01 Кошка Гонта

Десять бойцов щерились, но пока не атаковали.

— Дуйте в дом, — бросил им вожак. — Сам разберусь.

Кара стряхнула его руку, прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Только тогда ее чешуя сойдет. Вожак терпеливо ждал. А когда девушка, наконец, привела вид в человеческий, снова подошел и поднял ее голову, зацепив взглядом.

Кошка призналась самой себе, что цеплять приятнее, чем быть зацепленной самой. Вожак не просил ее поделиться информацией — он бесцеремонно перелистывал ее воспоминания, проверяя, кто пришел и с чем. Не выдержав, Кара резко поставила блок, выталкивая мужчину наружу. Тот усмехнулся, отпуская ее.

— Волк, значит, — протянул.

— Нет, змея, — передразнила кошка, мотая головой. — А сюда на огонек заползла, по пути.

Мужчина облокотился о дерево, потрогал лезвия кинжалов.

— Что, своих нет?

— И не своими справляюсь не хуже. Заценить хочешь?

Волк рассмеялся — природных когтей нет, а вот ехидства — хоть отбавляй.

— Ну и что кошка Гонта потеряла у волков?

— Раз уж ты со мной познакомился, может, и сам представишься? — Кара вытянула из дерева свои кинжалы, спрятав их в кожаных ножнах.

— Курт я.

Кошка подперла дерево, теперь уже и не зная, что и как спросить. Пока она ждала волков, пыталась привести мысли в порядок, распихивая недавно узнанное куда-нибудь подальше. Она уже была согласна с Тором — что, плохо жилось, что ли... Вот сейчас она спросит о матери. И если та жива, то наверняка тут, под землей. Выйдет ли? Вряд ли. Двадцать два года прошло. А даже если и выйдет — то что? Посмотрят друг на друга и опять разойдутся, каждая вернется к своей жизни. На черта пришла...

— Я мать ищу, — решилась, наконец, Кара. — Она волчица.

— Мать, говоришь, — посерьезнел Курт. — А лет-то сколько тебе, напомни?

— Двадцать два, — прошептала кошка.

— И ты ищешь мать, — тупо повторил волк. — Ну а зачем?

Кара повернула к нему голову, грустно улыбнулась.

— Познакомиться хочу.

Курт шумно вздохнул, все еще раздумывая. И о чем думать волку было. Эта гостья вывернет наизнанку полземлянки, если та, о ком он теперь догадывается. И выросла в замке, и при короле... Кошку Гонта знали в королевстве, но Курт и предположить не мог, чтобы именно она оказалась дочерью их волчицы. Да и шептались, что папа у нее был волчиком-то.

— Умерла твоя мать. Двадцать два года назад.

Кара вскинула голову, уставившись на вожака. Так и стояли, пока тот не нарушил молчание:

— Легче стало?

— Как она умерла? Где ее родители? Живы? Курт, дай мне встретиться хоть с кем-нибудь из родных! — кошка почувствовала, что опять начинает злиться, уши прижались к голове.

Волк взъерошил волосы, начал медленно ходить перед девушкой. Не знает, значит. А король-то хоть в курсе, кто при нем? Неожиданно кошка подскочила к нему, схватив за грудки:

— Сегодня на рассвете умерла моя мать — та, которая меня вырастила. И в этот же день я узнала, что она была мне не родной, — она наступала, заставляя мужчину инстинктивно пятиться. — Что мой отец, которого я намеревалась найти-таки, все двадцать два года был у меня под носом, а теперь ты мне говоришь, что и моя родная мать мертва! — она резко оттолкнула волка от себя, зрачки сузились. — Можно хотя бы попробовать быть человеком! — выкрикнула Кара.

— Человеком? — зарычал Курт, неожиданно разозлившись. — Это ты своего батьку спроси, почему он — не человек! Ни один волк так не поступил бы с человской женщиной! Это — ты называешь «быть человеком»?

Кара смотрела на вожака непонимающе, пыталась что-то сказать, но уже и не знала — что.

— Что? Да расскажи мне, наконец! — взорвалась она, перейдя на звериный рык.

Курт скрылся в землянке. Кошка упала на траву, опустив голову. Что же ей теперь, к Гонту идти и кинжал ему к горлу приставлять, спрашивая? Или можно сначала зацепить, а потом уж и кинжал, вон как волк разозлился... Вряд ли картинки прошлого будут веселыми.

— Мы тебя мертвой считали, — раздался над ней голос.

Кара подняла глаза. Мужчина лет шестидесяти осторожно опустился рядом с ней на траву, Курт присел около дерева, облокотившись о ствол — видимо, побоялся оставлять старца с нервной кошкой наедине.

— Я был вожаком двадцать лет назад, — продолжал старик. — При мне все и случилось. Только не думаю, что тебе легче станет.

— Мне уже станет легче только от того, что все вокруг перестанут недоговаривать, — прошептала Кара.

Сначала лесничий с его советами, потом Курт... Теперь еще и старик, вот, загадки сочиняет. Кошка прикрыла глаза, сил не осталось даже упрашивать. И если волки сейчас уйдут, так ничего и не рассказав, она просто свернется тут же, под деревом, калачиком, и постарается перестать дышать.

— Я не знаю, что Кара забыла в королевском лесу, — начал старик. — Тебя в ее честь назвали, как я понимаю... — повернул он к ней голову.

Молодую волчицу недосчитались только вечером. Девушка она была видная, мало ли куда отправилась. Может, и присмотрела себе кого. Плант, так звали старика, сам пытался ухаживать за ней, но та ни «нет», ни «да» не говорила вожаку, старше ее аж на пятнадцать лет; вроде и симпатизировала, дразня, а к себе не подпускала. И когда ее мать с отцом, обежав весь подземный город, так дочь и не нашли, Плант взял десяток волков с собой и отправился на поиски. Кара была не из бойцов, вполне могла и неприятности найти, как и любая человская девушка.

Деревни далеко, и волки решили попытать удачу в соседнем лесу — королевском. Лесничий с егерями знали стаю, не испугаются. А когда перевертыши только подошли к избушке, Даран уже понял, о ком спросят.

— Видел он Кару... А приди мы часом позднее — и разошлись бы с лесничим, он уже к нам ехать скакуна седлал.

Старик вздохнул, помолчав — давно его не тревожили такими воспоминаниями.

В этот день королю вздумалось поохотиться. Егеря загнали зверя, шумный балаган ворвался в лес, распугивая даже деревья. А забив кабана, Гонт тут же и стол разложить повелел, как обычно. Также «по обычаю» и напились и наелись. И в разгар трапезы на поляну выскочил огромный волк.

— Даран когда перевертыша увидел, только перекрестился. Король-то пьяный со всеми своими придворными, замахнется — и церемония коронации на следующий день, — усмехнулся Плант, покачав головой.

Но это была только Кара, и когда монарх повелел загнать и поймать, она даже чешую не одела, пытаясь уйти. Егеря дали бы ей скрыться, Даран не хотел проблем с перевертышами, но волчица метнулась не в лес, а прямо на поляну, чуть по «столу» лапами не прошла. Тут уж егеря и накинули на нее сеть, все еще боясь подойти.

— Даран поздно понял, что мирная, думал — вырвется сейчас, что сеть перевертышу — нитки. Но она лишь вывернулась и кого-то покусала, кто руку протянул. А потом затихла, поскуливая.

Кто-то из мужчин, обозлившись, засадил эфесом по голове зверя. Через секунду в сетях лежала молодая женщина.

— Нас ведь если оглушить, — посмотрел на Кару старик, — или убить, мы сразу в человека обращаемся. Мы же все... люди.

Кара бросила на него взгляд и почему-то отвела глаза, будто это ее рука оглушила молодую волчицу.

— Я только спросил Дарана, почему он сразу к нам не пришел, как они все лес покинули. Вспылил, конечно. Но, как сама знаешь, лесничий жив и здоров. Волком я не перекинулся. Да и правда в его словах была.

Лесничий пробовал убедить короля отпустить девушку — кому нужны проблемы с оборотнями. А они ведь придут за ней. Но получил только плетью по спине, и процессия отбыла в замок. Даже если бы Даран сорвался тут же, орал бы около землянки, какой трофей король на охоте заполучил... Волки уже опоздали бы. Решетка замка опустилась бы только на их подходе — белый день, виданное ли дело. Однако, прождав до вечера, не выдержал-таки, решился пойти к волкам. Тут они сами и нарисовались.

Подойдя к замку, волки сели у рва, прислушиваясь. Там, за стенами, их Кара. И если она жива, они ее, может быть, услышат.

— Напрягать слух не пришлось, — отвернулся старик.

Кошка закрыла глаза, сглотнув. Трофей королевской охоты. И в жилах ее дочери теперь течет королевская кровь.

— Мы дождались рассвета, — продолжал Плант. — Людьми прошли ворота. Мы не хотели ни рвать никого, ни начинать войну. Сказали, что знаем, что молодая волчица в замке и против своей воли. Нас погнали, естественно, — вздохнул. — Тут и не выдержали.

Замковая территория умылась кровью. Но донжон не идиоты строили. И король вполне мог укрываться там месяцами, если не годами.

— Вечером мы ушли.

А в течение следующих месяцев придворные начали очень громко умирать. Все, кого волки подстерегали снаружи. Зависшая в воздухе паника погнала людей из замка. Сам монарх так и не решился ступить из своего убежища.

— Он и войну с нами развязать не мог, — грустно улыбнулся старик. — Мы его порвали бы только на подходе. С нами вообще воевать... не рекомендуется. Один раз несколько сотен пришли — сплошь мечники. Мы их трупы ночью в ров скинули, а капитана гнали до ворот, покусывая.

Закончилось это противостояние только когда стражи принесли в домик лесничего труп волчицы.

— Почему он не отпустил ее раньше, — прошептала Кара, уставившись перед собой; все это было как страшный сон, который теперь уже никогда не кончится.

— Она ребенка носила. Побоялся. А ты спроси его, на самом деле, — предложил вдруг Плант, повернувшись к девушке. — Ведь это все, что мы просили — отпустить ее.

Что было в мозгах короля — сказать сложно. Может, уже на принцип пошел, может, и правда побоялся. Но Кара умерла при родах. И сей же час ее вынесли из замка, совершенно верно решив, что Даран позовет волков.

— Мы подумали, что ребенок родился мертвым.

— А я неожиданно выросла, — недобро усмехнулась кошка.

Плант потрепал ее по плечу и побрел к землянке.

— Ее мать умерла через год, — обернулся он. — А отец жив. Я скажу ему, что ты здесь.

Кара так и сидела, пожирая глазами пустоту. Курт тяжело вздохнул, снова взъерошив волосы. Смерть волчицы положила конец бессмысленной грызне между волками и людьми, словно простив всех разом.

Кошка снова прикрыла глаза, влажные ресницы коснулись кожи, выдавив слезу. Из землянки вышел отец волчицы, присел напротив внучки. Что-то говорил — Кара не слышала. У нее перед глазами стояла молодая женщина, так и не вырастившая дочь.

Курт сменил мужчину, тряхнул полукровку, и Кара перевела на него глаза. Трофей провела за стенами замка почти год, чтобы так и не выйти на волю. И умерла за прихоть пьяного короля.

Волк опустил на щеку девушки ладонь, и мозг кошки взорвался тысячей осколков, дав волю злости, слезам и чувству собственной беспомощности. Курт не перевернулся, когда она оделась в бронь. Но и под клинки не полез — челом он уступал полукровке в боевой выкладке, а волком побоялся пришибить ненароком.

А когда кошка перестала метаться от дерева к дереву, осев на землю и неожиданно скинув бронь, присел около нее и осторожно обнял. Кара провалилась в сон.

* * *

Сермуш приходил ко двору Гонта графом. Так было проще и вызывало меньше вопросов у всегда и везде любопытных придворных. Король знал, кто он, а остальным — не положено. А то мозг сморщится.

Везде сопровождающий его Дурб тоже был графом. Правда, уже не липовым, а сыном маркиза[6]. Просить за отрока Фаррину-старший не собирался, желая видеть его далеко не военным. И граф карабкался в гордом одиночестве, раз самовольно покинул отчий дом. Отбирая людей в свой отряд, Сермуш не спросил, с кем меч скрещивает, ему бойцы нужны, а не титулы. Если понадобится, последний можно и даровать. Когда узнал, дивился не долго: небо, как и смерть, уравнивает всех.

Не помог семейный герб Дурбу и в делах сердечных. В череде прелестных дам, всегда окружающих летунов, Фаррину остановился на миленькой блондинке Ларисе, случившейся баронессой. И даже не «шаткое» имя Дурба тревожил ее отца — род Фаррину не был значимым или сколь много имущим, а место летуна, прости господи. Венчались тайно.

Гонт был в шумной приемной — пока Сермуш с летунами чинно подползал к замку под бдительным оком стражей с башен, солнце прочно зависло в зените. Лакей передал камердинеру[7] о визите графа сог'Коранету, и когда король заслышал, кто ожидает приема, тут же велел позвать, прибавив, что все остальные дела — завтра. Камердинер скрипнул зубами, но, ясное дело, возражать не стал.

Приветствия, поклоны, обмены любезностями — и Гонт повел гостя разговором из залы, повелев собирать обед. Пока управятся, и правда уже время обеда подойдет. Словно хвост шлейфа, за королем последовала свита. И лишь оставив всех далеко позади, Гонт перешел к делам.

— Что же привело вас, ваше высочество? — полюбопытствовал король.

Сермуш кивнул Дурбу, и граф отошел — он завладеет вниманием камердинера, а то уж больно тот заскучал.

— Не особо веселые дела, ваш величество, — не стал скрывать королевич. — Мне на стол положили отчет о последнем транше. И сложенные буковки... — Сермуш повел рукой в воздухе, — не порадовали.

Гонт вывел гостя из коридора на балкон и оперся о каменные завитки, причудливо переплетенные в узор давно почившим мастером.

Замок Турессу называли Кружевом.

Весь донжон и постройки паласа окружали не то балконы, не то открытые коридоры с лестницами, с пола до потолка прикрытые искусными росписями в камне. Переплетаясь в узоре, камни закрывали лишь небольшую часть стены, издали создавая впечатление кружев. Красиво — но не практично. Построенный в незапамятные времена, донжон казался полностью открытым для вражеских войск, если те сумеют преодолеть стены. Впрочем, их не преодолел никто: массивные крепостные стены замка с тысячей сюрпризов остановили в свое время не одно войско. И, выстроенные заново, снова вставали на защиту Кружев. Последний оплот обороны замка не пал еще никогда. И вековые камни, постоянно и трепетно поддерживающиеся в хорошем состоянии, по необходимости укрепляющиеся и даже, порой, выкладывающиеся в отдельных местах заново, за всю историю существования замка впитали в себя столько крови, сколько вся земля, поди, не видала.

— Чем же опечалили? — поднял бровь король.

— Смыслом своим, — улыбнулся Сермуш.

— Ну что же, давайте спросим...

— Он уже занят с графом, — кивнул в сторону Дурба. — Ваше величество, я здесь не для того, чтобы искать виновных, как получилось, что транш резко упал в весе и качестве. Эдак я могу тут до седых волос разбираться, — изо всех сил подбирал слова Сермуш, стараясь подавить острое желание перегрызть старику глотку. — Я здесь для того, чтобы напомнить о нашей договоренности. А уж кто там... сплоховал — ваши люди, вы и разбирайтесь. Только если Сомония увидит еще один такой подарок, дверку мы прикроем, — снова улыбнулся королевич. — Так что в ближайшее время я жду полноценной компенсации.

Миром ведьм и оборотней королевич занимался сам. Дверок всего две, время позволяло. Сам отслеживал караваны, собранные сюда, сам же и принимал отсюда... И когда не остался доволен последним траншем, очень далеко отстоящим от договоренности, началось долгое и муторное разбирательство, бесцеремонно запутавшееся в бумагах не то маркиза не то барона, управляющего торговлей с Аубердинией от имени Гонта. Впрочем, запутываться он стал, как только Сермуш, не желая терять время на переписку, нанес ему визит лично, положив на стол письмо, которое должен был отправить с гонцом. Не то маркиз не то барон учтиво ответил, что вот сейчас начнет разбираться и вышлет ответ, и Сермуш расположился в кресле, выявив желание подождать на месте. Вот и запутались. Настало время решения вопроса на высшем уровне: либо представитель короля засиделся на должности, либо сам Гонт внес коррективы в его деятельность. Но как бы то ни было, конкретно сейчас речь шла о выполнении текущей договоренности.