась. "Почти"...значит, дело даже не в якудза — ее шеф, Ониши Казуо, все-таки считал мафию за каких-никаких, но людей. Весьма великодушно с его стороны, учитывая, с кем он знался и имел дело.
— Разговор не телефонный. Готовься, через час буду у тебя, продолжим.
Раздались гудки. Абонент положил трубку — то же сделала и Гин.
Она повернулась к зеркалу. Взгляд двойника оказался усталым и печальным — ему тоже не нравилось то, к чему шло дело. Впереди маячила работа на далеко не самых прозрачных личностей, наверняка с немалым риском, и, что самое главное, всего через час здесь будет босс — а она до сих пор даже не приняла душ!
Спустя час раздался звонок в дверь — Казуо был, как всегда, пунктуален с точностью до минуты. И, как обычно, не полагался на пунктуальность чужую — в замке повернулся ключ, не дожидаясь, пока обитательница жилища соизволит открыть гостю дверь.
Гин это знала, потому к двери и не спешила, оставшись перед телевизором с кружкой чая, мысленно сетуя на отсутствие каких бы то ни было вкусностей в доме и пережевывая наспех слепленный рисовый шарик из старых запасов в холодильнике. Не самая нужная еда для растущего организма, но бывало и хуже.
Раздался скрип открывающейся двери, шаги в коридоре. Дверь закрылась. Шум возни — и вот Казуо появился на пороге.
Когда он вошел, Гин чинно выпрямилась, продолжая держать в одной руке остатки риса, другой же — задержала кружку у рта, наблюдая за каждым движением шефа.
Никто, кроме, наверное, самых внимательных, не смог бы признать в Ониши Казуо хоть сколько-то опасного человека — по крайней мере, сама Гин точно не смогла бы, не знай она своего шефа так давно и так прочно.
Высокий, худой, всегда предпочитавший в одежде строгий стиль, в очках в толстой роговой оправе, со своим извечным спутником — синего цвета дипломатом — в руке, он походил на обычного клерка, коих в Японии многие тысячи. Из образа выбивалась лишь прическа, неделями не видевшая ни парикмахера, ни даже расчески, небритость, немыслимая для шестеренки корпоративной машины, и холодные, колючие темно-карие глаза. Не может рядовой член самого низа корпоративной пищевой цепочки смотреть так пристально, буравить взглядом так безжалостно, словно удав перед застывшим в животном ужасе кроликом.
Те же, кому доводилось узнать его поближе, видали и другого Казуо. Змеиный взгляд хищника сменялся озорным обезьяньим, на лице появлялась улыбка, пускай и усталая, и шутки он отпускал чаще — в основном по-дружески ехидные, нежели враждебные и язвительные.
— Казуо-сан. Ну что там?
Он молча присел рядом. Положил дипломат на колени. Повернулся к Гин и выжидающе посмотрел в глаза, блеснув стеклами очков.
Само собой, надолго терпения для игры в гляделки у нее не хватило.
— Ну не томи! — протянула она, изнывая от любопытства уже по-настоящему — капризное дрыганье ногами было верным знаком.
Ониши усмехнулся и щелкнул замками дипломата.
— Терпение — не твоя добродетель.
— Да и ты хорош, — надулась она. — Распалишь интерес, напустишь тайны — и тянешь из тебя, тянешь...
— Всегда так делаю, — парировал он. — И не я один. Давно пора привыкнуть.
Крышка дипломата поднялась вверх. Гин решила пойти в лоб.
— Это маги?
Ответом был утвердительный кивок Ониши, перебирающего содержимое своего дипломата.
— Так и знала! — победно вскинула руки девушка. — Плюс очко команде имени меня!
— Иностранцы, обосновались тут пару лет назад. Некроманты.
— Ужас какой, — скривилась девушка. — Это из-за которых приходится с одной целью дважды разбираться?
— Да, все так. По крайней мере, в первом приближении.
Ониши извлек скрепленные листы бумаги и протянул их наемнице. Приняв их, она первым делом взглянула на прикрепленные фотографии. Несколько цветных, как ни странно — у таинственного фотографа был с собой целый Полароид. На первой паре посреди снующих по своим делам людей стояло трое, не попавших в центр фотографии. Одного из них, самого Ониши, Гин узнала сразу. Оставшиеся двое европейцев, по всей видимости, и были пресловутыми заказчиками. На остальных они так же находились где угодно, но не посередине.
— А что так некрасиво? — поинтересовалась Гин, прищурившись и пытаясь разглядеть на засвеченной фотографии мелкие детали.
— Конспирация, Ватсон. Пришлось просить помощи, чтобы незаметно сфотографировали. Мало кто обращает внимания на восторженного горожанина, который щелкает все, что видит.
— Как-то...не очень по-шпионски, — заметила девушка, бросив пытаться что-то разглядеть и отложив фото. — Мелко, смазано, не как у Джеймса Бонда. Что тут вообще можно увидеть?
— А кто обращает внимание на восторженного горожанина... — продолжил Ониши — ...тот упускает из вида главное.
Он протянул еще две фотографии, на этот раз — черно-белые, на которых были запечатлены лица магов крупным планом.
— Это — отец, Уильям МакХью, — указал шеф на первую фотографию — лысого пожилого мужчину в квадратных очках. Европейская внешность, пресловутые очки, морщины и аккуратно постриженные усы и бородка.
— А это — сынок, Льюис МакХью, — палец передвинулся ко второму. На вид — совершенная противоположность отцу: всклокоченные волосы, паршиво выбритое, какое-то дерганое лицо, воспаленные глаза. Судя по разведенным рукам и открытому рту — он что-то объяснял, причем весьма горячо.
— Де-факто заказчик — второй. Громкий, шумный. Но стоит папаше слово сказать, как тут же рот закрывает. Как, знаешь, нашкодивший щенок: гавкает, прыгает вокруг, а как хмуришься, так он приползает чуть ли не на брюхе.
— А эти фотографии кто делал?
— Второй человек с хорошим объективом.
— Это вроде как "сегодня они заказчики, а завтра — уже заказ", потому и всю информацию собираешь! Вот это по-бондовски! — восхищенно протянула девушка. — И сильно этот Льюис нашкодил?
— Достаточно.
