Дайте стройбату оружие! Общий Рабочий файл

ОКОЛО СЕМИ ЧАСОВ ДО Ч.П.

"Рота, равнение на пра— а — во, рав-няйсь! Смир-на!" — скомандовал старший сержант Коля Яценко, построивший солдат по распоряжению капитана.

Солдатские головы синхронно мотнулись в одну сторону, возвратились на место и замерли — подбородки приподняты, взгляд вперёд. Руки по швам. Пятки — вместе, носки сапог раздвинуты на положенную ширину.

Что бы там не говорили о стройбате люди, не знающие стройбата, но трёхнедельная муштра по программе "курса молодого бойца", строевые смотры, ежедневные разводы и полугодовая казарменная, круглосуточная, безжалостная школа стройбатовских "дедушек" делали из воинов мабуты неплохих строевиков.

Яценко, заученным приёмом, щелкнув кованными каблуками, выполнил поворот налево и рубанув три чеканных строевых шага докладывал: "Товарищ капитан, третья рота для развода на работы построена. В строю восемьдесят восемь человек. Больных и отсутствующих по неизвестным причинам нет. Командир первого взвода, старший сержант Яценко".

— Вольно.

— Рота воль-на!" — повторил старший сержант.

Расслабленно-шевельнувшийся строй смотрел на ротного командира, ожидая дальнейших действий командира — что он сделает, что скажет, а Филипов смотрел на солдатский строй и подбирал слова.

И вдруг Филипов понял всю мелочность своих недавних планов и приготовленных высокопарных слов для этих, по сути, ещё совсем мальчишек...

Ему вспомнилась старая пожелтевшая фотография, бережно хранимая его отцом.

ЗА ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ ДО Ч.П.

На фотографии, сделанной 12 января 1955 года, среди армейских товарищей, стоял в строю его отец — молоденький военный строитель рядовой Ваня Филипов.

В тот день десант строителей, под командованием лейтенанта Игоря Денежкина прибыл в дикую казахстанскую степь на место будущего Байконурского космодрома.

Десанту приказали построить железную дорогу для подвоза строительных материалов и баллистических ракет.

Единственным приютом стройбата стали брезентовые армейские палатки. А зима выдалась снежная, вьжная и морозная. Шаг за шагом, разгребая снег, скалывая смёрзшийся чернозем, насыпая и трамбуя железнодорожное полотно, укладывая шпалы и рельсы, строили ребята железнодорожную ветку.

Ослабевшие и надорвавшиеся от непосильного труда воины, переводились на "лёгкий" труд. Перед ними стояла задача заготовить несколько тысяч кубометров речного льда, соорудить из него огромный склад и обсыпать сооружение опилками. В том леднике, знойным летом 1955 года будут храниться сотни тонн мяса и других необходимых продуктов.

В марте, по построенной железной дороге начали прибывать эшелоны, до отказа забитые воинами стройбата, которых сразу из вагонов отправляли на работы.

Одновременно строился военный городок, стартовые площадки для ракет и сверхсекретный город для десяти тысяч персонала космодрома.

От песчаных суховеев воспалялись глаза и скрипел песок на зубах. Сорокоградусная жара, обилие ядовитых змей, каракуртов, скорпионов, фаланг и тучи комаров сводили с ума. Сотни тысяч сусликов и тушканчиков разносили чуму. Целые роты стройбатовцев заболевали холерой и гепатитом.

Зимой на смену летнему аду приходили сорокоградусные морозы и снежные бураны...

Через две зимы, через две весны стартовый комплекс полигона был готов для испытания боевых ракет и для запуска ракет в космос, а рядовой Ваня Филипов поступил в военно-строительное училище.

За последующие двадцать лет армейской службы, многое довелось повидать полковнику Ивану Филипову.

Видел он, самую страшную трагедию Байконура, которая случилась 24 октября 1960 года. Тогда при подготовке ракеты, обнаружили неполадки в системе управления контроля и подачи топлива. Ракету нужно было снимать со стартовой площадки, сливать топливо и устранять неисправности, но это не устраивало главнокомандующего ракетных войск, маршала Митрофана Неделина.

Маршал сел на стул в семнадцати метрах от ракеты и начал показывать "пример личного бесстрашия". В 18 часов 45 минут, за 30 минут до планируемого запуска, произошел несанкционированный пуск двигателя второй ступени.

Пламя пожирало все на своем пути По площадке, орущими факелами, метались горящие люди.

За двадцать секунд сгорели восемьдесят четыре человека — генералы и офицеры, сержанты и рядовые солдаты, научные сотрудники и сам маршал. Еще сорок девять человек получили тяжелые ожоги.

Информация о трагедии была засекречена. Однако, смерть маршала Неделина и других высших чинов утаить сложно. Поэтому, обнародовали версию о их гибели в авиационной катастрофе.

Ещё, ровно через три года, 24 октября 1963-го, случилась вторая трагедия. За день до этого в ракетной шахте по неосторожности пролили керосин. Его пары пропитали все помещение.

Расчет под командованием лейтенанта Щербакова спустился в шахту. Лейтенант стал менять перегоревшую лампу. От электрической искорки вспыхнули пары керосина, превращая помещение в адскую камеру сгорания. От лейтенанта стались лишь обгорелые каблуки его сапог. Вместе с ним заживо сгорели еще семь солдат и офицеров.

В 1975 году на Байконуре ждали президента Франции Жоржа Помпиду. "Заиндевевшая" ракета стояла на старте, а через предохранительные клапаны из нее испарялся жидкий кислород.

Одуревшие от переизбытка кислорода и ожидания, солдаты-первогодки стартового расчета решили позабавиться. Они начали поджигать нитки, имеющиеся в запасе, согласно правилам, у каждого военнослужащего. В парах кислорода, нитки горели, словно бенгальские огни. А потом, на солдате вспыхнула гимнастерка. Товарищи бросились тушить друга и сами загорелись. Шесть живых факелов заметались по площадке. Двоих успели спасти, четверо сгорели заживо. Но пожар разгорался все сильнее, пламя начало подбираться к ракете. Руководитель старта приказал произвести запуск. Ракета успела взлететь, и сотни жизней были спасены.

ЕЩЁ РАЗ, ОКОЛО СЕМИ ЧАСОВ ДО Ч.П.

Постоянно напоминал отец капитану Филипову: "Ты отвечаещь за жизнь солдат. Родина и матери доверили тебе своих сыновей. Береги солдатскую жизнь. Заботься о солдатах, как о своих детях, но и не миндальничай с ними, ибо, как установлено опытным путём, "Куда солдата не целуй — везде задница"!

Боже, мысленно произнес Филипов, ведь мы ничего не знаем о том, что творится на Объекте и что мы должны там делать. Для чего нас туда посылают?!

Вдруг кто-то большой и важный, в очередной раз, решил сделать из этих пацанов, подопытных кроликов.

Господи, спаси! Спаси и сохрани их! Дай, Господи, им шанс вернуться домой живыми и здоровыми!

Рота смотрела на капитана и не знала про его неумелое обращение к Богу, про молитву командира. Солдатам казалось, что Филипов оценивает их внешний вид на предмет длины волос, свежести воротничков, ушитости "хэбэшек", надраенности сапог.

Рота была молода и жизнерадостна.

Солдаты надеялись, что сегодня им посчастливится узнать ради чего, вот уже несколько лет, солдаты их части, замерзают зимой, падают от тепловых ударов летом, зарабатывают грыжи, и искривления позвоночников, таская, словно древнеегипетские рабы, сотни тонн кирпича, бетона, древесины и земли.

Узнают, зачем они кормят здесь комаров, а сами терпят голод и мордобой.

Может быть, все тяготы и лишения их армейской службы слишком малы и ничтожны по сравнению с той пользой, которую они приносят своей стране?

Желание прикоснуться к тайне, спрятанной за заборами Объекта было таким сильным, что они с радостью услышали команду; "Первый взвод, прямо, остальные напра — во, на объект, шаг-гом марш!".

Первый шаг четко, второй — дружно, третий слаженно, а дальше привычным армейским шагом, рота шагала по своей родной и ненавистной части.

Третья рота почти в полном составе, поужинав вместе со всеми, затарилась сухим пайком и вышла в ночную смену. В центре колонны молодые солдаты тащили коробки с армейским сухпайком и деликатесами, взятыми хозяйственным взводом на продовольственном складе. В ассортимент деликатесов входили килограммовые банки голландской ветчины, отечественные консервы скумбрии в собственном соку, кусковой сахар, пара пачек чая и пшеничный хлеб. Никогда ещё третья рота так не харчевалась, и все с благоговением посматривали на хозяйственников, идущих в общем строю.

Почтальон Геник Камарзин прижимал к животу заполненную тремя литрами водки резиновую грелку, спрятанную под "хэбышкой".

Шли всё той же бетонкой, по которой уходил сегодня утром на работу их ВСО. Только теперь на дороге не было так многолюдно и суетно. Впереди колонны и сзади неё шли солдаты с красными флажками, обозначая авангард и арьергард воинского подразделения. Впереди всех в кожаных офицерских сапогах, сшитых на заказ у знакомого сапожника во Владимире, бодро вышагивал старший лейтенант Филипов, уже совсем примирившийся с потерей выходных и теперь с наслаждением вдыхающий прохладный вечерний воздух, наполненный ароматами иван-чая, медуницы, кашицы, цветущих луговых трав и резким, дурманящим запахом болотного багульника и придорожных черёмух.

Черёмухи, росшей по лесным опушкам в этих местах, было столько, что по весне, в надвигающихся сумерках, под косыми солнечными лучами казалось, будто в лесу выпадал свежий снег, отдающий в синеву с оттенками розового и голубого цвета, лежащий глубокими сугробами у подножия зеленых хвойных гигантов.

По кюветам, глубоким бочажкам и придорожным лужам надрывно орали огромные жабы, раздувая крупные, в пупырышках жабры, а на верхушках высоких берез, словно огромные грачиные гнезда сидели жирные тетерева-петухи, совершенно не боявшиеся людей, идущих по дороге.

И среди этой идиллии совсем не верилось, что совсем близко отсюда находится один из самых тайных полигонов на земле, чья неукротимая энергия, если её бесконтрольно выпустить на волю, может в один миг стереть в черный порошок, в седой пепел половину земного шара вместе с этими вот жабами, хвойными лесами, просторными полями и душистыми лугами, с этим дурманящим голову разнотравьем и тонким ароматом цветущей черемухи. Прямо в пасть к этому невиданному и потому казавшемся очень страшным зверю шло сто человек в гимнастерках ВСО и пилотках с красными звёздами.

Шагать до Объекта было ещё прилично, Филипов, отгоняя от себя нахлынувшую вдруг волну тревоги и какого-то дурного предчувствия, крикнул.

-Рота, запе -вай!

Мамакин шел в первой шеренге, одноклассник Валера Михно из второй шеренги попросил:

— Слава, давай нашу любимую.

И Мамакин, приноравливая строевой шаг под слова, запел:

Кто может сравниться с Матильдой моей,

Сверкающей искрами черных очей,

Как на небе звезды осенних ночей!

Все страстною негой в ней дивно полно,

В ней все опьяняет,

В ней все опьяняет и жжет,

Как вино.

Солдаты уже знали начальные слова, Мамакин пел эту совсем не строевую песню не впервые, и дружно подхватили:

Она только взглянет, -

Как молнией ранит,

И пламень любви

Зардеет в крови;

Она засмеется

Иль песней зальется...

Если бы кто кроме их роты в тот вечерний час услышал необычную песню, он, наверное, решил бы, что в лес из города приехал оперный театр — так необычно звучала ария из оперы П.И. Чайковского "Иоланта" исполняемая под строевой шаг в этом глухом краю.

" Ну, артисты, — восхищался командир роты,— и работать, и петь, и воровать мастаки. Особенно этот Мамакин. Надо подумать, может командиром отделения его назначить. Солдаты его уважают, тянутся к нему. Да и голова у парня неплохо работает".

А Славка пел оперную арию и вспоминал, как он сегодняшним утром едва не отомстил Ренату Габидуллину за свой затылок,разбитый в казарме о верхний ярус кроватей.

ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДО Ч.П.

Утром их взвод на десятом этаже административного здания занимался отделочными работами. Салабонов загнали под самый потолок, который в огромном зале находился на высоте пяти-шести метров от пола. В этом сыром от свежей штукатурки помещении ещё не успели вставить окна и сквозняки гуляли по сотням квадратных метров словно ветер на море. Славка залез на самый верхний ярус железных строительных лесов и штукатурил потолок. Раствор ему подавали снизу в вёдрах, он затаскивал на верхотуру тяжелое ведро привязанное к толстой верёвке, и там, на шаткой площадке, сооруженной из перекинутой доски-сороковки, выливал цементный раствор в большую бадью. Работа спорилась.

Деды работать не желали. Кто-то из них пошел в лес собирать чернику и голубику, кто-то раздобыв старенький бушлат, дремал в прохладном углу. По залу ходили человек пять старослужащих, подгоняя штукатуров и маляров из числа молодых.

Среди таких ярых командиров оказался Ренат Габидуллин, затылок которого Славка всё время видел под своими лесами. И тогда у него созрел план. Как только Габидуллин в очередной раз оказался под Славкиными лесами, Славка чуть сдвинул бадью с раствором к краю площадки. Славка уже видел, как тяжелая бадья летит вниз и плющит в кровавую лепешку голову ненавистного татарина. Но в последний момент что-то помешало Славке осуществить свою задумку, и он поспешно подтянул бадью на прежнее место. "Нет, так не годится, — думал Мамакин. — Начнётся следствие, выяснят, что Славка имел на Габидуллина большой зуб, наверняка кто — нибудь расскажет следователю или военному дознавателю о сегодняшнем конфликте в казарме и тогда доказать, что бадья упала случайно, будет очень тяжело. Надо выждать момент, когда у Славки будет железное алиби и его никто не сможет обвинить тогда в убийстве татарина".

Мамакин допел арию до конца и замолчал, было слышно как стучат по бетонке покованные нержавейкой солдатские каблуки. Ренат Габидуллин шагал замыкающим в последней шеренге. После утреннего перепуга он уже давно пришел в себя и уверовал в то, что родился под счастливой звездой, хотя его нет-нет да посещали беспокойные видения. Пять месяцев назад он во время самохода за водкой попал в лапы к рексам и отсидел на губе пять суток. За разбитую голову Мамакина ему могли дать больше, а на губу он больше опадать не хотел. Габидуллин вспомнил, как он через пять суток вернулся с губы и едва дошел до казармы. Болело всё: рёбра, почки, ломило суставы, кружилась голова. Сам чернявый, Габидуллин, казалось, превратился чуть ли не в негра. Грязные, чуть обмороженные руки тряслись. Одним словом, на губе Ренату было не сладко. Начиная с раннего утра их будили и выгоняли на зарядку, на небольшом пятачке перед корпусом гарнизонной комендатуры они превращались в верховых лошадей — "рексы" ездили на их спинах по плацу наперегонки, устраивали азартные соревнования, кто победит в скачках. Ренат два утра подряд возил на хребте огромного ефрейтора "рекса" и чуть не сорвал себе спину, а за то, что Ренат отставал от остальных "рекс" ефрейтор бил его пудовым кулаком по почкам. После зарядки штрафникам давали наскоро проглотить несколько ложек холодной каши без мяса и гнали на гарнизонные работы — чистить солдатские нужники. Даже ночью штрафники не высыпались. Их то и дело поднимали с деревянных нар без матрасов скучающие дежурные, устраивали им "отбой — подъем" по горящей спичке, с теми, кто не успевал занимались до утра индивидуально. На губе сидели танкисты, связисты, краснопогонники, автобатовцы, но больше всего здесь было представителей мабуты.