Задом наперёд

Плавать на скорость Шурик не любил: его любимым стилем плавания был брас, или как его называли пацаны — "по-морскому". Поэтому любители кроля или плавания "сажёнками" всегда Шурика опережали. А вот нырнуть под "гонками" как можно дальше — это у него получалось хорошо.

И вот однажды Шурик с тремя пацанами вступил в спор на дальность ныряния под "гонками". В этом нырянии ничего сложного и особо опасного не было кроме одного: выныривать тебе приходилось как раз между плотами, высовывая голову над водой чтобы глотнуть порцию воздуха, а уж потом, в случае необходимости выплыть из-под плотов в сторону на свободную воду. К сожалению, расстояние между плотами было различное: и полметра бывало, и десять сантиметров, куда и голову просунуть невозможно, не то что вылезти из воды на плоты.

Конечно, соревнующиеся всегда перед нырянием проходили по "гонкам" и изучали места, куда они могли беспроблемно вынырнуть, заодно прикидывая дальность ныряния.

Соревнование проходило по уже сложившимся правилам. Участники забирались в воду в самом широком месте между "гонками" и по команде судьи погружались в воду ногами вниз. Течение подхватывало ныряльщиков и тянуло вперёд под "гонками". Они разворачивались под водой головой вперёд и плыли под плотами, считая просветы между ними над головой. Победителем считался тот, кто вынырнет в просвет между плотами, отстоящий от стартового на большее количество плотов.

Всё было хорошо, и в этот раз Шурик быстро оставил позади себя своих соперников. Но, к сожалению, сбился в подсчёте просветов над головой, посчитав, что вполне сможет доплыть до следующего, забыв, что этот просвет очень мал по длине — всего десятисантиметровый, и просунуть голову в него не удастся.

Так и оказалось: как Шурик не пытался найти просвет между плотами в "гонках" пошире — у него ничего не получалось! Воздух в лёгких уже заканчивался, и он стал задыхаться, стараясь головой расширить просвет между брёвнами, чтобы вынырнуть и глотнуть воздуха. Конечно, это сделать было невозможно, и Шурик уже стал прощаться с жизнью, когда почувствовал, что его голова с трудом, но проходит между торцами брёвен двух последовательно стоящих плотов, хотя перед этим никак не пролезала. Недаром говорят: голова прошла, то и туловище пролезет, тем более у ребёнка. И он каким-то чудом сумел вылезти на плоты.

Соперники Шурика подбежали к нему и с ужасом рассматривали отверстие, в которое он сумел вылезти. Оно опять уменьшилось до того значения, которое было ранее. Шурик, конечно, выиграл соревнование, но после этого никогда больше ни в чём подобном не участвовал. Зарёкся.

"Это опять меня спас мой оберег! А если бы в этот раз он не сработал? И я бы утонул? Больше никаких приключений такого рода! Хватит!", — раздумывал он, направляясь домой.

* * *

Это были самые ранние впечатления Шурика из детства, когда он вполне осознанно понял, что спасся только благодаря подаренному Юриком ему оберегу.

Без последствий чудесное спасение Шурика не осталось. Толпы пацанов приходили к "гонкам" и рассматривали, а потом и замеряли отверстие, в которое он сподобился протиснуться, чтобы спасти свою жизнь. Десять сантиметров! Именно такое расстояние между плотами, куда Шурик смог пролезть, имело место быть! И никакие попытки раздвинуть его шире с помощью металлических труб ни к чему не привели: брёвна не раздвигались! И только он один знал и понимал, что это — оберег! Его спаситель! Даже после того, как эти "гонки" были пущены в разделку на доски, и поток любопытствующих, среди которых были и вполне взрослые люди, иссяк, так как смотреть больше было не на что, легенда о спасении пацана ещё долго ходила в городе.

После этого случае к Шурику прилепилась кличка, которая ему совершенно не нравилась, но что он мог с этим поделать? "Пролаза" или "лазука", типа, в любую дырку пролезет! Так и звали Шурика пацаны вплоть до восьмого класса, когда он с семьёй переехал в другой город, перешёл учиться в школу рабочей молодёжи (ШРМ) и стал работать на заводе.

Но это — уже другая история, разделившая жизнь Шурика на две неравные части.

* * *

Следующие семь лет пролетели для главного героя чрезвычайно быстро. Было множество бытовых событий, которые конечно очень важны для семьи, но не несут такого определяющего значения для Шурика. Хотя, конечно, как посмотреть. Шурик, позднее проанализировав свою жизнь в этот период, отметил несколько весьма спорных моментов, когда только оберег помог ему её сохранить или избежать серьёзных травм.

* * *

В 1957 году мать Шурика на своей работе получила наконец отдельную трёхкомнатную квартиру. К этому времени дом у реки, в котором жил Шурик, был почти полностью расселён: по крайней мере все руководящие работники получили жильё в новых домах города.

Его мать на самом деле была отличным работником, очень хорошо справлялась со своими обязанностями, работая старшим инспектором в управлении трудовыми резервами области. Недаром окончила Московский институт стали и сплавов в 1940 году и работала по распределению вместе с мужем на Ижорском заводе под Ленинградом. Она проработала всю войну, будучи в эвакуации с ижорского завода, на челябинском танковом заводе контролёром качества броневых башен танков. А это была расстрельная должность: работая на заводе, надо было иметь и мужество, и силу воли, чтобы отстаивать своё мнение по качеству башен, за которое она лично отвечала: ведь план завода всегда "горел"! И от её личного мнения и личного клейма, которым она должна была клеймить пропускаемую ею продукцию, зависело выполнение плана огромного военного завода. А значит и жизни танкистов на фронте. А также и премии, и пайки, и благополучие руководства завода. А это не малого стоило.

Шурик однажды спросил мать, почему, проработав на военном танковом заводе всю войну, она не была награждена ни одной медалью или орденом, только получала благодарности в приказах по заводу?

— Потому, что честно выполняла свои обязанности! Не шла на сговор со своей совестью, не кривила душой, делала всё зависящее от меня, чтобы танки выходили с нашего завода сделанные точно по Госту.

— Но разве именно за это и не должны были тебя наградить медалью или орденом?

— Ты ещё очень мал, чтобы понять ситуацию в нашей стране. Мне совершенно не хочется продолжать этот разговор, но кое-что я тебе скажу: не всегда человек прав потому, что всё делает правильно, как предписано законом. Очень часто он прав потому, что у него больше прав и он может нарушать закон, подменяя его своим хотением. И частенько от этого оказывается в выигрыше.

Очень прошу тебя, запомни эти мои слова, но никогда и никому их не говори. Я не знаю, что будет дальше в нашей стране. Хочу, чтобы всё изменилось к лучшему. Но — не уверена! Поэтому стараюсь никогда не лезть вперёд, отказываюсь от предлагаемых мне на работе больших должностей, не хочу вступать в партию и т.п. Да и тебе не советую.

Я давно поняла, что лучше прожить жизнь тихо и мирно, не высовываясь, чем в какой-то момент оказаться где-нибудь за полярным кругом, выплавляя сталь или какие-нибудь цветные металлы для народного хозяйства под конвоем троечников, с трудом умеющих читать и писать на русском языке и гордящихся тем, что могут безнаказанно издеваться над более образованными людьми.

— А почему моего отца "поощрили" и перевели из промышленного отдела горкома партии на должность директора строящегося техникума? Ведь он тоже окончил Московский институт стали и сплавов? Он инженер, провоевал всю блокаду Ленинграда в городе в должности начальника штаба ижорского истребительного батальона? Имеет боевые награды!

— Потому, что он не захотел "бодаться с дубом"! И правильно сделал! Кроме шишек и других неприятностей он бы ничего не получил! Ты ещё мал и не можешь правильно оценивать события, но поверь, мы с отцом делаем всё возможное, чтобы наша семья жила достойной жизнью в тех условиях, в которых живёт большинство россиян.

Много позже Шурик прекрасно понял, что имела в виду мать, говоря ему эти слова.

Глава третья.

Седьмой и восьмой класс в школе Шурик проучился в некотором стрессовом состоянии. Во-первых, умерла бабушка. Она уже давно болела и скончалась тихо во сне на восемьдесят третьем году жизни. Во-вторых, в школе начались разговоры о переходе на обязательное восьми и одиннадцатилетнее образование. Умники в Правительстве во главе с Хрущёвым решили, что надо готовить подрастающее поколение к работе на производстве, для чего ввели с 1961 года дополнительный год обучения — одиннадцатый класс. Причём каждую неделю по два дня в девятом, десятом и одиннадцатом классах школьники должны работать на производстве и к окончанию школы получить рабочую профессию. Правда до людей доходили слухи, что после десятилетки в стране в эти годы не хватало рабочих мест для трудоустройства бывших школьников, не поступивших в ВУЗы, поэтому-то и были введены эти весьма странные меры. Но так ли это, или просто слухи, мне не известно.

Просиживать лишний год в школе Шурику, например, совершенно не хотелось. Учился он хорошо: всего две четвёрки получил за шестой класс, остальные — пятёрки. А тем более узнав, что учащихся в его школе будут обучать профессии электромехаников по ремонту телефонных аппаратов, и это — в течение трёх лет! А по окончании школы они получат только второй разряд — ему стало просто грустно. Уже в шестом классе он мог отлично отремонтировать телефонный аппарат, да и собрать хорошо работающий радиоприёмник.

Дома Шурик заявил родителям, что после восьмого класса хочет пойти работать и одновременно учиться в школе рабочей молодёжи, чтобы окончить десять классов и пойти учиться в институт.

Родители давно собирались переменить место жительства и уехать в Ленинград, где жили до войны.

На семейном совете решили, что если уж менять жизнь, то одновременно всем и на всех направлениях. В общем, 1960 год был посвящён обмену жилья на Ленинград, поиску там работы для родителей и поступлению в школу для Шурика. Хорошо, что он успел окончить музыкальную школу-семилетку до отъезда в Ленинград. Худо-бедно, но всё сладилось.

Обменять трёхкомнатную квартиру удалось на двухкомнатную в Выборгском районе Ленинграда, куда семья Шурика и переехала летом 1960 года. Мать устроилась на работу инженером в объединение "Светлана", отец стал работать преподавателем в техникуме, Шурик — учиться в восьмом классе обычной школы. На 1961 год главным в планах семьи было трудоустройство Шурика на работу, так как летом 1961 года ему исполнялось пятнадцать лет, и он мог официально начать свою трудовую деятельность, и одновременно пойти учиться в девятый класс ШРМ.

С некоторыми закавыками и эти проблемы семья успешно решила. Шурик пошёл работать с августа 1961 года в цех, выпускающий полупроводниковые приборы, учеником наладчика оборудования на "Светлану" и одновременно учиться в девятый класс ШРМ, расположенной недалеко от дома.

* * *

В дневной школе Шурик учился хорошо. В аттестате за восьмой класс у него было всего две четвёрки: по английскому языку и литературе.

С иностранным языком у Шурика творилось что-то странное: при наличие очень большого словарного запаса и отличной памяти он говорить по-английски совершенно не мог. Когда надо было произнести фразу на английском языке, он впадал в ступор, начинал заикаться, терялся и в итоге — ему ставили четвёрку, хотя Шурик едва ли заслуживал даже тройку.

Литературу он не любил по другой причине: при разборе литературных образов главных действующих лиц изучаемых в школе литературных произведений, о каждом из них он имел собственное мнение, которое практически мало, когда совпадало с тем, что было изложено в учебнике, и о чём рассказывал на уроке учитель. В итоге было заключено с учителем негласное соглашение: Шурик на уроках не говорит отсебятину, а учитель его не спрашивает, а ставит четвёрки.

Хорошо учиться Шурик продолжал и в ШРМ, окончив девятый класс только с одной четвёркой по английскому языку.

Поскольку техника ему всегда нравилась и ремонт её давался легко, Шурик сразу сумел сдать на третий разряд наладчика оборудования после трёхмесячного ученичества, а через полгода, когда закончился необходимый между сдачами на следующий разряд срок, получил и четвёртый разряд. После чего в августе ушёл в очередной отпуск сроком на тридцать рабочих дней и уехал на всё это время к своему дядьке в Краснодар "на фрукты и под солнце" — как говорила его мать, провожая на поезд. Паспорт Шурик получил в середине июля, так что считал себя вполне взрослым человеком.

Дядя Шурика — младший брат отца, работал водителем в областном аптечном управлении и еженедельно отправлялся в поездки по здравницам Краснодарского края, развозя лекарства. Его семья: жена и дочь восьми лет, оставались в городе, а племянник вместе с дядей путешествовал по побережью Чёрного моря. Очень часто дядя оставлял Шурика одного жить в каком-нибудь санатории или доме отдыха на черноморском побережье, считая его уже взрослым человеком в шестнадцать лет, а сам ехал дальше по своему маршруту, забирая его в Краснодар на обратном пути.

Так что в Краснодаре Шурик бывал не более двух дней в неделю: в субботу и воскресенье. И это было очень удачное для него решение неожиданно возникшей перед ним после наступления шестнадцатилетия проблемы: попытаться приспособиться к просмотру весьма странных еженощных снов, посещавших его с завидной регулярностью. Они возникали в голове Шурика немедленно, стоило только ему уснуть, и продолжались всю ночь.

* * *

"Первый необычный сон приснился в следующую ночь после дня рождения, когда мне исполнилось шестнадцать лет, — позже вспоминал Шурик. — Мне приснился старец. В полном смысле этого слова: старец. Совершенно убелённый сединами человек. Коротко остриженные седые волосы на голове, совершенно белые бакенбарды, переходящие в такую же седую короткую бородку, сверху увенчанную довольно длинными усами, с кончиками, загнутыми вверх, седыми густыми подстриженными бровями.

Старец сидел в высоком кожаном кресле опершись на суковатую палку, положив подбородок на кисти рук, удерживающие палку вертикально.

Одет он был непривычно глазу, воспитанному на современной моде. Светло коричневый кашемировый костюм, белая рубашка с золотыми запонками и ярко сверкающими бриллиантами на них, на шее — бабочка коричневого цвета с белыми "мушками". На ногах — коричневые кожаные туфли и бежевые носки.

Старец смотрел прямо в мои глаза, не моргая и не отводя взгляда. Так продолжалось около минуты. После чего он тяжело вздохнул и сказал, как мне показалось, с прибалтийским акцентом, но по-русски:

— Здравствуй, мой духовный наследник! Я, архимаг Густав седьмой, скончаюсь в полночь на первое августа в год 902 с момента создания Русской Восточно-европейской Империи в моём мире Земли, называемой Синей Землёй, прожив ровно сто два года, чего и тебе желаю!

После непродолжительного молчания он опять начал говорить:

— Моё сознание переродится или говоря научным языком реинкарнируется в твой мозг через несколько часов после моей смерти, и после твоего шестнадцатилетия будет тебе доступно в той части, какую я определил своими магическими умениями.