Илья. Быль первая. Целители. Пролог и начало

Когда его кулак приблизился к моей голове, я жёстко встретил его запястье левым предплечьем. Блок был настолько жёстким, что балбес, отдёрнув конечность, вскрикнул, прихватил её второй и прижал к себе. Но долго ему страдать не пришлось, потому что я тут же, вполсилы, ткнул его основанием открытой ладони в лоб, опрокинув тем самым на спину. В этом положении он и замер, обалдело уставившись в ночное небо, не забывая придерживать при этом пострадавшую клешню.

Третий и последний охламон, и так-то не сильно торопившийся к месту сражения, по-видимому, осознав внезапное изменение диспозиции, резко затормозил и замер на безопасном от меня расстоянии.

— Чё-т хотел? — поинтересовался я у него.

— Д-да нет... — после небольшой заминки выдавил он.

— Ну нет — так нет, — подвёл я итог и наклонился за сумкой.

И тут, начав уже разгибаться, я, краем глаза уловив какое-то движение, попытался резко с разворотом уйти в сторону, но закончить мне так и не удалось. В области затылка вспыхнула сверхновая, и её огонь, под аккомпанемент невкусно захрустевших костей черепа, тут же выжег последние мои мозги.

А без оных организм, как известно, долго находиться в вертикальном положении не может, поэтому я, просто и без затей, рухнул мордой вниз.

* * *

...Голова раскалывалась от нестерпимой боли, и было полное впечатление, что её вот-вот разнесёт в клочья. В желудке по-хозяйски обосновалась тошнота, судорогой скрутившая диафрагму. Остальное тело чувствовало себя немногим лучше, и казалось мне состоящим из отдельных разрозненных кусков, по которым только что, печатая шаг, колонной по одному, прошла женская рота солдат, обутых в сапоги на шпильках. А может быть, и не одна...

В-общем, состояние моего организма было настолько говённым, что впору было огорчаться, что вообще очухался.

"Нехило меня приласкали..." — кое-как собрал я в связное предложение расползшиеся по закоулкам черепа буквы.

Ощущения от пропущенного удара были как-то по-особенному выпуклы и свежи, и казалось, что произошло это всего-то лишь пару секунд назад.

Не открывая глаз, я обследовал затылок. На нём, под коркой запёкшейся в волосах крови, обнаружился здорове-е-енный такой болючий шишак.

А ещё мои пальцы ощутили нечто такое, что удивило и возбудило меня до такой крайней степени, что я тут же изумлённо выпучился и рывком сел, хоть это и отдалось по всему моему, и без того-то немало страдающему, организму.

И лишь только хорошая реакция спасла меня от втыкания моей, и так-то контуженной, верхней конечности в безобразно низкий потолок. Благодаря ей, то бишь моей реакции, в последний момент я всё же сумел пригнуться и только лишь волосами шоркнул по закопчённому бревну.

Избежав таким образом нового мозгового потрясения, я, тем не менее, был пронзён совсем даже с противоположной стороны. То коварно напомнил о себе воспалившийся вдруг седалищный нерв (действительно — как же тут без него?!). Раскалённой иглой пронзив всё тело от правой пятки до изнурённой головы, он с лёгкостью завалил меня обратно в горизонтальное положение, заставив на несколько долгих мгновений позабыть обо всём остальном, в том числе и о причинах, заставивших меня так резко подброситься вверх.

Немного отдышавшись и переждав приступ, я вновь вернулся к тому, что собственно и повлекло столь болезненные последствия.

Правда, к этому моменту к первоначальному источнику моего изумления прибавилось и кое-что ещё, успевшее появиться за краткие мгновения нахождения меня в сидячем положении.

Итак, по порядку.

Первое, что и заставило меня подскочить — это состояние моей причёски. Волосы оказались настолько отросшими, что, судя по ним, получалось, что, с момента получения мною по кумполу и до моего очухивания тут и сейчас, прошло уже несколько месяцев, а не пара секунд, как мне показалось. И если к тому же принять во внимание, что обменные процессы в организме во время сна или других длительных бессознательных состояний заметно замедляются, то возможно, что и целый год. Но тут я не специалист, могу и ошибаться. Да это и не принципиально. Полгода, год — не так уж и важно!

Тут я должен пояснить, что хотя дальнейшее моё повествование и будет более или менее внятно и плавно описывать увиденное и ощУщенное мною тогда, на самом же деле поначалу я был в полнейшей прострации, и моё восприятие окружавшей меня действительности было довольно-таки хаотичным и фрагментарным. Мозг зрительные и всякие прочие образы фиксировал малосвязанными между собой обрывками, суетливо перепрыгивал с одного объекта на другой, частенько зависал в полном тормозе, или возвращался к уже виденному. И если кто-то назовёт тогдашние моё состояние лёгкой паникой, то я с ним соглашусь без каких-либо возражений и посоветую лишь убрать слово "лёгкая". Так что всё далее написанное следует читать, постоянно об этом помня.

Следующей не менее шокирующей деталью явилось наличие на моей физиономии усов немалой степени запущенности, плавно переходящих в...

Несмотря на то, что на языке вертится слово "окладистая", всё же, справедливости ради, замечу, что борода у меня в тот момент хоть и была чуть ли не до пояса, но окладистой-то уж никак не являлась. Скорее ей подошло бы сравнение с бородой старого козла. Длинной, редкой и запутанной!

В сомнениях подёргав всю эту запущенную растительность, я убедился, что вся она моя, а не приклеенная неведомыми шутниками, пока я был в бессознанке.

Теперь об одежде.

Из неё на мне была только странная длинная рубаха далеко не первой свежести, пошитая из грубой серой ткани, видом своим более всего напоминавшая мешок с дырками для головы и рук, хоть и "украшенный" по краям всех отверстий корявой вышивкой в народном стиле.

И всё!

То есть вообще всё!

Полное отсутствие каких-либо трусов, штанов и прочих атрибутов верхней, либо нижней одежды, так необходимой в мужском гардеробе.

На шее, правда, обнаружился плоский чехол, поверху стянутый тесьмой, в горловину которого уходили концы толстого витого шнурка. Все эти предметы были кожаными, а по изрядной степени их засаленности легко можно было догадаться, что носили их на теле (вопрос — на чьём?!) уже довольно давно и снимали редко.

Растянув края, я вытянул на свет немалых размеров увесистую металлическую фигулину, представлявшую собой чуть выпуклый круг со вписанным в него необычной формы крестом, концы которого заканчивались тремя лепестками. Свободные от него места были заполнены стилизованным под старину растительным орнаментом. Судя по различным характерным признакам, изготовлен сей артефакт был из серебра.

"Постелью" мне служило нечто, очень сильно напоминающее старый мешок-переросток из-под картошки, набитый, судя по фактуре внутреннего материала и его сухому шуршанию, каким-то сеном. От этого странного матраса, перебивая вялый запах гербария, шибало в нос тяжким духом застарелой болезни, немытого тела и чего-то ещё, заставлявшего тревожно сжиматься сердце. Располагался же он, в развитие общей тематики окружавшей меня обстановки, на традиционном русском обогревательном приборе, называемом в народе "печкой".

Абсолютно в том же ключе была выдержано и всё остальное, окружавшее меня.

Справа — засаленная бревенчатая стена, над головой — не менее бревенчатый же, и как я уже упоминал, чрезвычайно закопчённый потолок. Обзор слева перекрывала ветхая залапанная дерюга.

Очень медленно, стараясь не особо тревожить израненный организм, я повернулся на бок и отодвинул "занавеску".

Хотя именно чего-то подобного и следовало бы ожидать, но увиденное всё же ввело меня в состояние ещё большего опупения.

Мне открылась большая комната всё с тем же бревенчатым потолком и такими же стенами, в боковых из которых было прорублено по двери.

Та, что справа, судя по висевшей рядом с ней на колышках одежде, должна была быть входной. По обе стороны от неё стояли широкие скамьи, накрытые каким-то лохматыми шкурами. Под одной рядком выстроилась непривычного фасона обувь, под другой валялся странной формы топор и стоял ящик с какими-то инструментами, а совсем возле печки — небольшая поленница, ощетинившаяся изрядными лоскутами бересты.

Вторая дверь, кроме как вовнутрь дома, больше никуда вести не могла.

Справа от неё скромно притулилась небольшая икона, настолько закопчённая подвешенной под ней лампадой, что рассматривание изображений, размещённых на ней, было лишено какого-либо смысла. С другой стороны, гордо выпирая могучим амбарным, самого наиантикварнейшего облика, замком, раскорячился огромный деревянный сундук, окованный по углам позеленевшей от времени медью.

На стенах в живописном беспорядке было приколочено несколько полок, заставленных домашней утварью, среди которой совсем не наблюдалось изделий из металла. Между ними, добавляя картине ещё больше сельской экзотики и "украшая" стены, висели длинные связки сухих трав, чеснока, лука, низки сушёных грибов и прочей сухофруктины.

Посреди комнаты расположился здоровенный стол, вернее немалых размеров деревянная плита, вытесанная из цельного куска дерева и опёртая на два толстенных чурбака, врытых в земляной, плотно утоптанный пол. Две, до блеска вытертые чьими-то седалищами, лавки, стоявшие тут же, завершали столовый гарнитур.

Напротив печи было прорублено одно-единственное, но тоже довольно-таки странное, на мой взгляд, окно. Оно выглядело намного меньше всех виденных мною ранее в сельских домах, и закрывалось, судя по всему, не, как обычно, двумя половинками, подвешенными на петлях, а деревянной рамой, стоявшей в тот момент на полу возле стены. К тому же рама эта была не застеклена, как полагается, нормальным человеческим стеклом, а затянута какой-то мутной и неоднородной по фактуре плёнкой.

С моего места в эту пародию на окно я сумел разглядеть лишь небольшой кусок земли и пёстрого петуха, сосредоточенно в ней ковырявшегося.

Доносившиеся снаружи звуки лишь укрепили меня в моей уверенности о месторасположении данного жилища, ибо шум гомонящей домашней живности не спутаешь ни с чем. Из него я даже сумел вычленить кудахтанье кур, кряканье то ли гусей, то ли уток, меканье козы, а может быть и овцы.

Иногда порывы ветра доносили откуда-то заливистый брёх какого-то чересчур разошедшегося от усердия "шарика" и лениво подгавкивавших ему товарищей по собачьему цеху.

Где-то неподалёку, на два голоса, визгливо бранились хавроньи.

Умиротворённо шумели листвой невидимые мне деревья.

И, где-то совсем уж рядом, видимо над самым окном, усирался бодрой песней неведомый мне "соловей".

Запахи тоже витали какие-то чересчур уж сельскохозяйственные. Пованивало навозом, тянуло сырой землёй, ароматилось какими-то травами и много ещё чем другим, в сумме и составлявшим тот букет, по которому любой безошибочно отличит деревню от города.

* * *

Здоровенные жирные мухи, лениво гудя и солидно резвясь, кружили по комнате, неспешно выписывая замысловатые фигуры высшего пилотажа. Наблюдая за ними, я заметил ещё одну, очередную, странность. На потолке не было лампы! И не похоже было, что она там вообще когда-то имелась. Да и в принципе в комнате, даже при самом внимательном изучении, вообще не обнаружилось никаких электрических осветительных, как впрочем, и любых иных, бытовых приборов. Были, правда, в нескольких местах вбиты какие-то странные приспособления, имевшие на концах кривовато пришпандоренные кольца, но для чего они могли служить, я в тот момент так и не понял.

"Это где ж такой домишко-то откопали? И сколько ж я провалялся? И где вообще нахожусь?" — такими, после долгого процесса прихождения в себя, были первые родившиеся, наконец, осмысленные мысли.

Контузия отступала неспешно, явно никуда не торопясь. Оно и понятно. Всё ж такая резкая смена информационных потоков, поступающих в мозг, не проходит бесследно. Ведь все мои предыдущие восприятия действительности со всей определённостью привязывали меня к городским реалиям, и прерывались, казалось, на какой-то лишь миг ни фига нерадостными ощущениями от получения тяжёлым предметом по черепу. Теперь же, причём без какой-либо заметной паузы, зрительные, как впрочем и все остальные прочие образы, сообщали мне, что нахожусь я в сельской местности, причём, по всей видимости, в конкретной глухомани.

Вдобавок к этому и физическое моё состояние продолжало быть чрезвычайно далеким от нормального.

Как я уже упоминал, в организме моём наличествовала полнейшая разбитость и обширнейший упадок сил. Головная и жопная боли отягощались волнами то и дело накатывавшей дурноты. Однако моему инстинкту самосохранения были до фени все эти "незначительные" проблемы, и он самым категоричным образом толкал меня на какие-нибудь решительные действия, направленные на сберегание моего драгоценного туловища в состоянии, хотя бы не намного худшем моего нынешнего.

Поэтому, с большим трудом превозмогая вышеуказанные негативные факторы, я решил предпринять попытку по спуску своего организма вниз. Но так как для этого, в силу опять же указанных выше причин, мне требовалась некоторая моральная подготовка, то ею я, превозмогая слабость, и занялся, параллельно озадачившись различными вопросами, могущими хоть как-то прояснить увиденное мною.

Понятно, что описанное мною помещение никак не походило на больничную палату. Помня о получении по кумполу, можно было бы с большой долей вероятности предположить, что меня похитили и прячут где-то в деревне. Только вот на фига? Если ради выкупа, то кто это, интересно, за меня платить-то будет? Сам я далеко не миллионер. Заработков моих на жизнь вполне хватало, но каких-то особых накоплений, в силу некоторой безалаберности моего внутреннего мироощущения, так до сих пор и не собралось. Или они рассчитывают мою хату к рукам прибрать? Так шиш они её получат. Или всё же?.. Говорят, со свежеразогретым паяльником в заднем проходе люди ещё и не на такие вещи соглашались!

Если брата под это дело попытаются подписать, так у него тоже денег особых нет. Понятное дело, он захочет мне помочь, но много всё равно не наберёт. Квартиру только если заложит. Так это хлопотно. Да и ждать долго.

Кстати, о "долго". А ведь именно из-за долготы прошедшего времени все мои предыдущие умопостроения особого смысла вроде как бы и не имеют. Ведь, судя по гриве, имеющейся на моей голове, в бессознанке я провалялся несколько месяцев. Какой же похититель будет ждать столько времени, да ещё и вошкаться с таким тяжёлым пациентом. Разве что о-очень уж терпеливый!

А может это из-за моей работы? Может, хотят через меня до кого-то из моих боссов добраться?.. Только зачем такие сложности, не проще ли напрямую — у всех у них есть дети, жёны, и прочие любимые домашние животные?..

Да и в этом случае опять же всё упирается в величину периода моего "отсутствия". Не хочу ни на кого бросать тень, но моим работодателям, как, в общем-то, посторонним мне людям, по большому счёту на какого-то там бухгалтера, даже самого и распрекрасного, абсолютно насрать, тем более после столь долгого моего отсутствия. Давно уж, поди, замену нашли. Свято место пусто не бывает!